Почему (1/2)

Зимой день кончается быстрее, чем успеваешь это заметить. На часах половина пятого вечера, и кучевые облака дымчато-синего цвета, застелившие небо уже во второй половине дня, медленно плывут в сторону догорающего солнца. Оно еще не до конца успело закатиться за горизонт, и его слабые лучи еле-еле пробиваются сквозь облака, окрашивая их глубоким оранжевым цветом. Кусочек светлого, почти прозрачного неба вокруг солнца тоже ярко рыжеет, как будто пытаясь мимикрировать под своего хозяина.

Здание школы погружено в темно-синий мрак, и, как будто пытаясь спастись от него, мигает окнами аудиторий, то загораясь в одном месте, то тут же потухая в другом. Входные двери без устали хлопают, выпуская из своей огромной пахучей пасти по несколько школьников и преподавателей за раз. На свежем морозном воздухе лица детей и подростков приобретают алый оттенок, ярко сияющий в зимнем мраке. Повсюду слышно шарканье обуви и скрип пуховиков о ткань рюкзаков и сумок, слышатся чьи-то торопливые шаги и неспешные вышагивания. Дети медленно покидают державшее их целый день взаперти здание с радостью и каким-то необъяснимым внутренним возбуждением, как будто даже с восторгом. Во дворе слышны крики, смех, чьи-то шуточные возмущения.

Джисон глубоко вдыхает, позволяя зимнему воздуху заполнить легкие. Сейчас бы чая горячего с апельсином и корицей, марафон клипов Deftones и пушистый теплый плед, под которым не достанет никакой мороз. Самое прекрасное, что это все вполне осуществимо, а с части с Дефтонами вообще можно хоть сейчас начать. Он медленно открывает рюкзак и достает оттуда наушники. Sextape в атмосферу темного вечера впишется идеально.

Джисон снова глубоко вдыхает, прикрывая глаза, и погружается с головой в волшебство, каким кажется это время суток зимой. На секунду он забывает обо всех казусах, приключившихся сегодня, и просто передвигает ногами, медленно смещаясь в сторону автобусной остановки. Таким неспешным шагом он доберется до цели минут за десять, хотя сегодня утром бегом побил свой собственный рекорд, буквально долетев до здания за четыре минуты. Из него вышел бы неплохой спринтер, если подумать.

Он слегка поворачивает голову налево, стараясь запечатлеть в памяти образ ярко горящего солнца, и, дойдя до середины моста, ведущего к проезжей части, останавливается, позволяя школьникам огибать его справа и слева, как ручей, текущий через валун. Пейзаж просто потрясающий: там, где скопились темные тяжелые облака, уже отчетливо виднеются огни фонарей и фар, собирающихся во что-то размыто-яркое. Солнце тянется все ближе к линии горизонта, и захватывающий дух градиент из всех оттенков синего и оранжевого рисует полосу на небе, будто это дорога в сказочный небесный мир. Джисон мог бы стоять так целую вечность и просто впитывать картинку перед глазами, но время не ждет, улицы быстро пустеют, и как бы он ни любил одиночество, но лучше успеть дойти до дома, пока не стемнело.

При мысли о пустых улицах в голове неожиданно всплывает образ мальчика в разноцветных носках, встреченного сегодня днем. В голове не укладывается, как Джисон мог так просчитаться и довериться незнакомцу, который, между прочим, абсолютно бессовестно сфотографировал его не в лучшей форме и, более того, собирался эти фото оставить себе на память. Вся эта ситуация сквозила легким ароматом абсолютной бессмыслицы: во-первых, Джисон не любит фотографироваться от слова совсем, даже если маме нужна его фотография для фейсбука, где она естественно обсуждает с другими мамами, какой ее сын единственный и неповторимый. Когда он видел, что попадает в объектив, то резко выходил из кадра или, если ситуация не позволяла этого сделать, то прикрывался всем, чем только мог. Ему не нравилось его лицо: было в нем что-то такое, что заставляло его завешивать зеркала в своей комнате полотенцем и морщиться от отвращения. Возможно, все дело в огромных щеках, которые разрушали мечту Джисона выглядеть как Джерард Уэй в киллджойскую эру. Да и телом он как-то не вышел: руки слишком длинные, ноги слишком кривые, а если случайно заметить свое отражение в зеркале в полный рост, то вообще вставал вопрос: человек ли он? Чувство ужаса, пронзившее его в момент, когда он понял, что его снимают, невозможно передать словами. Это было настолько неправильно, настолько страшно, что ему захотелось кричать. Воспоминание об этом эпизоде заставило Джисона ощутимо вздрогнуть всем телом, но тут же мягкая мелодия в наушниках заставила его успокоиться и продолжить рассуждать.

Второе, что удивительно во всей этой ситуации: страх и злость, которые он испытал в первые несколько секунд, неожиданно испарились, когда мальчик начал с ним разговаривать. То ли дело было в его голосе, который был достаточно тихим и приятным до одурения, то ли в том, что именно он говорил (а говорил он какие-то совершенно абсурдные вещи), но взаимодействие с ним Джисона успокоило настолько, что в какой-то момент он даже забыл, из-за чего весь их диалог вообще завязался. С этим мальчиком хотелось разговаривать. И совсем неважно, что между их фразами было сплошное молчание, да и поговорили они от силы минут пять: молчание не чувствовалось неловким, оно казалось нужным и к месту, а столь короткий обмен репликами Джисона, что удивительно, немного расстроил. Он бы хотел обсудить с ним чуточку больше: спросить, какие еще носки у него есть и как он их сочетает между собой, обсудить, на каких животных похожи его дорогие одноклассники, или, что было бы просто верхом всего, попробовать расспросить его о том, как он живет, чем увлекается, в чем видит смысл своего существования – Джисону хотелось понять, узнать его. Возможно, что все, что он сейчас чувствует по отношению к фотографу-любителю – это просто самовнушение, ведь какие красивые фразы он говорил!.. Его «ты тоже красивый» потом еще очень долго звучало у Джисона в ушах, и несмотря на то, что он свое отражение презирал и не желал видеть, он все-таки пару раз пробежался взглядом по зеркалу в мужском туалете, выискивая то, что нашел в нем этот странный мальчик, который сам был буквально живым воплощением древнегреческой статуи.

Образ паренька с русыми волосами, с отросшей челкой и очень внимательным взглядом больших черных глаз мягко улыбался Джисону в его голове и чуть ли не светился. Еще раз, как его звали?

- М… Минхо, - губы сами сложились в имя, вылетевшее изо рта вместе со струйкой пара. Ну что ж, Минхо, есть ли надежда на то, что это был не последний с тобой разговор?

Джисон тем временем уже успел добраться до остановки, и… снова облом. На остановке стоит Хенджин с фотоаппаратом и, судя по всему, пытается заснять тот кусочек рыжего неба, что остался нетронутым среди синих облаков. Джисон медленно и со смыслом вздыхает. Сегодняшний день, по внутренним ощущениям, никогда не закончится и бесконечно будет кидать его в вот такие вот ситуации.

Стараясь производить минимальное количество шума, Джисон подходит к остановке и медленно садится на лавочку. Он, конечно, не может говорить наверняка, но всё-таки искренне надеется, что у Хенджина хватит ума не подходить к нему, когда он, во-первых, в наушниках и, во-вторых, перекрыл большую часть лица шарфом, ясно дав понять, что он во всем этом цирке участвовать не собирается. Джисон правда очень устал: он ничего не ел и не прекращая злился целый день, он даже при всем желании не сможет убежать. Да и вообще, он за сегодня уже набегался, хватит с него.

Хенджин тем временем засуетился, пытаясь спрятать фотоаппарат обратно в сумку. Джисон с отсутствием какого-либо выражения на лице наблюдал за его попытками, проникаясь гипнотическим голосом Чино Морено. Он даже не бесился и не злился, он просто с титановым похуизмом пялился Хенджину в спину, периодически откатываясь куда-то в параллельную реальность.

Наконец Хенджин застегнул рюкзак, закинул его за спину и обернулся. Джисон как порядочный человек мог, конечно, сделать вид, что он его не заметил, но было уже слишком поздно: они встретились взглядами. Лицо Хенджина вытянулось, а голова вопросительно наклонилась. Джисон прикрыл глаза и снова глубоко вздохнул, выпустив облако пара. Несмотря на то, что время было не позднее, никого кроме них на остановке не было, да и Джисон, судя по утреннему приключению, давным-давно догадался, что им скорее всего нужен один и тот же автобус. Музыка гипнотизировала сознание, морозный воздух набивался в лёгкие, опьяняя. ”Блять, не смотри на меня, я на следующем поеду”, - так и хотелось крикнуть Хвану прямо в лицо, но сил на это уже не было.

Хенджин решил всё-таки отвернуться обратно и стал вглядываться вдаль, ожидая приезда автобуса. Если бы Джисон не вымотался так сильно, то он бы просто не выдержал всей этой неловкой обстановки, пронизывающей остановку. Солнце окончательно ушло за горизонт, объявляя наступление непроглядной темноты. Уличный фонарь помигал немного и зажёгся, выделяя фигуру Хенджина, как софит на сцене театра. Его чистый белый пуховик отсвечивал во все стороны, слепя глаза Джисону, вполне довольному своим местом в темном углу. ”Господи, да приезжай же ты уже, сколько можно кота за яйца тянуть”, - обречённо думал он, глядя на спину Хенджина, переминавшегося с ноги на ногу.

Как будто по велению Джисона вдалеке замигали фары, и к остановке подъехал такой родной, но такой далёкий теперь автобус. Хенджин обернулся, но Джисон лишь снял помятый выцветший рюкзак и поставил его рядом с собой, всем своим видом показывая, что он за ним не пойдет и никогда не собирался. Хенджин зашёл в автобус и пропал из поля зрения. Джисон облегчённо выдохнул и достал из внешнего кармана рюкзака сигарету. ”Наконец-то, хоть курнуть теперь можно”.

***</p>

Резкий, дробящий мозг звук звонка оповестил здание школы о конце занятия, а для кого-то и о конце учебного дня в целом. Джисона резко подкинуло на стуле: опять не спавши всю ночь, размышляя о том, в какой дрянной жизненный цикл он попал, его разобрала сонливость, и в итоге он уснул на парте за двадцать минут до конца занятия. Короткая пауза в мозговой активности имела свои плюсы и минусы: плюс – ему не пришлось делать вид, что он внимательнейшим образом выслушивает доклад своей одноклассницы на тему памятников буддистской архитектуры; минус – он чувствует себя еще более разбитым и на какой-то момент даже перестает функционировать в принципе. Заспанными глазами, щурясь от яркого света ламп и классного прожектора, Джисон вглядывается во все, что его окружает и пытается наконец осознать, а что, собственно, происходит. Блуждая глазами по лицам своих совершенно одинаковых одноклассников, он случайно встречается глазами с Хенджином, ждущим, когда Сынмин наконец соберет всю свою канцелярию и учебники. Тот одаривает Джисона взглядом сверху вниз и хмыкает, заправляя прядь своих шикарных волос за ухо. Джисон моментально просыпается, точно так же окидывает Хвана оценивающим взглядом и приторно сладко улыбается, делая вид, что «ах да, я тоже безумно рад тебя видеть». Хенджин, видимо, такого тонкого сарказма не понял и удивленно поднял брови, в то время как Сынмин благополучно закидывает рюкзак за спину и хлопает того по плечу, мол, пошли уже, хватит детский сад устраивать.

Джисон тем временем быстро укладывает свою видавшую виды тетрадку, которую он и то из приличия вообще достал, громко застегивает рюкзак и вклинивается в толпу одноклассников, покидающих кабинет. Этот урок был последний, снаружи еще не успело стемнеть, а ехать домой так рано не имеет смысла: мама еще на работе, и приходить в пустой тихий дом, еще раз напоминая себе о том, что он совершенно один в этом мире и всем глубоко на него плевать, Джисону не хочется от слова совсем. Есть конечно вариант с тем, чтобы заглянуть в кофейню около школы, где подают божественный черный кофе и неописуемо вкусный чизкейк, но для этого придется разговаривать с баристой, а потом еще сидеть и быть случайным свидетелем рассказов какой-нибудь старшеклассницы о том, как на нее неоднозначно посмотрел тот молодой учитель физики сегодня… Пытаясь разобраться, чего ему в итоге больше хочется – изоляции или чьего-нибудь присутствия, Джисон лениво окидывает взглядом коридор, и…

О боже, ему это не кажется?

Это же…

Это же он, да?

Джисон цепляется взглядом за знакомый резной профиль, и он не до конца понимает, что с ним происходит, но он тут же бросается в сторону знакомого лица, попутно продираясь сквозь толпы учеников.

Минхо не идет, он как будто летит над поверхностью пола, причем быстро летит, чтоб его, за ним еще угнаться надо. На нем огромный длинный пуховик темного фиолетового оттенка, челка небрежно отброшена назад, да и в целом складывается впечатление, что он очень спешит куда-то. Шальная мысль о том, что компанию он сейчас явно не ищет, пробегает в голове Джисона, но он не может остановиться: трудно это признавать, но это мог быть единственный шанс для него увидеться с Минхо хотя бы еще один раз. Тот тем временем бежит наверх, перелетая ступеньки через одну. Джисон же, чтобы не вызвать никаких подозрений, идет за ним быстрым шагом, буквально подпрыгивая на каждой ступеньке, едва их касаясь. Минхо постоянно пропадает из виду на каждом новом лестничном пролете, а Джисон останавливается специально, чтобы не спалиться. Это конечно бессмысленно, если так подумать, он же собирается с ним разговаривать в конце концов, но в случае чего всегда можно сбежать обратно: мало ли, увидев Джисона, Минхо накинется на него, за то, что преследовал.

Таким образом буквально за пару минут они поднимаются на самый верх, на крышу школы: Минхо сильно впереди, Джисон останавливается в дверях. Фиолетовый пуховик двигается к самому краю крыши, и одна очень неприятная мысль посещает голову Джисона, что заставляет его резко рвануть с места и буквально в три прыжка добраться до Минхо и ухватиться за край его куртки.

- Постой! – как-то слишком громко вырвалось из груди Джисона.

- Квокка?.. – Минхо удивленно распахнул глаза. Джисон вдруг почувствовал внезапный прилив стыда, не зная, как объяснить ему всю эту ситуацию, и уткнулся взглядом чуть ниже уровня глаз парня, чью куртку он продолжал держать железной хваткой. Тут он наконец заметил, что Минхо не с пустыми руками пришел: в одной руке он держал синюю с белым пачку сигарет, в другой – совершенно новую зажигалку. В голове сложилось два и два.

- Ааа… - Джисон нехотя убрал руку, как-то очень неловко посмеиваясь. – Извини, я не понял сначала… Погоди, ты куришь?

Минхо медленно кивнул, как будто снова приходя в себя, посмотрел на свои руки и протянул пачку Джисону.

- Будешь?

- А, ну…

- Хотя, ты, наверное, не куришь. Извини, - он уже собирался убрать руку, как Джисон резко схватился за нее.

- Нет, я курю, просто… Я уже очень давно обычных сигарет не курил. Можно одну стрельну?

- Да, конечно, - Минхо аккуратным движением ухватился за край сигареты и изящно вытянул ее из упаковки, подавая Джисону. – Держи.

Джисон кивнул, принимая такой вот символический жест. Все слова, что толпились у него в мыслях предыдущие несколько дней, одним махом вылетели из головы, однако желание поговорить никуда не исчезло. Он судорожно вспоминал, по какой схеме обычно общаются люди, сразу откидывая в сторону все эти банальности по типу «как дела» и «что нового»: ему казалось, что вот в такой ситуации, когда ты внезапно узнаешь, что один твой самый необычный знакомый курит самые обычные сигареты, надо спросить, наверное, а с каких пор он курит, какие сигареты его любимые, узнать, разбирается он вообще в этом вопросе и так далее. Только Джисон и сам не то, чтобы в этом разбирался, да и слова как-то совершенно не лезли из горла, как будто кто-то поставил там буек и фразы попросту боялись к нему подплывать. Минхо тем временем поднес зажигалку к кончику сигареты, прикрывая фитилек рукой, и, как только та загорелась, протянул зажигалку Джисону. Тот молча кивнул и точно так же, отвернувшись от ветра, поджег сигарету и затянулся. В воздухе повисло не то, чтобы неловкое, но достаточно тяжелое молчание.

На крыше по ощущениям было еще холоднее, чем внизу. Ее чуть грязная жестяная поверхность не впитывала тепло, исходившее от школьных батарей, да и свежий зимний ветер задувал под одежду. Спустя минуты две нахождения там Джисон почувствовал, что дрожит всем телом, и что у него зуб на зуб не попадает, но, чтобы не делать ситуацию еще более неловкой, он стоял и мужественно терпел мороз на коже, не прикрытой пуховиком; не спасал даже черный вязаный свитер из масс маркета, бережно подобранный под дресс-код школы. Чего-чего, а упрямости ему не занимать: если он что-то решил, то будет идти к своей цели до последнего. Минхо курил чересчур медленно, уперевшись пустым взглядом в панельный дом напротив, в то время как Джисон от волнения и холода даже не успевал толком затягиваться, неэкономно расходуя сигарету. Это бессмысленное молчание бесило его невозможно, и в момент, когда он уже докурил, сбросив потушенный фильтр вниз, и собирался попрощаться, Минхо обернулся.

- Где твоя куртка?

- Висит где-то в раздевалке. Я, знаешь ли, не планировал этот поход заранее.

Минхо внезапно подошел и укрыл Джисона половиной своего пуховика, положив ему руку на плечо. У того чуть не случился микроинфаркт: Минхо стоял слишком близко, их ребра соприкасались, Джисон чувствовал тепло его тела и еле уловимый запах травяных духов, перемешанный с запахом табака.

- Ты чего? – выдавил он из себя, теряясь и не зная, как ему на это реагировать.

- Извини. Я не подумал, что тебе может быть холодно.

- Да не холодно мне, было бы холодно я бы уже ушел давно.

Минхо смерил Джисона проницательным взглядом. Тот отвернулся, желая скрыть смущение на своем лице.

- Если ты меня рукой обнимешь, то еще быстрее согреешься.

- Не собираюсь я тебя обнимать! Не тот уровень отношений.

- Хорошо… А какой у нас сейчас уровень?

Джисона этот вопрос застал врасплох. Если честно, он задавался тем же вопросом последние минут семь, поэтому что ему на это ответить он не знал абсолютно. Как хорошо, что язык у него работает быстрее, чем происходит мыслительный процесс:

- Нулевой, если вообще не отрицательный.

- А, хорошо… А это можно исправить?

- Ну, ты хоть имя мое узнай для начала.

- И как тебя зовут?

- Джисон. Хан Джисон.

- Ясно. Значит, Джисони, - Минхо замолчал на ту секунду, что Хан собирался возмутиться с уменьшительно-ласкательной формы его имени. – Теперь мы достаточно знакомы?

- Вообще ни разу. Я тебя и не знаю толком, твои наблюдения по поводу моей внешности мне никакой информации не дают.

- Хорошо… - Минхо задумался на пару секунд. – Я учусь в классе три один.

- Да? Ты? – Джисон удивленно вскинул брови. – То есть ты, ну, старше меня получается?

- Получается.

- Офигеть. И как твои одноклассники реагируют на разные носки?

- Никак. Я с ними не особо общаюсь.

- Ммм, понимаю. Меня вот мои одноклассники бесят.

- Что? Почему?

- Ну знаешь, вроде обычные люди со стороны, но самомнения у них столько, будто они бога знают лично и тусуются с ним по выходным. Особенно Хенджин.

— Это тот, который с длинными волосами?

- Да, он самый.

- А мне он кажется хорошим человеком. Я видел его рисунок на выставке, и выглядело это восхитительно. Он очень тонко чувствует то, что изображает. Кожа на портрете выглядит такой мягкой и живой, как будто фотография.

- Ну, фотографией он тоже занимается.

- Да? Невероятно. Такой разносторонне развитый человек. Вызывает уважение.

- У меня, к величайшему его сожалению, уважение вызывает только Эдвард Мунк. Остальные художники молодцы, конечно, но то, что делают со мной картины Мунка, просто не описать словами.

- Так ты, получается, фанат экспрессионизма?

- Ну, можно и так сказать. Я считаю, что простое изображение чего-либо имеет гораздо меньший вес, чем изображение, в которое заложена определенная мысль или эмоция. Художник волей-неволей оставляет в своем произведении частичку себя, умышленно или ненамеренно, и именно это в итоге помогает сложить впечатление о картине. Я, например, чувствую определенную связь с картинами Мунка, потому что эмоции и ощущения, которые он изобразил, я и сам чувствовал или продолжаю чувствовать до сих пор. Особенно «Автопортрет в аду» люблю, каждый день о нем вспоминаю.

Джисон резко оборвал свою речь, с ужасом осознав, что он сейчас рассказывает практически незнакомому человеку о своих чувствах и эмоциях, что делать категорически нельзя. В последний раз, когда он так распинался о том, что его беспокоит, над ним попросту посмеялись и назвали дураком, и он потом ходил и думал о том, а не еблан ли он, раз испытывает что-то подобное. Он огромными от испуга глазами посмотрел на Минхо, но тот внимательно смотрел на него в ответ и всем своим видом показывал, что внимательно его слушал.

- Так это, ну…

- Здорово. Я вот больше авангард люблю. То, как они работают с формой, как представляют вселенную и ее законы мне очень близко. Цвет, свет, материя – из всего этого складывается тот мир, который мы видим. И каждый ощущает этот мир по-разному, и не все это можно объяснить. Но попробовать понять его и изобразить вполне возможно. Самое главное – нет определенных правил, никакого канона того, как конкретно это должно выглядеть. Как ощущаешь, как понимаешь – так и выглядит. Другие направления в искусстве тоже хороши, и они тоже отображают определенный взгляд на ту реальность, в которой мы живем. Но то, что больше всего тебе близко, будет доставлять тебе намного больше эмоций, чем все они вместе взятые.

- Да, я примерно о том же и хотел сказать. Другие направления имеют право на существование, конечно, но мне близко конкретно вот это. И я это люблю всем сердцем.

- Тогда, может, попытаешься понять искусство Хенджина? Это тоже не просто рисунки. Это свой уникальный взгляд на мир.

- У меня, к сожалению, с ним личные счеты. Что бы он ни делал, я всегда буду вспоминать его насмешливую физиономию и меня будет воротить от всего, что с ним связано.

- Хорошо. Но не делай таких поспешных выводов, исходя только из того, что видишь. Часто наружное бывает обманчиво: если копнешь чуть глубже, вероятно, ты увидишь что-то совершенно чудесное, что вполне может импонировать твоему собственному «я».

Они снова замолчали, вдыхая морозный зимний воздух. Джисон окончательно привык к руке Минхо на его плече и достаточно согрелся. Несмотря на весь уют обстановки и всю скомканность его последних слов, они все же вызвали в Джисоне целую бурю противоречивых эмоций, которые он не знал, куда деть.

- Спасибо конечно, но не надо меня жизни учить, - пробурчал он в итоге.

- Я не хотел, чтобы это прозвучало как поучение. Просто… делюсь личным опытом? - Минхо снова замолчал и выразительно шмыгнул носом. – Ну так… какой теперь у нас уровень?

Джисон задумался.

- Так и быть. До первого уровня дошли.