6. Сойдемся в битве с Богом за попытку перемен (2/2)

Два солдата переглянулись между собой. Тот, что был потолще, освободил Луизу и, быстро добравшись до Сильвии, присел рядом, грубо схватив ту за волосы. Луиза хотела броситься к дочери, но кто-то из толпы крепко схватил её за талию и не дал сделать и шагу.

— Тише, дурная! — шикнул незнакомый мужской голос. — Хочешь, чтобы всех твоих детей вздёрнули?

Тем временем Сильвии уже связали руки. Девушка покорно встала и, бросив извиняющийся взгляд в сторону матери, пошла за солдатами, прикусив нижнюю губу. Она понимала, на какой риск идёт, понимала, что не всё будет идти гладко как по маслу. Было бы глупо надеяться на то, что солдаты не нападут на них. Так она хотя бы защитит свою семью. Не позволит причинить родным боль.

***</p>

Как только слуга предупредил судью о том, что народ собирается поймать его и свершить своё правосудие, Адлер, не медля ни секунды, бросился к своему дому. Подъезжая, он заметил толпу, кольцом окружившую дом, и языки пламени, сверкающие в огромных окнах. Там же, поодаль от толпы, стояла Долли и, прижимая к груди мешочек с деньгами, плакала, смотря на верхние окна, в которых (О, Боже!) виднелось миловидное личико Мелани.

Никто и никогда ещё не видел местного судью в таком бешенстве. Он прорвался через толпу, что, подобно кровожадному зверю, хватала его, желая растерзать на мелкие клочки. Мужчина падал, но быстро поднимался, не давая придавить себя к земле. Кто-то выкрикнул «Да пустите его!», и толпа расступилась, давая бедолаге ворваться в дом. Теперь он, тяжело дыша, оглядывался по сторонам, желая убедиться, что на нижнем этаже нет его прекрасной дочери. Что она не упала на лестнице, пытаясь вырваться наружу в порыве страха.

— Папа?

Адлер бросился наверх, туша остатками своего кафтана огонь. С невероятной скоростью он влетел на верхний этаж и, увидев дочь, сидящую около окна, расплакался, подобно маленькому ребёнку.

— Жива... Жива! — воскликнул он, подбегая к ней и пытаясь взять на руки. — Нам нужно бежать, бежать!

Мелани укусила отца за руку, тем самым заставив его опустить себя обратно на коляску. Она была слаба, в глазах её отражалась вся усталость мира. Адлер, ничего не понимая, сел возле неё на колени и, сложив свои руки на её коленках, озадаченно взглянул на неё.

— Я некуда не пойду, папа! — упрямо заявила она, поворачивая голову в сторону окна.

— Мелли, если ты боишься толпы, то не надо! Я прикрою тебя собой!

— Нет. Мы должны заплатить за свои грехи, папа!

Адлер уткнулся лбом в её синее платье, проклиная излишнюю религиозность, доставшуюся дочери от её покойной матери. Он не считал себя святым, но и грешником себя не представлял. Ему всегда было всё равно на других, и нажива на чужих горестях не была для него чем-то греховным. Адлер не убивал, не предавался блуду, хоть очень часто собирал компанию прелестных девушек, не чревоугодничал, а значит не был в своём понимании грешником.

— За какие это грехи, дорогая? — простонал он. — Разве я кого-то убил?

— Убил, — спокойно ответила Мелани, и перед её глазами снова появился образ призрачной Нелли. — Ты покрывал убийц, папа.

— Но они ведь виноваты! — возразил Адлер, поднимая голову. — Это их грех, не мой! Я всего лишь судья.

Мелани покачала головой. Глаза её заблестели от внезапно накатившихся слёз.

— Ладно я грешен, — сдался Адлер. — Я буду казнен... Но ты ? В чём твоя вина, Мелани ? Почему ты должна умереть?

Он вскочил на ноги и снова попытался взять дочь на руки, намереваясь вытащить её из горящего дома. Времени было мало, и, не обращая внимания на укусы и жалкие попытки девушки освободиться, Адлер потащил её к лестнице.

— Я молчала, папа! — твердила Мелани, заливаясь слезами. — Я молчала, даже когда Нелли мне всё рассказала! Она нуждалась в помощи, а я ничего не сделала! Молчать — это всё равно что убить, папа. Невозможно не вмешиваться, когда творится беззаконие. Выбрать сторону стороннего наблюдателя всё равно что позволить свершиться смерти! Мы преступники, папа. Это наш общий грех и искупить его может лишь костёр.

— Не позволю! — закричал Адлер в её ухо. — Пусть меня казнят, но убить тебя я не позволю!

Мелани собрала все свои силы в кучу и дёрнулась. В это время окно разбилось и через него в комнату влетел горящий факел. Пламя быстро перекинулось на роскошные бордовые шторы. В комнате появился едкий дым.

— А ты думаешь, я смогу жить с этим грехом, папа?! — уже в истерике спросила девушка. — Я каждую ночь вижу Нелли. Каждую ночь, папа! Я могла помочь, могла спасти, но мне было всё равно. Я не заметила того, как ей было больно. Я не постаралась помочь, ведь Кеннади очень богат и... О, Господи, о чём я вообще думала! Я наблюдала со стороны и ничего, ничего не сделала! Да гореть мне здесь в этом доме! Я ненавижу себя и этот проклятый дом!

Дым с каждой минутой становился всё гуще и гуще. Адлер, сев рядом с дочерью, прижал её дрожащее от рыданий тело к себе и зарылся в её длинные волосы. Тем временем огонь с нижнего этажа полностью захватил лестницу, закрывая тем самым выход.

— Прости... — прошептал продажный судья. — Это я во всём виноват.

— Я люблю тебя, папа.

— Я тоже люблю тебя, дорогая.

***</p>

Лязгнул замок, и скрипучая дверь темницы отворилась. Эрвин устало поднял голову, пытаясь разглядеть своих новых гостей. Высокий солдат бесцеремонно втолкнул в темницу молоденькую девушку. Она упала на холодный пол и тут же поднялась на колени, смотря испепеляющим взглядом на солдата, что махал перед её лицом автоматом, задорно улыбаясь.

— Ах, как жаль, что такая хорошенькая девушка оказалась такой стервой...

— Жаль, что такой красивый солдат оказался таким дерьмом! — выплюнула Сильвия.

Мужчина противно расхохотался и, сделав шаг вперёд, схватил девушку за подбородок, проводя большим пальцем по разбитой губе.

— Слышите, командир Эрвин? — едко спросил он. — Я вам тут вашего сообщника привёл. Дерзкая. Думаю, для вас будет честью оказаться на эшафоте с прекрасной дамой.

Смит внимательно оглядел пленницу, стараясь вспомнить её. Обычная гражданская одежда, изодранная да грязная. Короткие тёмные волосы, слипшиеся от крови, глубокая царапина на щеке.

— Повеселитесь перед смертью!

Звук от пощёчины разлетелся по тюремной камере. Сильвия вздрогнула, губы её задрожали, но она не заплакала. Лишь сильно сжала в руках ткань своего грязного платья. Эрвин дёрнулся в порыве остановить издевательства, но цепь, которой была прикована его рука, не позволила ему этого сделать. Солдат, довольный, преисполненный важностью своего дела, схватил девушку за плечи и, немного подумав, отпустил.

- Думаю, приковывать тебя к стене смысла нет, а вот руки завяжу.

Когда белые девичьи запястья были перетянуты грубыми верёвками, солдат, издеваясь, похлопал пленницу по плечу и, оставив горящий факел на стене вышел, плотно запирая за собой замок.

— Я всё-таки джентльмен, — заявил он, пряча ключи у себя в кармане куртки. — Не позволю даме в темноте сидеть.

— Козел ты, а не джентльмен! — хмурясь заявил Эрвин, на что солдат лишь шире заулыбался.

— А ты предатель, Эрвин. Это куда хуже.

Когда тяжелые шаги стихли, Сильвия, набравшись смелости, взглянула на бледное лицо Эрвина. Ранее она уже встречала его. Этот храбрый, готовый пойти против всего мира человек вдохновлял её. Был для неё кумиром. Символом неугасающего мужества. Сейчас вид побитого и изрядно вымотанного командующего потряс её до глубины души. Ещё никогда не видела она его таким усталым.

— Скажи, кто ты? — попросил он, внимательно вглядываясь в её лицо. — От чего-то ты выглядишь знакомо.

— Я Сильвия, командир, — девушка вяло улыбнулась. — Дочь Маркуса Берга. Его старшая дочь.

Эрвин напрягся.

— Отряд Леви поймали? Вас обнаружили?

Сильвия покачала головой.

— Нет, сэр. Я здесь по другой причине. С отрядом капитана всё хорошо. Их никто не обнаружил.

Смит выдохнул. Если бы элитный отряд схватили, то было бы потеряно довольно много времени, необходимого для того, чтоб поймать Рода Рейсса. Сильвия же тем временем отползла в дальний угол камеры и приложилась головой к холодной стене, закрыв глаза. После часовой пытки тело её изнывало от боли, и уснуть было сейчас её единственным желанием.

— Так почему ты здесь?

Сильвия лениво открыла глаза и снова взглянула на Эрвина.

— Собственно, по той же причине, что и вы. Предатель я.

Эрвин тяжело вздохнул.

— И что же именно ты сделала ?

— Напечатала всю правду о нашем правительстве в газете, а потом раздала её на главной площади, вызвав тем самым волнения среди людей.

«Значит теперь Дариусу выполнить свою часть плана будет намного проще», — с облегчением подумал Смит. Ему было жаль эту девушку, но план всё равно оставался превыше всего.

— А как Маркус?

— Я обманула отца. Так что он ни о чём не знал. Собственно, как мать и сёстры. Дело у них не заберут, и на площади не вздёрнут, так что всё очень даже хорошо.

Возникло молчание. Смит думал о плане. Сильвия же вспоминала всё, что произошло сегодня, и от этих воспоминаний ей становилось и плохо, и хорошо. Она видела, с какими лицами провожали её люди. Краем уха услышала, что после того, как её увели, жители стали восставать. Слышала, что солдатам всё труднее и труднее отбиваться. Будучи жестоко избитой, она лежала на полу и взывала к своим последним силам, чтобы не заплакать. Ей было больно. Ей было страшно. Сейчас, когда свирепые монстры в обличье людей оставили её в покое, все эмоции потихоньку вырывались наружу и накрывали её с головой.

Гордость за людей, поднявшихся с колен. Радость от понимания того, что её мечта исполнилась, смешивалась со страхом, горечью и болью. Она поступила верно. Она смогла поступить правильно и успела ощутить адреналин, бурлящий в её крови. Когда она скакала на лошади, когда бегала по площади, громко крича и всовывая газету всем без разбора. Она ничего не боялась. Будто не было никакой опасности. Будто она неуязвима. Именно в тот момент она ощутила себя по-настоящему свободной, по настоящему счастливой. В газетах её была правда. Неприятная, горячая правда, что обжигала всех, кто к ней прикоснётся. Сильвия испытывала невероятное опьянение от понимания того, что сейчас своими руками делает что-то невероятно важное. То, что раньше казалось ей лишь сказочными грёзами.

Только полёт её резко оборвался, и наступил час расплаты. Мерзкий час торжества несправедливости и осознания настоящей беды. Она ловко убегала от солдатов, шмыгая между людьми, извиваясь подобно змее среди толпы. Но стоило ей увидеть свою побледневшую от страха мать, как всё вдруг рухнуло, разлетелось на куски. Наступило тяжёлое отрезвление. Вернулась кошмарная реальность, притащив с собой осознание: за твои поступки будет расплачиваться твоя семья. Сильвия, ослеплённая своей же уверенностью в плане, совсем не учла того, что кто-то из её родных может выйти на улицу. Да даже если бы и не вышли, солдаты рано или поздно схватили бы их, желая устроить расправу. Напуганная мама, отвратительный солдат, что посмел так грубо связать её прекрасные руки, самые нежные и любящие руки на всём белом свете. Всё это зажгло в ней ярость. Яркую, пожирающую любой страх.

Когда её ударили, она впервые ощутила страх. Солдаты задавали вопросы, на которые девушка смело отвечала, и снова и снова ударяли её. Она держалась, постоянно повторяя: «они ничего не знали. Во всём виновата я!». Они же лишь снова наносили удары, совершенно не испытывая к «мерзкой предательнице» жалости. Сейчас, когда её оставили в покое, страх начал разрастаться, пуская свои корни в её юное сердце. Осознание близости смерти пришло неожиданно. Ведь это смерть, настоящая смерть, после которой будет лишь вечная тьма. Она столько раз говорила, себе что готова умереть ради правды, и вот сейчас, когда пророчество сбылось, ей вдруг стало смешно и вместе с этим невероятно страшно.

Она засмеялась. Засмеялась громко, истерично. Тело её дрожало, по щекам текли солёные слёзы. Эрвин Смит испуганно смотрел на неё, и даже его, казалось бы, холодное каменное сердце сжалось от этого неестественного, страшного смеха. Это был смех осознавшего свою смерть человека. Девушки, понявшей и принявшей свою участь. Сильвия опустила голову. Тело её обмякло. Наступила зловещая тишина, которую через пару секунд пронзили девичьи всхлипы.

Она плакала.

Плакала горько, и слёзы её скатывались по опухшим щекам вниз. Смит не пытался её утешить. Понимал, что сейчас девушке нужно выплакаться. Нужно, чтобы эмоции покинули её, подарив блаженное спокойствие. Ведь после слёз всегда становится легче.

— Ты жалеешь о том, что сделала? — спросил он, когда девушка немного успокоилась.

Сильвия подняла голову и покачала головой, отбрасывая грязные волосы, что нагло прилипли к её лицу. Вдоволь выплакавшись, она, наконец, успокоилась. Словно страх покинул её душу вместе с солёными слезами. На неё, наконец, снизошло тягучее и ленивое спокойствие, сладкое безразличие к сложившейся ситуации.

— Я никогда не пожалею о том, что сделала. Свобода слова стоит того, чтобы умереть.

Смит мягко улыбнулся. В глазах его блеснуло уважение. Ему нравились люди, готовые пойти на всё ради своей мечты.

— Значит, мы умрём не зря.

Сильвия вдруг звонко засмеялась, от чего в тесной и сырой темнице стало тепло.

— Никогда не думала, что меня казнят вместе с главнокомандующим разведкорпуса. С вами точно нужно умирать с гордо поднятой головой.

Главнокомандующий ничего не ответил. Лишь устало усмехнулся в ответ. А что ещё тут сделаешь?