Мораль есть первостепенное в Облачных Глубинах (1/2)

Следующим утром, после общих чтений, пока другим адептам было дано свободное время, двое наказанных отправились в библиотеку ордена. Тут было тихо, в воздухе витал густой аромат старых книг и цветущих деревьев за окном, ласковый ветерок осторожно играл с белыми тканями легких газовых занавесок и такими же кисточками на них. Это место умиротворяло: даже бывший с раннего утра в дурном настроении Лянь-Лянь чуть ожил и через время осматривался уже с неподдельным интересом. Его друг по наказанию, несколько сонный и оттого растерянно очаровательный юноша с лезущими в разные стороны кучерявыми волосами, сначала не понимал оживления Лянь-Ляня, но затем тоже проникся мистическим настроем библиотеки: некой умиротворенной энергией, пробуждающей из глубин души жажду знаний.

Юноши некоторое время сидели тихо, осматриваясь и ожидая Вэй Усяня, а затем Лянь-Лянь непринужденно сказал:

— Тут так спокойно.

— Да… — неосознанно протянул Ло Бинхэ, а затем сразу исправился. — Однако в моей школе есть места еще приятнее: в бамбуковом лесу на одном из пиков практически можно достичь просветления от простой прогулки.

Лянь-Лянь сдержал смешок, так и не поняв, говорит юноша серьезно, или шутит. Но все же представшая в живом воображении картина тихого леса, в котором тонкие бамбуковые листья едва слышно трепещут на теплом ветру, понравилась Лянь-Ляню. Он ответил:

— Это, должно быть, замечательное место. Ло гунцзы часто там бывает?

— Я учусь на другом пике, но несколько раз в неделю хожу туда по поручениям или к друзьям, — простодушно отозвался Ло Бинхэ. Он, кажется, уже забыл, что Лянь-Лянь пытался его подставить, и относился к тому непринужденно и дружелюбно. Лянь-Ляню от такой искренности стало не по себе и через время он снова сказал:

— Я хочу еще раз попросить прощения у Ло гунцзы.

— Ничего страшно, — с улыбкой отозвался юноша, но это задело Лянь-Ляня только сильнее.

— Нет, я хочу, чтобы вы знали, что обычно я так не поступаю. Покидая Облачные Глубины я рассчитывал, что смогу вовсе не попасться, а в момент, когда учитель Вэй сказал о нарушителе — растерялся и принял совершенно неверное решение. Мне следовало собраться с духом и признать свою ошибку: в то мгновение я лишь испугался, что в первый же день нарушу правила и шисюн будет мной недоволен.

— Все в порядке, — снова горячо заверил Ло Бинхэ. — Хуа гунцзы не стоит так себя винить. Если вы не поступите так более, то мне незачем держать обиду.

— Я обещаю! — тут же положа руку на сердце сказал Лянь-Лянь и Ло Бинхэ тепло улыбнулся его жару. Он спросил с игривой ноткой:

— Так Хуа гунцзы увиделся со своими шидзе?

От упоминания старших губы Лянь-Ляня сами собой расползлись в теплой улыбке и он нежно ответил:

— Да. Мы болтали несколько часов: они рассказали о своих путешествиях и диковинках, что встретились на пути. Мои шидзе — бродячие заклинательницы и редко появляются в храме. Последний раз мы виделись два или три года назад, на праздник Середины Осени. Пусть они присылали письма и подарки, но я все одно очень скучал.

— Тогда моя жертва не была напрасной, — рассмеялся Ло Бинхэ, а после с интересом спросил: — На приветствии я не смог вспомнить храм Хуа гунцзы. Он находится далеко отсюда?

— Нет, земли нашего ордена тут, в Лояне, на территории клана Не: наш храм один из их вассалов, — с готовностью объяснил Лянь-Лянь. — Вероятно Ло гуцнзы не слышал о Храме Водных Каштанов потому что он совсем маленький: ученики в основном сироты, как и я, и мы редко участвуем в ночных охотах. Раньше каждый год шисюн ездил на собрание кланов, но теперь, когда наш учитель вознесся<span class="footnote" id="fn_32449970_0"></span> и на него легли все обязанности по содержанию храма, шисюн вовсе перестал посещать такие сборища.

— Ваш учитель наверняка был достойным человеком, — посочувствовал Ло Бинхэ, внутренне отмечая, что Хуа гунцзы сирота, как и он. От этого Ло Бинхэ почувствовал себя еще ближе к юноше.

— Это лишь один из этапов жизни, — с улыбкой отозвался Хуа гунцзы, но в его глазах промелькнула грусть.

— Верно: такой же этап, как рождение, женитьба, учеба или отбывание наказания, — раздался веселый голос и в зал мягкой походкой хозяина вошел Вэй Усянь. Он с игривой улыбкой осмотрел подтянувшихся и застывших в благопристойных позах учеников и снисходительно сказал: — Не стоит так бояться: наказание в Гусу это вовсе не розги и стояние коленями на дуриане. Возможно, вам оно покажется даже излишне мягким. Как вас наказывали в ваших орденах?

— На хребте Цанцюн каждый пик подчиняется учителю во главе, и именно учитель придумывает наказание. Где-то дают больше заданий, где-то заставляют выполнять грязную работу. Мой учитель за мелкие проступки заставляет бегать кругами вокруг пика, а за тяжелые может изби… дать несколько наставлений на тренировочном поле, — сказал ло Бинхэ. Он начал нерешительно, но под одобряющим взглядом Вэй Усяня осмелел и едва смог сдержать себя, чтобы не разболтать нелицеприятную правду о собственном пике.

— Я слышал, каждый пик Цанцюн совершенствует определенные сильные стороны адептов, так что не удивительно что и наказания разные: то, что для одного будет страшной пыткой, другому покажется приятным времяпровождением, — посмеялся Вэй Усянь. Его пытливый взгляд с фигуры Ло Бинхэ скользнул к Лянь-Ляню. Тот со смесью неловкости и удивления отозвался:

— Меня никогда не наказывали.

— Вот как? — изогнул бровь Старейшина Илин и Ло Бинхэ неосознанно повторил его жест.

— Да, — гордо отозвался юноша. — Я самый младший ученик своего храма и если у меня что-то не получалось, шисюны и шидзе просто еще раз объясняли мне.

— И Хуа гунцзы никогда не озорничал до наказания? — спросил Вэй Усянь, не веря, что в таких условиях юноша не вырос крайне избалованным.

— Озорство заслуживает поучения, но не наказания, — весомо ответил Лянь-Лянь и в его голосе появились на мгновение совершенно не свойственные мягкому характеру язвительные нотки. — В другом я никогда не делал ничего, что стоило бы розг.

Внутренне Лянь-Лянь так же добавил, что ни учитель, ни шисюн никогда не смогли бы поднять на него руку.

— Поразительно, — улыбнулся Вэй Усянь. — Что ж, в таком случае как бы для Хуа гунцзы наказание не было чрезмерным.

— Ничего не будет для меня чрезмерным, — тут же горячо возразил Лянь-Лянь. Да, его раньше никогда не наказывали, но в основном потому что он был хорошим совершенствующимся и довольно сильным. Горячая юношеская кровь не могла выдержать обвинение в изнеженности.

— Хорошо-хорошо, — ответил Старейшина. — Тогда вот вам Сборник о Благочестии, — на стол перед адептами опустился увесистый том. — Вам нужно переписать по двадцать страниц каждому: пятнадцать как обычно, а пять — стоя на одной руке, — глядя на неверящие взгляды обоих юношей, явно не ожидавших такого причудливого наказания, Вэй Усянь едва не рассмеялся в голос. Он объяснил: — Держа равновесие во время переписывания, вы будете стараться ровно начертать каждый иероглиф и они по́том высекутся в вашей памяти. Помните, что ваша каллиграфия должна быть хороша что на первых пятнадцати страницах, что на последних пяти. Какую страницу писать каким образом выбирайте сами.