18. love's gonna get you killed, but pride's gonna be the death (1/2)

sound: diiv — sometime

— Ты серьёзно?! — реакция Юзухи моментальная, она даже роняет сигарету на землю, тут же наклоняясь за ней и делая затяжку. Я цокаю и даже начинаю жалеть, что рассказала. Всё произошедшее ночью кажется таким далёким и неестественным, что мозг до сих пор не в состоянии обработать это.

Мне казалось, что меня скрутили в кокон, засунули в стиральную машину и включили жёсткий режим. Свободная рука машинально тянется к чёрной глазной повязке, которую предстояло носить ближайшие пару недель. Она ощущается инородным предметом, грязью, что присохла к телу. Именно так я себя и чувствовала. Грязной и использованной, будто мной поигрались и бросили, оставив позади, когда стало скучно и неинтересно. Хотелось разрыдаться у Юзухи на плече, но было нечем, все слёзы остались в ночной тьме палаты, куда возвращаться мне не хотелось, поэтому и приходилось стоять с Шибой в курилке, ощущая тёплый ветер. Таял снег, а с ним таяла я.

— Да похуй, пошли уже. — Я не хотела быть той, кто проходит пять стадий чего-то там. Внутренняя злость подталкивала к необдуманным поступкам. От чего-то хотелось делать всё напоказ — надеть что-то короткое, сходить на вечеринку Кимико и запереться с кем-то в туалете, ощущая руки на бёдрах.

После пребывания на улице палата казалась душной парилкой, и я честно не понимала, сколько ещё мне предстояло пробыть тут. На входе торможу, кидая взгляд на место, где ночью лила слёзы, как корова. На секунду становится мерзко от самой себя. Может это он и имел в виду? То, что я мерзкая. Юзуха падает в кресло, а я на кровать, лицом утыкаясь в подушку. Было непривычно. Я и правда настолько сильно привыкла к присутствию Хайтани в своей жизни, что сейчас и не представляла, как это, жить без него. Вроде все было точно так же, но что-то необратимо разрушилось, оставляя после себя мелкие песчинки, которые я не могла никак собрать.

— Может, волосы отрезать? Расставание, новый этап в жизни, все дела. — Мой голос выходит приглушённым, поэтому Шиба переспрашивает, что я там бубню под нос, а после смотрит на меня как на идиотку. Мне же это не казалось каким-то идиотским поступком, это ведь и правда новый этап, возвращение к истокам и так далее, да и именно это входило в список того, что просто необходимо было сделать молодым девушкам после расставания по мнению какого-то отстойного журнала, который зачитывала Эмма у себя дома.

— А больше ничего не хочешь отрезать? — дверь открывается вновь с оглушительным грохотом, Эмма выглядит такой же раздражённой, как когда Майки потрогал её колоду карт таро. Хина за её спиной перетаптывается с одной ноги на другую, кидая на меня извиняющуюся улыбку. Я улыбаюсь ей в ответ, принимая сидячее положение, Сано тут же бросается на мою шею, приговаривая, какая я бедная и несчастная, и, собственно, повторяет за Юзухой всё то, что она высказывала. То что Риндо гандон, я дура, но явно великомученица, и что он никогда не заслуживал меня. Я на всё это отвечаю односложно и коротко, не желая вновь поднимать эту тему. Хотелось вообще забыть о том, что это произошло.

— Закройте свои рты наконец. Похуй на него. Теперь я свободная женщина, которая будет жить так, как хочет, делать что хочет и так далее. Насрать. Наплевать. И остальные синонимы дальше по списку. — Руки мелко сотрясает небольшой тремор, нервы кажутся обнажёнными, но все эти разговоры конкретно сидят где-то в горле. Я любила сплетни, всегда охотно прислушивалась к чужим разговорам и пересказывала их после, но сплетничать сейчас, ещё и о Хайтани, было для меня слишком низко. В момент стало мерзко от самой себя. Лицо скривилось, и я метнулась к раковине, сплевывая горечь на белый акрил. Хина бросается ко мне, я ощущаю, как ласково она гладит меня по спине и успокаивающе бормочет что-то. — Всё хорошо, простите.

Я улыбаюсь всем троим и правой рукой обхватываю плечи Тачибаны. Всё и правда было в порядке, не считая моего психического и физического состояния. Но оба этих пункта были поправимы. Девочки начали обсуждать необходимость выбраться на фестиваль в новогоднюю ночь, в то время как я закидывалась транквилизаторами под внимательным взглядом Эммы. Мне не верилось, что уменьшенная доза возымеет какое-то действие, но выбирать не приходилось. Этого выбора и не было, собственно, никогда.

— Я думаю, нам всем стоит отвлечься. Как насчёт совместной ночёвки после нового года? Вроде как, мы все собирались идти к храму, если никто не передумал. Могли бы купить пиво и обосрать парней. Вы за? — Эмма ведёт плечом и заискивающе улыбается, смотря на всех по-очереди. Юзуха улыбается Сано, выставляя ладонь и отбивая блондинке «пять». Хина нерешительно пожимает плечами, но всё же соглашается, когда Эмма говорит, что та не будет лишней. Все трое переводят взгляды на меня, а я откидываюсь на подушку.

— Я на транквилизаторах, но спрошу у своего психиатра за пиво послезавтра. Месье, чьё имя я не буду называть, великодушно оплатил приемы до мая. — Я криво усмехаюсь, поддевая ногтём слой лака. Девочки наперебой спрашивают о причинах посещения психиатра и приёме лекарств, а меня уже тошнит от тайн и лжи, поэтому поток откровений льётся из меня на протяжении нескольких минут, упуская только тайны Такемичи, но даже от них мне становится как-то тяжело. Будто что-то давит на позвоночник, грозясь сломать его, а правда о будущем вскоре окажется надгробием моей могильной плиты. Я выдыхаю, когда заканчиваю свой рассказ. — Я очень люблю вас, спасибо, что утешаете меня, хотя у меня ощущение, что я этого как-то… недостойна.

Они все кидаются ко мне, обнимая меня и приговаривая, что конечно, достойна, конечно, они любят меня. А я только угукаю и смотрю в окно. Мне наконец-то легче дышится.

***</p>

Следующими моими посетителем, не сказать, что их было много, были Сейшу и Коко. Коко мрачно смотрел на меня, извинения, — невнятное бурчание, — я услышала только после того, как Инуи бьет его в бок локтём. Не сказать, что это как-то удивляло меня. Казалось, что я в принципе не могла ощущать что-то в адрес Коко. В сущности, он всё ещё оставался для меня пустым местом, поэтому его поспешный уход сразу после ненужных извинений остался не удостоен моим вниманием. Сейшу рассматривает меня без стеснения, в частности, повязку, закрывающую глаз. От этого я понимаю, что начинаю смущаться и смотрю прямо на него, вскинув подбородок и тряхнув волосами.

— Тебе идёт. Извини. — он тут же закусывает губу, смотрит куда-то сквозь меня. Мне становится неприятно, хотелось крикнуть «Моё лицо здесь, идиота кусок, посмотри на меня!», а губы, под действием природного упрямства, не разжимались. Было в этом какое-то садистское наслаждение, в моём молчании. Уголки губ непроизвольно направились вверх от этой мысли, эдакие предатели, и это, кажется, придало ему огромной уверенности. Его руки, что прежде были заведены за спину, устремляются вперёд. Букет в его руках неплох, перевязан одной лишь толстой бечёвчкой. — Это тебе. Меньшее, что я могу сделать.

— Проблема не в том, что ты можешь сделать, Сейшу, а в том, что ты, напротив, ничего не сделал вчера. Сейчас говорить об этом нет никакого смысла, но я же имею право хоть немного попричитать и позлиться? — Он хмыкает, протягивает мне букет, который я всё же принимаю, какой бы вредной мне не хотелось побыть. Гипсофилы да ромашки, не большие, а маленькие, полевые, переплетённые между собой, Инуи будто хотел напомнить о событиях двухгодичной давности. Такой же букет он преподнёс мне на первом нормальном свидании. И стоит улыбается, как хитрый лис, словно только и хотел вызвать всё же нахлынувшие на меня чувства ностальгии. — Дать бы тебе этим букетом по твоей наглой морде или засунуть в жопу, да совесть не позволяет. Но ты и так об этом знаешь, да?

— Ну конечно, ты же не думаешь, что я идиот? — засовывает руки в карманы и улыбается, маленькая гадина. И вправду хочется стереть эту улыбочку с его лица. Я сажусь на кровать, подгибая одну ногу под себя, а вторую сгибаю в колене, кладя на неё подбородок, кивком указываю на кресло, на котором чуть ранее восседала Эмма. — Когда тебя выписывают?

— Мм, сегодня, я жду маму и Чифую. Повезло, что ранение не оказалось таким, что до слепоты. Спасибо, что у Коко силёнок не хватило. — Я улыбаюсь, заламываю пальцы, глядя как Инуи переходит из спокойного состояния в излишне нервное по щелчку пальцев, и у меня хватает благоразумия и жалости по отношению к нему, чтобы остановиться и не возвращаться к этой теме. Не хотелось выслушивать пустые и лишние извинения, которые были до жопы. — Что с Тайджу и Чёрными драконами? Мне было неловко спрашивать у Юзухи.

— Когда я пришёл к нему сегодня, его не оказалось дома, и никто не знает, где он и куда делся. Мелкие сошки разбрелись кто куда, так что единственные, кто остался на данный момент — я и Коко. В любом случае, «драконы» это не банда, а переходящая концепция идеалов и ценностей в рамках токийского Босодзоку, испорченная девятым поколением. Примерно тогда, когда всех упекли либо в колонию, либо в тюрьму, мы с тобой разошлись. Ты бы не стала встречаться со мной на свиданиях в колонии, разве нет? Уж точно не в пятнадцать лет. В любом случае, я хочу вернуть «Чёрных драконов» времён первого поколения, а с учётом моего ночного разговора с Майки и того, что драконы были собраны его братом, у меня есть вариант, как это сделать. Извини, что сейчас вывалил на тебя всё, но это… важно для меня. — И вправду вывалил, выложил всё как на духу, и даже глазом не моргнул, даже про Сано, а такую информацию вряд ли было позволительно вывалить на девку, которая передёрнула тебе пару раз, по мнению суровых ребят из банды. Инуи поджимает губы, играясь с замком от куртки. По нему было видно, как это было важно для него, как горели его глаза во время этого мини-монолога, и как они потухли, когда пришлось оторваться от гонки за мечтой в виде возрождения чего-то там. В любом случае, его детский восторг был таким милым и волнительным, что я невольно задумалась, а не горели ли мои глаза так же, когда я говорила о Риндо и была с ним? Разумно ли было позволять чему-то такому гулять в моей голове и мыслях? Ответа не было, но было знание о его существовании. Я ободряюще улыбаюсь Сейшу, сжимая рукой его ладонь, а он поднимает на меня взгляд и смотрит с таким щенячьим восторгом, что становится неловко. Я зарделась, убирая ладонь и пряча её в рукав длинной синей кофты.

— Тогда, мне стоит ждать приглашение на посвящение тебя в Свастоны? Мне, конечно, больше не хочется иметь что-то общее с Босодзоку, но на тебя в чёрной форме я бы, бесспорно, посмотрела. И на лицо Чифую тоже. — Уголки губ тянутся вверх, пока я смотрю на то, как он улыбается в ответ. Напряжение, которое сквозило между нами в кафе тогда, пару недель назад, напоминало натянувшийся медный провод, но сейчас от него не осталось и следа. С ним снова было приятно и легко общаться, казалось, что я общаюсь со старым другом, воспоминания о котором всё так же были тёплыми и светлыми.

— Если у тебя всё тот же адрес, то могу даже заехать. Только не трепись об этом, лады? — Я киваю, рассеяно закусывая ноготь большого пальца. Заедет. Ебучий закон парных случаев. Стало тяжело дышать. Я не воспринимала и не собиралась воспринимать Сейшу как некую замену Риндо. Его желание общаться со мной не поддавалось объяснению, по крайней мере с моей стороны, а то, что это случилось аккурат после расставания, хотелось списать на желание Вселенной не оставлять меня одну.

Во рту становится по-мерзкому кисло. Хоть я и явно являюсь той, кто в кинематографе и литературе называется «ненадёжным рассказчиком», подсылать Инуи было подло. Риндо был незаменим, всё то, что он дал мне, все физические и моральные составляющие наших отношений, если говорить деликатно, если ограничиться простой речью, — его член, деньги и медовые речи, всё это навсегда останется со мной, а Сейшу не сможет дать того же, и речь даже не о члене и деньгах. Сглатывать кислую слюну и ощущать, как она течёт по сухому горлу, противно. Но слушать Инуи и говорить на совершенно отстранённые темы отнюдь таким не было.

Мы провели вдвоём ещё несколько десятков минут, пока голова Коко, с завязанными в хвост волосами, не пролезла в щель двери, напоминая, что им пора идти. Сейшу улыбается извиняюще, вызывая во мне необъяснимый материнский инстинкт. Хаджиме возвращается в коридор, а я запускаю пальцы в тициановское золото его волос. Хотелось сказать ему, чтобы он не писал и не звонил мне, чтобы он не улыбался так, смотря на меня, чтобы забыл. Но я не могла, не смела. Я была слишком самолюбива и тщеславна, чтобы остаться одной, без капли мужского внимания. Мне нравилось флиртовать, закидывать ногу на ногу в чёрных колготках, обнажая узкие бёдра, подкуривать и смотреть откуда-то из-под ресниц. И мне не было стыдно за это. Излишне сердобольные назвали бы меня шлюхой, я же верила в то, что всё в мире субъективно. Поэтому и поцелуй на щеке Инуи оставляю излишне слюнявый, по-птичьи наклоняя голову на бок.

— Это за цветы, мой любимый бывший друг сердца. И за то, что чуть не вышибла тебе мозги. — Он смотрит на меня как на прокажённую и больную, а я лишь отмечаю, что он на пару сантиметров ниже Хайтани. И то, что глаза у него не зелёные, а с голубым отливом. Сцепляю руки в замок у себя за спиной и отступаю на шаг. — Номер у меня тот же. До встречи?

***</p>

sound: tv girl — cigarette out the window

Я выныриваю из-под одеяла нехотя, морщусь, закрывая шторы в своей комнате. Планы на сегодняшний день были едва ли не наполеоновские, но желания на них было едва ли с горку. Мама с Чифую забрали меня вчера, вскоре после ухода Сейшу, мама злилась и тут же тушевалась, брат же гладил меня по волосам и говорил, что я красотка с этой повязкой, я же вяло ударила его в плечо. Накидываю на себя халат, присаживаясь перед коробкой вещей, которую привёз Риндо. Футболки, штаны, толстовка, причём явно не моя, а самого Хайтани, даже блядская кружка с зубной щёткой. Меня вдруг охватывает злость, я хватаюсь за кружку с щёткой, быстрым шагом подбегая к окну и открываю его настежь. Ноги в тапках ступают на маленький балкон, а посуда и щётка летят куда-то в сторону улицы.

— Осторожней, мандачьё! — кричит какой-то мимопроходящий уёбок, на что получает хриплое «нахуй иди» и средний палец. Рука ползёт в карман халата, выцепляя сигарету. Трясущиеся руки поджигают кончик, а голова опускается вниз. Меня трясёт то ли от злости, то ли от жалости к самой себе. Даже курить не хочется, затяжка отдаёт рвотой в моём рту. Глаз начинает щипать, но слёзы не идут, и кажется, будто всю жидкость из организма выкачали, оставив сухую оболочку.

Недокуренная сигарета вываливается из пальцев, а я захожу обратно в комнату. Казалось, что Хайтани просто пытался избавиться от любого напоминания обо мне. Интересно, он спалил бы кровать? Выкинул бы ванну? Продал квартиру? Всё это отдавало детским желанием забыть о чём-то и не более. Я глубоко вздыхаю и трясу волосами, стягивая их в хвост. Небольшой путь в ванну, мимолётный взгляд в зеркало. Повязка выделяется на бледном лице, обкусанные губы и покрасневшие крылья носа, волосы топорщатся в стороны, я кажусь себе блеклой копией самой себя недельной давности. Беру хвост в руку, замечая секущиеся концы, и вспоминается, как я ходила с каре пару лет назад. Первое, что делают многие девушки после расставания — отрезают волосы и меняются до неузнаваемости, может стоило так и поступить?

Первым делом, отмываю тело от больничной пижамы и того, что осталось на мне, когда Риндо обнимал меня, а после выпиваю кофе и на автомате собираюсь. Ехать в Роппонги к психотерапевту, как пить дать, не хочется, но какова вероятность, что я встречу его прямо там. Стягиваю волосы в низкий пучок, натягиваю толстовку и брюки, большие чёрные наушники подключаю к плееру, а после ползу под кровать. Мой скейт, пыльный и покоцаный, лежит всё там же. От чего-то вновь захотелось встать на доску, и, разогнавшись до максимума, проехаться по ровным улицам. Доске уже больше четырёх лет, поэтому приходится слегка побить ею по полу, чтобы узнать, щёлкает ли она ещё и не высохла ли дека. Уголки губ ползут вверх, когда я слышу щёлканье, даже подвески не захватила ржавчина, и колёса катятся спокойно, только чуть подкрутить не помешает. Небольшая коробка с инструментами лежит тут же, там же подшипники и другие подвески. Маленький фиолетовый мультитул подарила мне мама вместе с этим самым скейтом, жаль, что прокаталась я от силы год. Когда с корректировкой доски покончено, натягиваю на себя большую ветровку, а после вылетаю из квартиры.