Запрещено смеяться без причин в Облачных Глубинах (1/2)
Утренний распорядок Облачных Глубин показался Лянь-Ляню довольно свободным. За подъемом с первыми солнечными лучами следовали чтения мантр и самостоятельная медитация: каждый адепт был волен остаться в своей комнате или выйти на окутанную влажным утренним туманом площадку. Лянь-Лянь за медитацией провел совсем мало времени, большую часть своего интереса отдав тренировкам с мечом, а после них отправился на завтрак в открытую галерею недалеко от комнат приглашенных учеников. Постные блюда пусть и были безвкусны, но утоляли голод и давали достаточно сил, поэтому после приема пищи Лянь-Лянь, вполне довольный своим существованием, и незаметно потирающий запястья, чуть растянутые на сегодняшней тренировке, посетил лекции. Утренние занятия вели разные старшие адепты Гусу: они в основном рассказывали об истории своего и соседних кланов, искусных заклинателях и общих положениях праведного пути. Занятия со Старейшиной Илин начинались куда позже, и до них, выполнив предписанные старшими адептами задания по заучиванию дат и имен, молодые люди были предоставлены сами себе.
Говорилось, что приглашенные адепты могут гулять везде в Гусу, но из-за робости первых дней они все больше оставались в галереях и садах неподалеку от комнат. Каждому студенту был выделен небольшой дворик в длинном здании на западе Облачных Глубин, а рядом с ним шелестел бамбуковый лес и прятались несколько рукотворных прудов. Студенты разбились на небольшие группы и прогуливались вокруг, обсуждая вчерашний и будущие дни. Лянь-Лянь, сидя в одной из беседок за чтением, некоторое время прислушивался к досужим разговорам вокруг, а затем решительно отложил книгу, решив еще немного пофехтовать вдали от чужих глаз. Он занимался этим каждый раз, когда чувствовал себя не в своей тарелке, потому что знал, что довольно хорош в обращении с мечом. Явно лучше, чем в дружбе со сверстниками: в Храме Водных Каштанов он общался в основном с шисюном и старшими адептами, иногда возвращающимися из путешествий. Лянь-Ляня вовсе не тяготило одиночество, в нем он чувствовал себя неожиданно привычно, но ловить на себе сочувствующие взгляды других студентов было неловко.
Юноша поднялся, оправив белые одеяния со знаком Гусу, вышитым на рукавах и подоле, и неторопливо пошел в сторону леса, надеясь, что сможет найти там уединенную полянку. Он мог бы позаниматься и в своей комнате, но двор там был до прискорбия мал, и сегодня Лянь-Лянь уже перерубил по неосторожности одно из перекрытий: вспомнив о необходимости сознаться в этом перед старшими, юноша болезненно поморщился.
Утренний лес сонно шумел тонкими листьями. Этот слабый звук был похож на разморенный зевок разбуженного огромного зверя, и, прислушиваясь, Лянь-Лянь слабо улыбался своим мыслям. Все стволы бамбука, что были здесь, росли крепкими и ровными, словно за каждым велось отдельное наблюдение. Пейзаж будто сошел с картины умелого мастера: прямые росчерки темных стволов, водянистые клочья подсвеченного рассветным солнцем тумана, аккуратные мазки листьев, сливающихся над головой в один зеленый полог. Через него можно было рассмотреть лишь малый край голубого неба, но эта пронзительная зелень на фоне изящного цин<span class="footnote" id="fn_32474466_0"></span> дарила не замкнутую тревожность, а блаженный покой.
Чуть в стороне Лянь-Лянь вдруг услышал голоса. Из-за медленно тающего тумана было не рассмотреть говорящих, но их явно было несколько. Лянь-Лянь не хотел встречаться с кем либо, но, задумавшись, подошел довольно близко, пусть его и не заметили. Поджав губы, юноша сделал аккуратный шаг назад, решив не тревожить чужую беседу и подыскать себе иное место, но неожиданно под его ногой хрустнула случайная ветка и голоса мигом стихли. Лянь-Лянь замер, не зная, что делать теперь, но тут из-за густых зарослей бамбука раздался чуть раздраженный голос:
— Разве пребывание в Облачных Глубинах не должно научить добродетелям? У учителей впереди долгий путь с тем, кто решил подслушивать.
— Я вовсе не подслушивал, — с тихим вздохом отозвался Лянь-Лянь. — Я лишь проходил мимо…
В этот момент заросли зашумели, раздвигаемые сильными руками, и между зелеными стеблями показалась кудрявая голова:
— Хуа гунцзы! — радостно поприветствовал Ло Бинхэ, выглядя необычайно бодрым, несмотря на ранний час.
— Ло гунцзы, — кивнул в ответ Лянь-Лянь, чуть расслабляясь. Ло Бинхэ выглядел отчего-то необычайно довольным.
— Я только что думал о вас! Не могли бы вы помочь в одном деле? — быстро спросил он.
— Помочь?
— Именно, только вы можете справиться, — деловито кивнул Ло Бинхэ и снова спрятался в зарослях, поманив за собой Лянь-Ляня. Тот, заинтригованный и чуть смущенный, пошел следом и, преодолев кусты и плотные стволы бамбука, оказался на небольшой скрытой полянке. Со всех сторон она была скрыта бамбуком, а большую часть открытого пространства занимали два поросших мхом валуна, на которых сидели несколько адептов.
Лянь-Лянь уже несколько дней посещал занятия, но чаще всего сидел на них в начале зала, поэтому не мог знать в лицо многих своих соучеников, и на мгновение замер, когда увидел этих двух. На него одновременно подняли глаза юноши, черты лица которых были абсолютно одинаковы. Оба они обладали красивыми лицами и вытянутыми глазами феникса, тонкими губами и иссиня-черными волосами, убранными под одинаковые простые короны. Одежда тоже была одна и та же, форменные белые одеяния приглашенных адептов, и на мгновение Лянь-Ляню показалось, что у него попросту двоится в глазах. Однако затем один юноша без интереса опустил глаза на белый веер, что лежал на его коленях, а другой чуть надменно улыбнулся и сказал голосом, что Лянь-Лянь слышал ранее:
— Так это тот самый Хуа гунцзы? Рад наконец познакомиться лично.
— Шэнь гунцзы, — вежливо кивнул Лянь-Лянь. Он вспомнил этого ученика: именно он возмущался, когда Старейшина Илин попросил отдать жетоны, а позже один из первых вспомнил правила Гусу. Однако Лянь-Лянь, оказывается, всегда упускал из вида его брата.
— Я не подслушивал, лишь проходил мимо, чтобы найти тихое место, — снова сказал Лянь-Лянь, посчитав, что все же должен объясниться.
— Сяо Цзю шутил, Хуа гунцзы не нужно воспринимать его слова всерьез, — ответил Ло Бинхэ и неожиданно протянул Лянь-Ляню белый веер. Такие же лежали на коленях близнецов. — Хуа гунцзы, вчера я видел вашу каллиграфию и она была поистине прекрасна. Не могли бы вы помочь с росписью?
— Я никогда не занимался подобным, — с сомнение ответил Лянь-Лянь, и Шэнь Цзю хмыкнул.
— Тогда попробуйте на веере Бинхэ: его не страшно будет спортить.
В его голосе явно слышалась насмешка над способностями Лянь-Ляня, и в том от такого тона затлел азарт. Он взял веер и протянутую кисть и устроился на валуне неподалеку от близнецов. Улыбнувшись Ло Бинхэ, он спросил:
— Что я должен написать?
— Как насчет «собачьи легкие, волчья душа»<span class="footnote" id="fn_32474466_1"></span>? — снова с насмешкой спросил Шэнь Цзю и Ло Бинхэ бросил на него злой взгляд. Лянь-Ляню же он ответил:
— Вы можете написать любое изречение, на свой вкус.
Лянь-Лянь кивнул и, задумавшись на несколько мгновений, твердой рукой вывел на бумаге веера несколько символов. Писать на плотной бумаге было сложнее, чем на листах для каллиграфии, но Лянь-Лянь прекрасно владел рукой и был уверен в собственных силах. Он даже писал изречения для своего храма, которые теперь висели у входа и рядом с алтарем — неужели не справится с каким-то веером. Закончив, Лянь-Лянь еще раз осмотрел работу и аккуратно, чтобы чернила не расплылись, протянул веер Ло Бинхэ. На белом фоне была искусно выведена фраза: «В словах должен быть принцип, а в делах — господин»<span class="footnote" id="fn_32474466_2"></span>.
— Выглядит действительно неплохо, — заглянув за плечо Ло Бинхэ, похвалил Шэнь Цзю, намеренно полностью игнорируя смысл фразы. После его слов другой близнец тоже поднялся и с интересом посмотрел на расписанный веер. Он был куда щедрее на похвалу: