Hello Sunshine (1/2)

Если бы человека по имени Хан Джисон спросили его мнение по поводу вещей, происходящих в данный момент, то он бы ответил, что он все это в рот ебал.

Его глаза с полопавшимися капиллярами блуждают по узорам трещин на белом скучном потолке, пока будильник, поставленный на семь тридцать, ревёт невероятно позитивную мелодию, пуская ее уже, наверное, по четвертому кругу. Эта мелодия, будь она проклята, отскакивает от обклеенных плакатами стен, заполняет собой все свободное пространство, из-за чего отдается эхом в ушах и вызывает жуткую головную боль. Дата на телефоне, из которого льется это адское месиво звуков, гласит, что наступил понедельник - официально самый счастливый и любимый многими день недели. Джисону если честно абсолютно поебать: понедельник ли, вторник, или еще что-то – его безумно раздражает лишь тот факт, что будильник он ставил часа два назад, и за эти несчастные два часа он так и не сумел сомкнуть глаз и пялился, пялился в этот скучный белый потолок. По-хорошему надо бы выключить эту шарманку и вставать, собираться, вот только тело совершенно не подчинялось: ноги как будто отнялись, да и голова гудит от всего этого шума. Еще и черная толстовка с потертым принтом костей приятно окутывает тело теплом, а на улице такой нечеловеческий холод… Короче говоря, всё сегодня настроено против него.

Джисон медленно переводит глаза на тумбочку возле кровати, обклеенную стикерами из коробок для завтраков, и лениво тянет руку к телефону. Почти в сантиметре от цели его пронзает мысль о том, что он все эти два часа совсем не курил, и что организму срочно необходима его заслуженная доза никотина. Рука резко меняет направление, залезая под подушку, и хватает столь желанный предмет. Джисон подносит одноразовую сигарету ко рту и глубоко затягивается, морщась от резкого сладкого вкуса, заполнившего рот. «В следующий раз возьму с мятой», - проносится мысль у него в голове, пока он глубоко вдыхает, стараясь заполнить лёгкие дымом. Джисон начал курить около двух лет назад, после ухода отца. Ощущение того, что его обманули и предали, толкало Джисона на вещи, которые раньше казались невозможными с учетом его характера: он рвал плакаты, швырял мебель в стену, кричал и огрызался то на маму, то на прохожих, обратившихся к нему за помощью, плакал под треки Лил Пипа, завернувшись в одеяло как в кокон и постоянно, постоянно злился на что-то. Ему самому не нравилось его поведение, поэтому он перепробовал множество способов держать себя в узде: от чая с ромашкой по вечерам до медитативных практик. Спасение пришло откуда не ждали: пара мужчин, куривших у здания школы, со смехом предложили Джисону попробовать «взрослую жизнь на вкус». Мысль о том, что он ее уже попробовал и его блевать тянет если честно от этого вкуса, он решил не высказывать, поэтому взял маленькую дымящуюся волшебную палочку у одного из мужчин и затянулся. Чувство спокойствия и удовлетворения, которые он так долго и упорно искал, охватили его, и с тех самых пор он не выпускает сигарету из рук, потому что не знает, что с ним будет без нее. Точнее знает, конечно, но предпочитает об этом не думать.

Затянувшись в который раз, Джисон переворачивается на бок и усиленно пытается сосредоточить взгляд на том, что он видит перед собой. На столе разбросано такое родное и уже видавшее виды оборудование для записи: старый поломанный ноутбук, в нескольких местах заклеенный скотчем, микрофон не самого хорошего качества, наушники, которые он, кстати, забыл зарядить и было бы очень неприятно остаться без них в середине учебного дня. Обегая взглядом содержимое стола, Джисон силится вспомнить, что именно он записывал сегодня ночью. Он на автомате шевелит пальцами, пытаясь воспроизвести схему битов, отложившихся на подкорке памяти, и бубнит под нос текст, который точно так же автоматически воспроизводится сам по себе. Создание треков для Джисона не было хобби или даже увлечением: создание треков было его смыслом, его мечтой и каким-то иррациональным желанием, которое подчиняло его себе, и он был не в силах противиться. Идеи для текстов он находил во всем: в своем шатком ментальном состоянии, в надписях на объявлениях, расклеенных по всему городу, в случайных репликах одноклассников, в чашке черного кофе без сахара, в лучах редкого зимнего солнца, полосками падающих на лицо. Его папка на рабочем столе переполнена песнями о тяжелом детстве, о разочаровании, о немного грустной поездке в Пусан, о звездах в летнем небе, о ненужности и нелепости школьного образования, о страхе утраты и даже, внезапно, о первой любви. Джисон считал, что для написания трека совсем необязательно иметь какой-то конкретный жизненный опыт: многие из текстов были написаны по моделям, которые он строил в своей голове, по его представлениям о том, что такое, например, государственный переворот или чувство бабочек в животе от случайного прикосновения. Он настолько естественно и легко вживался в роли, что в какой-то момент даже мама ему сказала, что из него вышел бы неплохой актер театра и кино. Мысль о том, что ему придется строить из себя невесть что на публику вызывало в Джисоне рвотный рефлекс, поэтому он как настоящий послушный сын сказал маме: я подумаю.

Внезапный звук приближающихся шагов заставил Джисона подпрыгнуть на кровати и начать искать убежище для электронной сигареты. Он точным движением отбрасывает от себя одеяло и просовывает руку под подушку, когда дверь с грохотом открывается настежь и в проеме появляется недовольное лицо матери.

- Джисон, да выключи ты уже наконец будильник! Уже весь дом встал, а ты все лежишь!

- Ну мам, ты опять без стука! – в свою очередь тянет он, изо всех сил пытаясь сделать вид, что это не он пару секунд назад подскочил как ошпаренный.

- Давай, вставай скорее, тебе еще умываться, завтрак готовить. Это тоже не быстро все, знаешь ли, - ворчит она, уходя в темноту коридора и пропуская просьбу сына мимо ушей. Джисон недовольно морщится и тянется к телефону. Со всеми своими лирическими отступлениями он и вправду забыл, что будильник все еще буйствует.

***</p>

Джисон шел вдоль проезжей части в сторону автобусной остановки. Снега, как и всегда, не было, но с утра морозило так, что уши отваливались, да и лужи, покрытые тонким слоем льда, напоминали о том, что на дворе стояла середина декабря. Еще не до конца вставшее солнце пробивалось через верхушки голых деревьев, отражаясь в стеклах машин, заполнявших трассу. Небо еще не до конца посветлело, поэтому внизу, то есть там, где проходил Джисон, небо отливало ультрамарином с вкраплениями небесного голубого. Погода приятно радовала глаз, морозный воздух холодил легкие и полость носа, да и, по примерным сведениям, автобус должен был прибыть минут через пять, поэтому Джисон бодро шагал своими огромными зимними ботинками на платформе в сторону восходящего солнца. Он любил зиму за такие редкие, но полные восторга моменты счастья, и даже скорое прибытие в, без сомнения, любимое учебное заведение не могло омрачить его настроя.

На остановке, окруженной серыми невзрачными деревьями, никого не было. Это тоже был несомненный плюс, потому как Джисон мог спокойно усесться на лавочке и покурить все те пять минут, что он ждет свой транспорт, не ловя на себе неодобрительных взглядов бабушек и дедушек. Именно это он и сделал: он быстро плюхнулся на скамейку и вытащил из кармана сигарету и телефон. Погода жаждала какого-нибудь позитивного и легкого трека по тематике, поэтому затянувшись, Джисон начал листать свою медиатеку в поисках нужной песни.

Спустя несколько минут поиска найти чего-то подходящего не удалось. Джисон глубоко вздохнул и выпустил облако пара, тыкая на иконку саундклауда. Он быстро, почти на автомате ввел в строке поиска «J.One», свой творческий псевдоним, и начал листать вниз.

— Вот оно, - пробубнил он себе под нос, вытаскивая большие накладные наушники из рюкзака.

Является ли верхом эгоцентризма прослушивание своих собственных песен? Джисон считал, что даже рассуждать в таком ключе в корне неправильно. Он писал песни для того, чтобы их слушали, неважно кто, и уже только потом восхищались. Иногда бывают такие ситуации, как сейчас, например, когда ну вот вообще ничего не подходит под настроение, и что может исправить эту ситуацию лучше, чем его собственная песня, написанная на эту тему? Верно, поэтому Джисон надевает наушники, тыкает на название трека, и музыка льется ему прямо в уши, покрывая собой звуки рева машин.

Приятный лоу-фай бит становится еще приятнее, когда из-за горизонта наконец появляется автобус, на лобовом стекле которого светится нужный Джисону номер. Это было без сомнения очень кстати: несмотря на все очарование зимнего утра, ноги уже начали подмерзать, и по всему телу рассыпался рой мурашек.

- Давай, давай, давай, давай, - шепотом тараторит он, поднимаясь со скамейки и сильнее укутываясь в черный, как вороново крыло, вязаный шарф. Автобус едет все медленнее и медленнее, наконец останавливаясь у бетонного островка. – Молодец, так и надо. Открывайся скорее…

Джисон пулей залетает в автобус, по пути прикладывая проездной к терминалу. Это были последние его деньги: он никогда не клал средства заранее на несколько поездок, каждый раз ставя себя не в самое приятное положение, однако потратить больше денег, чем на путь туда и обратно, все равно казалось ему абсолютно бессмысленным, ведь на те же средства он мог купить себе кусочек его любимого карамельного чизкейка в кофейне около школы, или сохранить их и накопить на следующую электронную сигарету, когда закончится старая.

Автобус набит битком, поэтому Джисон быстро оглядывается в поиске угла, где он может причалить, чтобы его не задавило толпой взрослых дяденек в деловых костюмах. Он пробегается взглядом по недовольным замученным лицам пассажиров, как вдруг…

О нет.

Только не это.

Нет, нет, нет.

«Какого хера они здесь», - обреченно подумал Джисон, заметив лица своих одноклассников, расположившихся в самом конце автобуса и активно обсуждавших что-то. Краем глаза он заметил, что освободилось одно невероятно удобное для такой ситуации место у окна, куда он тут же рванул в надежде, что бабушки и дедушки, державшиеся за поручни, не осудят его в таком безвыходном положении. Джисон плюхнулся на свободное место, развернутое спиной к его дорогим одноклассникам, закрыл шарфом половину лица и со стуком откинулся головой на стекло, в котором мелькали голые стволы деревьев, стоявших по бокам от трассы. Легкая лоу-фай мелодия больше не подходила к ситуации, сейчас бы хотелось чего-нибудь потяжелее и пострашнее, потому как Джисон был в настроении разбить кому-нибудь лицо.

А кто вообще такой Хан Джисон? Правильно будет сказать, что это самый асоциальный, самый тихий и в то же время самый громкий мальчик во всем Сеуле, ненавидящий общество как концепт. У него не было друзей или даже знакомых, всех людей, которых он мог случайно узнать, он предпочитал тут же забыть и никогда не вспоминать. Ему было хорошо и приятно только тогда, когда он был один в своем мире, наполненном маленькими радостями жизни и музыкой. Джисон знал наверняка: появление в его маленьком мире другого человека грозило обернуться катастрофой и падением всего этого мира. И это не пустые догадки подростка с проблемами с адаптацией: он уже тысячу и один раз побывал в ситуациях, когда еще недавние друзья становились злейшими врагами, наложив руки на этот самый мир, и все, что ему оставалось делать, это бить своим бывшим друзьям лица, чтобы они больше никогда, ни при каких условиях даже подумать не могли полезть к нему еще раз. Люди пачкали мир Джисона своей глупостью, своей пошлостью и мерзостью, они не понимали, как нежно он любил солнце и черный кофе, не понимали интроспективных тем его песен и смеялись, смеялись и пытались навязать ему свои собственные порядки, пытались научить его жить. Джисон этого не понимал и не принимал, он выходил из себя и вставал на защиту того, что ему дорого, что всегда заканчивалось очень плохо. Он не знал практически никого из своего класса или параллели, но зато вся школа знала, что связываться с Хан Джисоном себе дороже: размозжит тебе голову об асфальт и дело с концом. Поэтому его неприязнь к социуму была самым взаимным чувством из всех, что когда-либо у него были, как бы грустно это ни звучало.

Несмотря на короткую память на лица и активное желание игнорировать все, что движется и разговаривает, Джисон, к своему огромному сожалению, знал этих двух одноклассников, которых он увидел в конце автобуса. Их звали Сынмин и Хенджин, и это были единственные два человека из всего класса, чьи имена он знал, хотя и не хотел. Сынмина было попросту грешно не знать: он был старостой, серьезным, собранным и ответственным, который очень часто вытаскивал весь класс из передряг разных уровней сложности, неважно, массовый ли это прогул физики или неудачная успеваемость одного из одноклассников, поэтому как бы сильно ни хотел этого Джисон, но он немного уважал его, ведь именно благодаря Сынмину он мог писать тексты в тетради по алгебре на уроке и не отхватить за это по голове.

Хенджина он тоже знал, но хотел бы навсегда забыть его имя и облик. Непонятно по какой причине, но он начал бесить Джисона еще с первого дня пребывания их в одном классе, когда он увидел этот ебучий хвостик на его голове. Да, Хенджин отращивал волосы, что в принципе было странно по меркам школы, где студсовет следил не только за тем, в какой одежде приходили ученики, но и имели стандарт по длине волос, приемлемой для учебы. Эти черные шелковистые волосы до плеч и этот многострадальный хвостик выглядели настолько подозрительно, что Джисон имел неосторожность пристально заглядеться на Хенджина. Тот в свою очередь счел это за здоровую заинтересованность видимо, потому как тоже посмотрел на Джисона, мило улыбнулся и подошел.

- Привет, - протянул руку Хенджин, - познакомимся?

Джисон не нашел ничего лучше ответить:

- Ты что, меня склеить пытаешься?

Улыбка медленно сошла с лица Хенджина, он убрал руку.

— Это я-то? Тебя? Ты уж извини, но это ты на меня пялишься так, что любая девчонка бы давно покраснела.

- Как тебя вообще пропустили с такой длиной? У тебя родители здесь работают?

Гадости продолжали на автомате сыпаться c уст Джисона, он уже перестал понимать говорит ли это он или что-то темное внутри него. Однако Хенджин оказался не из тех, кто так просто сдается:

- Я то же самое хотел спросить про твои ногти. Кому тебе пришлось отсосать чтобы тебя такого красивого сюда впустили?

- Так, - из ниоткуда появился Сынмин, силой сажая на стул Джисона, который медленно поднялся и уже был готов вцепиться в невероятную шевелюру Хенджина, - разошлись. Быстро. Будет очень проблематично если вы нарветесь на неприятности в самый первый день учебы.

Хенджин хмыкнул, смерив Джисона взглядом с ног до головы, и удалился. Джисон же никак не мог успокоиться: он впервые за долгое время попробовал накрасить ногти, потому что ему так нравилось, наплевав на все правила и стереотипы, поэтому слова Хенджина действительно сильно задели его. Он и сам не дурак, понимал, что прицепился к парню из-за длины волос, а так в наше время делают только какие-то совсем старые и отбитые люди. Но то необъяснимое колкое ощущение, которое объяло его при виде Хенджина, заставило его вылить на несчастного ушат помоев просто так, абсолютно на пустом месте.

Эта загадка собственного разума не давала Джисону покоя, поэтому для собственного успокоения он решил, что Хенджин его просто бесит. Вот так, абсолютно ничем не подкрепленная злость. Позже, конечно, он нашел за что зацепиться: Хенджин оказался человеком творческим, его постоянно хвалили за невероятные рисунки на уроках искусства и красивые фотографии, которые он выставлял на различные конкурсы. Еще и девчонки с ума сходили по его внешним данным, что в принципе убедило Джисона в том, что Хван Хенджин – обычный выпендрежник, ни дать ни взять. Поэтому и бесит.

… И вот с этими людьми он ехал в одном автобусе. В наушниках со всей силы стучали по голове биты очередного хип-хоп исполнителя, пока Джисон пытался расслабиться и наслаждаться видом из окна. Он сгорбился в три погибели на своем месте, периодически поправляя съезжавший с носа шарф. Видимо та полулитровая кружка кофе, которую он выпил за завтраком, наконец начала действовать, потому что иначе нельзя было объяснить это бешеное сердцебиение и звук собственного пульса в ушах. Не разнервничался же он так лишь оттого, что какие-то там люди находились в одном с ним помещении? Не может такого быть, чтобы он, Хан Джисон, боялся каких-то там подростков, и совсем не важно, каким образом они с ним связаны. «Надо меньше кофеина потреблять, дурында», - матерился он на самого себя, - «какого хрена они вообще тут? С каких пор великий и неподражаемый Хенджин пользуется общественным транспортом? И почему с ним Сынмин? Почему из всех людей в этом городе именно они здесь? Так много вопросов и так мало ответов… Окей, но меня же не было видно? Держу пари, они из этой жопы мира не видят ни черта. Тогда все довольно хорошо складывается: просто надо будет выйти из другой двери и смешаться с толпой школьников… А вообще, какого хуя меня это ебет? Подумаешь, Сынмин, подумаешь, какой-то там Хенджин. Мне до пизды вообще. Еду в школу, никого не трогаю. И меня никто не трогает, пошли все нахуй. Покурить бы только».

За окном тем временем лесной пейзаж сменился на городской, а количество людей в транспорте заметно уменьшалось с каждой остановкой рядом с метро. Громадные однотипные высотки сменяли одна другую, неоновый свет от надписей, зазывающих то в кафе, то в бар, бил по глазам. На пешеходных переходах собирались толпы разношерстных людей: бизнесмены в костюмах от «Массимо Дутти» и длинных пальто, непонятно зачем вставшие в такую рань бабушки с кучей сумок и котомок, чернорабочие, реставрировавшие какое-то очень старое и очень важное историческое здание в центре города и школьники, огромное количество школьников с портфелями и в пуховиках. Солнце уже почти совсем встало, отражаясь в стеклах жилых домов и забегаловок, небо без единого облачка окончательно посветлело и казалось до безумия высоким. День был бы просто замечательным, если бы не эта внезапная встреча одноклассников там, где ее по определению быть было не должно.

Джисон готовился к выходу заранее. Как на зло большая часть людей из автобуса уже вышла, поэтому возможности смешаться с толпой уже не было. «Значит выскочу прямо перед тем, как двери закроются», - решил для себя он, поглядывая на бабушку, через которую ему придется при выходе перелезть. Попросить пропустить не прокатит: для этого надо наушники снимать, беседу заводить. У Джисона на это нет времени. Если не сможет уложиться по времени, то прекрасный декабрьский день будет окончательно испорчен.

- Остановка: школа № … - внезапно объявил водитель.

«Ну что, погнали».

Джисон рывком вскочил с места, ухватился за поручень перед ним и буквально перелетел бабушку, сидевшую рядом. Он резво перепрыгнул ступеньки на выходе и приземлился ровно на остановке.

«Ура, все позади», - облегченно подумал Джисон, вдохнул морозного утреннего воздуха, автоматически повернул голову направо…

… И встретился взглядом с Хенджином.

В наушниках музыка перестала играть. Джисон забыл, как дышать.

На лице Хенджина искреннее изумление, его рот слегка приоткрыт, а глаза расширены. Сынмин спускается по ступенькам и одергивает его:

- Ты чего? Чего встал? – потом разворачивает голову и тоже удивленно распахивает глаза.

Вот черт.

Они стоят в таком положении секунд десять, пока Джисон, не думая более ни минуты, круто разворачивается в противоположную сторону и начинает бежать.

В голове ни одной приличной мысли, только мат и тайфун из смешанных эмоций. Наушники раскачиваются и больно бьют по ключицам, шарф развязался и развевается на бегу, как плащ Бэтмена. Ноги в огромных зимних ботинках сначала начинают болеть, но потом переходят в автоматический режим и бегут уже сами по себе, независимо от желания Джисона. В груди больно, легкие, побитые жизнью и никотином, сдавливает в грудной клетке, он задыхается, откашливается, но продолжает бежать. Школьники мелькают тут и там, быстро исчезая за спиной, а здание школы неумолимо растет и приближается.

«Блять! Вот же ж сука! Блять! Ебаный Хенджин! И Сынмин! Чтоб вас всех понос пронял! Блять! Я на вас порчу наведу, я не шучу нахуй! Какой же стыд, какой позор!» - проносятся мысли в голове Джисона, пока он потихоньку начинает замедляться от боли в груди и недостатка кислорода.

Какое же потрясающее утро.

***</p>

После бесконечно долгого и нудного урока биологии, где им уже в пятый раз объясняли строение цветковых растений, Джисон направился в школьный туалет. Все те пять часов, что он находился в своем любимом учебном заведении, он думал об утренней ситуации и том, почему он убежал и почему опять чувствовал это неприятное колкое ощущение где-то в животе при виде своих одноклассников. Они, кстати, даже виду не подали, что с утра что-то случилось: просто вошли в класс и расселись по своим местам, не наезжая на Джисона и даже не расспрашивая его о том, что это была за чертовщина. Если бы он сам только знал, что с ним происходит последние два года…

Джисон доковылял до двери мужского туалета (после утренней пробежки мышцы на ногах неприятно ныли и болели), зашел внутрь и тут же заперся в кабинке. Достал из кармана школьных штанов электронную сигарету. Затянулся. И выпал из реальности.

Такое часто с ним происходило: где-то в середине записи песни или в автобусе по пути домой он мог резко остановиться и вообще потерять нить того, что он делал прямо сейчас. В такие моменты он не думал вообще ни о чем, просто в голове как будто появлялся белый шум, и он залипал на него минут на десять-пятнадцать.