Семнадцать (2/2)

— И что? Неужели думаешь, что в твоём окружении крыс нет? Всем бы поиметь с тебя самый лакомый кусочек и плевать, каким способом получить его.

— Мне кажется, здесь немного другое: я одним местом чую, что скоро наступит такая непроглядная жопа, что нам наша жизнь еще медом покажется.

«Интресно, чем твоя жизнь не мед» — думает про себя Юнги, да только в слух сказать не решается.

— А хоть и жопа, — отвечает Мин, — мы и не из такого выбирались. Помнишь, в армии парашют на учениях не раскрылся? — Хосок хмыкает, молодость свою вспоминая, — И ничего… Выжили.

— Таким придуркам как мы везет, — соглашается Чон, — это уж точно…

В зале раздается смех. Настроение хоть как-то меняется к лучшему. По крайней мере, больше в петлю не хочется.

***</p>

— Приподнимите, пожалуйста, футболку. Я должен Вас послушать, — произносит Сокджин, видя вновь улыбающегося Намджуна. Он стетофонендоскопом проходится по его животу, груди, случайно дотрагиваясь его кожи краешком своих пальцев. Врач мигом одергивает руку, потому что это прикосновение кажется обжигающим, — и не надо на меня так смотреть.

— Ты просто красивый очень, когда сосредоточен, — поясняет пациент, на что доктор лишь ухмыляется.

— Спасибо, — Джин, неожиданно для себя, смущается, — кстати, у меня для тебя хорошие новости: завтра можем выписываться.

— Значит, завтра? — для чего-то переспрашивает Намджун.

Мужчина в белом халате кивает, прикусывая нижнюю губу.

— Ясно, — кивает владелец борделя, — больше не будет обходов, да? Таблеток всяких?

— Только не говори, что будешь скучать по всему этому.

— Буду по тебе скучать, — отвечает пациент, — теперь мне не будет смысла приходить в больницу, ведь я, вроде как, здоров, — доктор вдруг ощущает что-то неприятное в груди, — хотя… Если совсем тоскливо станет, снова куплю водки.

— Придурок, — вырывается у Сокджина, — не смей! — Намджун смеется, — Я серьезно!

— Ладно. Как скажешь, док, — соглашается Джун.

Врач убирает свое медицинское оборудование, смотря в глаза своему горе-пациенту. Вздыхает. А после всё же произносит:

— Я хотел извиниться.

— За что? — хмурится Намджун.

— За всё. Я не должен был быть с тобой так резок, просто понимаешь... Нетрадиционная ориентация воспринимается многими как заболевание, и ты бессознательно боишься заразиться, словно это воздушно-капельным путем передаётся. Я боялся стать таким же как ты...

Джун не говорит ни слова.

— Раньше я думал, что это всё — дело чисто извращенское. Мол, всё ради новых ощущений, потому что старые уже приелись.

— А сейчас как ты думаешь? — почти шёпотом спрашивает мужчина, лежащий на кровати.

— А сейчас уже и не знаю. Понимаю, что отношусь к тебе так же, как и к другим людям. Ну нравятся тебе парни. Мне, например, нравятся маслины. Тоже никто не понимает, — Сокджин растягивает губы, — иногда кривятся в отвращении, но на вкус мой это никак не влияет. Я не перестаю их есть.

Намджун смеётся. Странное, конечно, сравнение, но почему-то попадает прямо в точку.

— Так значит, ты и не против моих чувств? — уточняет пациент.

— Ну что ж сделаешь, люби, если любишь, — вздыхает Сокджин, опуская взгляд и отчего-то краснея.

— А шанс дашь? — глаза Джуна полны бесконечной надежды.

— Дам.