Запрещено сквернословить в Облачных Глубинах (2/2)

— Цзю-гэ, выбирай слова.

— Я в чем-то не прав?

— Ты грубишь без дела.

— Грубо сказать, или ласково — смысл от того не изменится, — отмахнулся Шэнь Цзю. Его холодный взгляд скользнул по Ло Бинхэ, жаля, словно колючие снежинки в зимнюю метель. — Демон демоном и останется.

— Бинхэ не демон, — строго сказал Шэнь Юань.

— Половина часть целого: не скажешь же ты, что больной наполовину человек здоров? — ухмыльнулся в ответ юноша. А-Юань только вздохнул:

— Цзю-гэ, мы уже говорили об этом, перестань.

— Перестать что, напоминать тебе об опасности?

— Бинхэ не опасен, — снова упрямо повторил Шэнь Юань. Обсуждаемый юноша замер рядом с ним, опустив голову и уже не пытаясь успокоить Лянь-Ляня. Сейчас он полностью был увлечен своими проблемами.

— Для кого-то может быть. Но ты разве не слышал, что грязную кровь труднее всего контролировать рядом с ненавистными людьми? Стоит ли его врагам бояться? — едко продолжил Шэнь Цзю, явно намекая на себя. Его глаза смотрели только на брата, но тот неожиданно улыбнулся, и в его выражении появился холод.

— Цзю-гэ хочет заставить меня сделать выбор? — спросил он с нехорошей усмешкой. — А ты уверен, что я выберу тебя?

От этих слов Шэнь Цзю дернулся, как от удара. Его лицо сначала побледнело, а затем неожиданно залилось алой краской смущения и злости. Неверие во взгляде граничило с бешеной яростью, когда он зло бросил брату:

— Ну и катись к демонам, ебаный предатель, — и, развернувшись, он почти выбежал из беседки: лишь белые одежды зло развевались за прямой спиной. Лянь-Лянь хотел было пойти следом, переводя растерянный взгляд с одного брата, на другого, но Шэнь Юань остановил его, положив на плечо тонкую руку.

— Дай ему остыть: он сам вернется, — устало сказал он. — Иногда Цзю-гэ нужно покричать и позлиться, чтобы выпустить злую кровь. Пусть лучше срывается на меня.

— Прости, — коротко пробормотал Ло Бинхэ, лишившийся всякого выражения после этой ссоры. Шэнь Юань сложил веер и ласково потрепал его по волосам:

— Причем здесь ты?

— Если действительно нужно выбирать… не надо… я… — подняв слезящиеся глаза, продолжал Ло Бинхэ и А-Юань, бросив на Лянь-Ляня короткий взгляд, вдруг вздохнул и аккуратно поцеловал Бинхэ в щеку. Тот замер и чуть покраснел, перестав говорить всякие глупости, а Лянь-Лянь спешно отвернулся. Шэнь Юань не стал отстраняться, и, сидя так близко, что кожей Ло Бинхэ чувствовал его спокойное дыхание, сказал:

— Цзю-гэ просто бесится, не буду я никого выбирать, в этом нет нужды. Вы оба… — он чуть прервался и, все же отодвинувшись от Ло Бинхэ, продолжил. — …Вы все сразу думаете о самом плохом, а ведь есть и море иных вариантов. Что о Бинхэ, что о Хуа-сюне мы узнали лишь самую малость, но уже надумали ужасных вещей. Нам нужно перестать размышлять о случившемся и чуть расслабиться. Кто знает, может решение и верный ответ придут неожиданно.

Лянь-Лянь согласился с другом, но дурные мысли не шли из его головы до самого вечера. К закату ясное небо затянули пасмурные тучи и пламя заката потухло, словно кто-то вылил грязную воду на угли костра. Холодный ветер неприветливо раскачивал стебли бамбука и резные колокольчики на скатах крыш, но и их мелодичный звон заглушало ворчание грома, что собирался в пушистых тучах на горизонте. Адепты очень быстро разбрелись по своим комнатам после вечерних занятий и Лянь-Лянь тоже ненадолго заглянул в собственный дворик. Ноги привычно поднесли его к низкому столику, за которым он каждый вечер коротко описывал события дня, чтобы отправить шисюну — но сегодня Лянь-Лянь в нерешительности замер.

Конечно, он не был склонен делать выводы быстро, но за целый день так и не смог придумать объяснения действиям своего учителя. А знал ли шисюн о печати? Что он думал о ней? Что он, на самом деле, думал о самом Лянь-Ляне? Даже сами эти мысли казались юноше грязными и предательскими, но разгоревшееся пламя сомнений уже добралось до его пышущего обожанием сердца и вспыхнуло с новой силой. Ему хотелось увидеть шисюна прямо сейчас и расспросить обо всем, посмотреть на выражение его лица и глаз, услышать голос. Письмо бы не передало и части этого, поэтому, промучавшись какое-то время, Лянь-Лянь отложил чистые листы, и вышел на улицу, отправляясь на вечерние занятия к Хангуан-цзюню. Из-за близости со старшими и мягкого характера могло показаться, что Лянь-Лянь — нерешительный человек, но на самом деле он быстро принимал решения, что считал верными.

В учебной комнате, где его ждал Хангуан-цзюнь было тихо и пахло причудливыми благовониями. Лянь-Лянь вдохнул их нежных запах полной грудью и стиснул кулаки, решив, что не станет делать поспешных выводов. Однако дожидаться, пока что-то случится тоже было глупо, и после приветствия, сидя перед Хангуан-цзюнем в правильной позе, Лянь-Лянь глубоко вздохнул и начал:

— Учитель Лань… — голос юноши чуть сел, но он быстро собрался. Меж прямых бровей залегла задумчивая складка, а спина выпрямилась, как у маленького животного, что перед трудностями желало показаться большим и сильным.

— Да? — приоткрыл глаза Хангуан-цзюнь. Во время медитации он следил за духовным потоком Лянь-Ляня, а потому удивился, когда юноша не стал сразу после его позволения приступать к упражнению.

— Я лишь хотел сказать, что благодарен вам за оказанное внимание и помощь и надеюсь, что вы не откажете мне в еще одной эгоистичной просьбе, — твердо сказал Лянь-Лянь, в упор смотря на старшего.

— Чего ты хочешь? — спокойно спросил Хангуан-цзюнь, не меняя выражения лица. Лянь-Лянь вздохнул и решительно ответил: однако щеки его все же окрасились алым в мягком свете свечей:

— Я хочу сменить путь совершенствования.