Эпизод 2.2. Изнанка мироздания (1/2)

──────── ⋉◈⋊ ────────</p>

Почему автомобили двадцатого века такие сексуальные? Почему сейчас подобных не производят? Почему большая часть осталась лишь удачливым коллекционерам? Впрочем, глупые вопросы. Глупые. Глядя на стоимость, как простой обыватель, хватаюсь за разбитое сердце и прячу помятый календарик с изображением двухдверного «Mercury Cougar XR-7»<span class="footnote" id="fn_32412463_0"></span> — коротко «Меркьюри Пума» — шестьдесят девятого года под ножку включённой лампы. Конечно, понятно, что третий час не самое благоприятное время, чтобы копаться в своих вещах, но ничего не остаётся. В какой-то момент я вовсе, притихши, усаживаюсь на пол, в уголочек, внимательно изучая дуэльную трость, вручённую посмертно. Сугубо по моим предпочтениям, она смотрелось бы гораздо лучше, если бы набалдашник выполнили в виде головы оскалившейся кобры. На ней рубины — внутренний скептик настойчиво уверяет, что это обычная подделка — на месте глаз смотрелись бы куда символичнее.

Продолжительное время у меня были довольно абьюзивные отношения с математикой, в частности профильной, но не с расчётом валютного курса. Проводя пальцами по гравировке, невольно задумываюсь, что за такую вещицу бы отдали не меньше четырёх сотен румынских леев, а это где-то восемьдесят американских долларов, что, переводя на русские рубли, тысяч, наверное, пять. Негусто, очень негусто, казалось бы. Но это были бы хоть какие-то деньги. Сбыт картин отпадает из-за стратегического положения дел и намертво высохших красок. Только вот сама мысль о продаже трости в чужие руки ради заплатки на кошелёк обойдётся крахом, поскольку именная гравировка портит все планы. Поведя клинком в сторону, поверхностно оглядев скрытое оружие, понимаю, что, если этим займусь самостоятельно, неудачно рассчитав глубину серебра — она сама по себе не внушает доверия, — испорчу клинок, переборщив с наждачкой, и уменьшу ценник вдвое.

Мастера своего дела поблизости легко не отыскать, лично этим заниматься я открыто побоюсь, отвечать на лишние вопросы не отважусь, и в общем не стремлюсь побыстрее расстаться с тростью. Учитывая, что никакой опасности она не несёт. Кастиил, принёсший ужин, какое-то время просидел в комнате, мог прочувствовать неладное, как при первой, так и повторной проверке, чтобы уж наверняка. Я попросила его осмотреть её часами позже. Магические артефакты, в моём понимании, по-своему пульсируют на недоступном обычному человеку уровне восприятия и любой ангел или демон, находящийся поблизости, вполне уловит исходящие от него волны. Рассуждать, будучи неучем, бессмысленно, если даже перстень никак не реагирует на трость, а именно из-за его магического о́тсвета меня тогда, в церкви, и поймали. Получается, что подарок полубога, аналог именной пули и неплохой джентльменский аксессуар, не несёт в себе внутренней опасности. Непроизвольно ощупываю кадык и чувствую себя болтливым мертвецом.

Вместо того, чтобы отправляться досыпать оставшиеся пару свободных утренних часов, сложив трость, медленно вожу по клюву вороньей головы большим пальцем калеченной руки. Затылок лежит на краю матраса, к губам подносится бутылка безалкогольного рутбира<span class="footnote" id="fn_32412463_1"></span>, стащенного из холодильника. Делаю дополнительную пару глотков, надеясь каким-то образом заглушить напитком внутреннюю тревогу. Что невозможно, потому что это не травяное успокоительное, которых в моей жизни не хватает, и не кофе, которого я ещё вечером налакалась в достатке. Мне двадцать, а не двадцать один, чтобы иметь полное право баловаться с алкоголем. Ко всему прочему, его частое употребление — сухой закон, в отличие от табу на курение, без зазрения совести нарушался — не входит в список жизненно важного. Уставшие глаза упираются в серый, как настроение, потолок, в одну точку. Разглядыванию мелких трещин старательно мешает светильник, пусть в плафон ввинчен не самая яркая лампочка.

Кошмарные сюжеты, ненадолго покинувшие меня ранее, стоит только глаза закрыть, возвращаются, погружая за собой в знакомый густой туман. Он не позволяет проснуться сразу же, как мало-мальски осознаюсь. За ночь мне привиделось три коротких сюрреалистичных чёрно-белых сна, смешавших в себе всё, что только было возможно, вплоть до первых дней пленения, ломанного кафеля, заплёванного и окровавленного пола, отбитых рёбер и синяков, покрывающих по меньшей мере всю правую часть торса. Припоминая прошлое, смиренно соглашусь, что я, откровенно чокнувшись, потеряла инстинкт самосохранения, решив не только грубить демонам, но и разбавить унылое пребывание пением на весь тюремный пролёт. Один из последних охранников, среднестатистический громила, порой был готов пережать мне горло, однако он почему-то слушался второго, более холёного и костлявого. Судя по сосуду. Его представление… вполне устраивало. Наверное, благодаря ему и его специфическому вкусу я и осталась в живых, и какое-то время, пока меня не забрал полубог, сколько-нибудь скрашивая плен архангела.

Прошлый кошмар задевает меня за живое, но я всё равно придерживаюсь того, что была маленькой пешкой в большой игре Асмодея. До того момента, пока снова не попалась на радары или, как вышло на деле, и накрепко не повязалась с другой добычей. К несчастью для Князя, архангельская благодать и магический перстень — дорогой подарок, который он, опоздав, глупо просчитавшись, понадеялся заполучить единым, два в одном. Кастиил наставлял не недооценивать Асмодея, поддаваясь наивности, но, честно говоря, желтоглазый мог поступить и умнее. Основательно послать за мной кого-то из своих верных ищеек, как вариант. Или, может, он и посылал их, но планы разбивались о Винчестеров. С ними, на расследованиях по поиску ингредиентов для заклинания, меня не бывало, а развернуть скрытое проникновение в бункер не так-то просто: место оборудовано под все необходимые нужды и защищено само по себе, по стандартам Хранителей Знаний, работавших здесь десятки лет назад. Время, остановись, я упускаю что-то, какую-то закавыку, гвоздь, что не вошёл в подошву теннисной туфли.

Трёхпалая ладонь соредоточенно сжимается вокруг набалдашника трости, создавая напряжение в разбитых костяшках. На них едва образовались новые маленькие струпья. Старые я, поддавшись тревожности и прострации, и незнанию, куда податься, содрала. Останутся шрамы? Мне начхать. Насчёт надёжности бункера можно и нужно сомневаться после явления Асмодея. Нет. Точно. Хранитель Знаний. Британская каналья. Мистер Кетч. Он работал на Асмодея. Что заставило его предать его и притащить в качестве подарка Гавриила? Неужто правда только плохое обращение и желание скрыться от плохого босса? Главной причиной оно стать никак не могло, потому что демон и со своими истинными подданными обращался хуже, чем с псами из глубинной подворотни. Кажется, что единственные, кому среди адских чертогов комфортно, так это гончим. И это мягко говоря. Так или иначе, у здравого человека ли, у охотника ли на нечисть, к прирождённым сверхъестественным машинам для убийств без всяких условностей не будет ни капли снисходительности, особенно когда его трижды попытались сожрать уродливые твари полтора метра ростом.

Шарюсь в кармане дорожной сумки, в которой ранее нашла календарик, и обнаруживаю железную зажигалку, на удивление, не пустую. Рассматриваю её, наблюдая, как свет лампы показывается в отражающей поверхности. Собственно, почему зажигалке не быть рабочей, если я ей не пользуюсь, и, к здоровью лёгких, не курю. Но она может когда-нибудь да пригодиться и выбрасывать её не буду. Мало ли что. Рядом лежит монетный доллар и краплёная колода в пятьдесят четыре карты, с которой язычник развлекался, красуясь и раскрывая минимум своих возможностей. Чёрно-бронзовый рисунок мечей на глянцевых рубашках всё такой же притягивающий и в нём каким-то образом находится окончательный ответ на призрачный вопрос. Я не питаю злости ни к Гавриилу, ни к Локи, но выбрать правильную, так называемую, светлую сторону не в силах. Или не в праве. Винчестеры отходят далеко не на второй план при свои задумках, так как повелись на просьбу архангела из-за нужды в благодати и гарантии, что ослабленный небожитель подсобит в ответ, поделится парой капель. Они не оставили бы полубога в покое, выживи тот. Дилемма усугубляется тем, что никто из троих — команда в лицах двух охотников и ангела считается за единицу — не причинял мне зла и это скручивает руки.

Хватит. Достаточно. Ещё хоть один какой-нибудь левый довод, который может быть в корне неверным, как банальная додумка потёкшего разума, больше похожего на гружёный товарный поезд… Как вложить себе в голову, что нечего пытаться догадываться, что у всех на уме, пока сказка сказывается дальше, а спектакль переходит к долгожданному второму акту? Но совсем не думать обо всём этом… просто невозможно?

С восходом сентябрьского солнца, думаю выйти подышать на улицу. На нижних ярусах бункера, что без окон, без витражей, как никогда ощущается временной вакуум. Намеренно забываю надеть поверх костюма неизменный чёрный тренч. Любимый потёртый тренч, переживший немного всякого, длинной полов больше походит на тренч Рипа Хантера<span class="footnote" id="fn_32412463_2"></span>. На лестничной площадке у выхода я останавливаюсь и, помедлив, сталкиваюсь настороженным взглядом со старшим Винчестером. Он стоит внизу. Уставший, едва началось утро, с чашкой горячего кофе, мирно изучает меня, что-то прикидывая с серьёзным выражением лица. Мысленно пожимаю плечами, потому что и не стараюсь пройти незаметно. Теперь так точно.

— Я не сбегаю, мистер Винчестер, со мной даже вещей нет. Не желаете выйти на перекур, перекинуться парой слов?

Киваю, кратко указывая подбородком в сторону лестницы, и больше ничего не добавляю, думая, что он не пойдёт. Промашка, я ошибаюсь. Тяжёлая входная дверь бункера придерживается рукой Дина и через минуту мы прохлаждаемся предпоследние спокойные минуты. Скоро должен вернуться Сэм и не один.

— Я подумала, что стоит внести некоторую ясность во вчерашнюю мысль, потому что… — выкладываю я, понимая, как неловко начинать разговор, когда ты привык по большей части слушать. — Она могла прозвучать… оскорбительно?

— Я без тебя привык к замечаниям насчёт блуда. Сэм у нас ходячая невинность, сама понимаешь.

— Мистер Винчестер, я не могу в точности определить своё отношение к свободным отношениям, отношениями без обязательств и тому прочее. Но люди всегда сходились и расходились, сворачивали налево, только вот будучи в союзе с кем-то. Однако моей матери, в конце концов, надоела жизнь с отцом и вместо того, чтобы обговорить проблему и развестись, она делала вид, что всё отлично, на стороне балуясь с алкоголем, сигаретами и временами укладываясь в постель к любовнику. К сожалению, подобные случаи зачастую умалчивают и выходит, что всегда виноваты мужчины, а женщины остаются невиновными. Если человек не удосужился даже обсудить… что тут говорить?

Старший Винчестер, выслушав меня, молча кивает, кажется, выпадая в некоторую задумчивость. Ненадолго. Во двор подъезжает светло-салатовый маслкар — очередной экземпляр из гаражного наследия Хранителей Знаний. Марку, каким бы любителем автомобилей я не была, сходу не определяю. Спутанные «Бьюик» и «Шевроле», в отличие от него, были мне хорошо знакомы. Когда младший Винчестер открывает левую заднюю дверь и Ровена, фамильярно поблагодарив его, выходит из автомобиля, сродни королеве заморского государства, я, вместо женщины — прекрасной рыжеволосой женщины средних лет, — на миг вижу гремучую змею. Чувствую её сущность кожей. Желваки сжимаются сами собой и это не ускользает незамеченным старшим Винчестером.

— Сотрудничество с ведьмами, как правило, до добра не доводит? Но, насколько я понимаю, она единственная проверенная колдунья из вашего окружения, — заметив прямой взгляд охотника, я отлипаю от внешней стены, и выпрямляясь по-солдатски, методично потираю переносицу, пытаясь сосредоточиться и вернуть тому безразличие.

— Я был бы очень даже рад не связываться авантюристками вроде неё, — старший Винчестер не рассчитывает, что прозвучит фраза вполне громко, чтобы я смогла уловить, заложенный или нет, двойственный смысл, первым ссылаясь на хобби вынужденного коллеги. Проверить свои сомнительные гипотезы смогу лишь тогда, когда отрою оставшиеся книги авторства Карвера Эдлунда.

Разворачиваясь на пятках ко входу в бункер и скрываясь на лестничной площадке, киваю чему-то своему, отрешённо мотаю головой, слыша отстук каблуков дорогих туфель о ступени. Ощущая спиной заинтересованный взгляд зелёных глаз — лисьих ведьмовских глаз, — удерживаю себя от того, чтобы обернуться и посмотреть ей в лицо. Мне стоит молчать, держать рот на закрытой молнии, пока дело не дойдёт до важных для дела вопросов.

Решив сразу завернуть в родную библиотеку, бросаю наплечную сумку, заранее нагруженную вещами, на ближний свободный стул. В полумраке, развеянном настольными лампами, в неизменном чисто чёрном костюме без ненавистного пиджака я кой-как похожу на чернильную тень, разгуливающую вдали от своего хозяина. По непонятной причине мне начинает так казаться.

Вдруг кровь струйками крутого кипятка приливает к горлу. Вешая пальто на спинку стула, мыльным боковым зрением замечаю Гавриила. Воротник рубашки, застёгнутый до последней пуговицы, и без помощи галстука ощущается ошейником, затянутым туго, впритык к кадыку. Я прикладываю руку к основанию шеи, маскируя оторопь за потиранием разболевшегося сустава. Архангел, проходя мимо, не издаёт и малейшего шума. Снова это настораживает. За время проживания с братьями я выучила шаги всех жителей бункера, кроме его.

Усвистать бы за борт, в кухню, за успокоительной чашкой прогорклого зернового кофе из перколятора<span class="footnote" id="fn_32412463_3"></span>, но ноги за жалкое мгновение будто тонут в изрисованном защитными знаками полу.

Гавриил искоса наблюдает за мной, изредка отнимая взгляд от изучаемой книги. Для меня библиотека едва ли не единственное место, в котором я чувствовала себя в относительной безопасности, потому что братья, заставая за чтением, обычно не дёргали: Сэм скорее из одобрения тяги к знаниям, а Дин из лёгкой досады, получив вместо одного ботаника двух. Теперь расклад таков, что, если в библиотеке вдруг засиживается архангел, мой след в ней редок. Его не бывает из желания не переходить конфликтную черту, и полки пустеют тоже благодаря мне. Всё чаще, в рамках пары дней, я перетаскиваю книги к себе в комнату, частенько забывая возвращать. Творческий бардак в комнате продолжает цвести и пахнуть. Всеми известными мне матерными выражениями проклиная развязавшийся переплёт двух старых знакомых, а тем и давних врагов, проклиная глушёное благоговение, я одновременно боюсь Гавриила и, пожалуй, восхищаюсь им.

Связь с полубогами чревата различными последствиями, вплоть до смерти молящегося, и мне повезло выйти живой как по желанию мёртвого бога хитрости, так и по воле архангела. Впрочем, несмотря на открытое недоверие, Гавриил, вроде, не дурак и должен понимать, что я, до определённой поры не зная, попала в переплёт — как какая-нибудь букашка, упавшая на дно блендера для приготовления коктейля со льдом, — и большой вины и ответственности за его плен, как таковой, не несу. Какая-никакая трезвая оценка, разложенные в правильном порядке карты, побившие истёртого валета и глянцевого туза, не даёт упасть. По крайней мере в собственных глазах.

— Время стоит денег, где они шляются? — архангел с глухим стуком захлопывает книгу. Я, отвлекаясь от тщательной полировки револьвера, который тут же прячу за пояс, приподнимаю голову.

— Мисс МакЛауд, вероятно, выбирает себе временные апартаменты из пустых комнат, — я выдавливаю ответ с титаническим трудом, выравнивая тональность осевшего голоса до холодного послушания, потому что не хочу, чтобы он дрожал, выдавая липкий страх. — Сейчас должны подойти.

Взгляд пробегает над стёклами сползших на кончик носа очков и цепляется за размытый край спасительного бежевого дождевого плаща. Завидя в проходе Кастиила, приоткрываю рот, мельком задумываясь о чём-то спросить, но, опомнившись, прекращаю ненужную пантомиму, выбрасываю бесполезную мысль — которая тут же и потерялась — из кратковременной памяти и выскальзываю из библиотеки, по касательной задевая ангела плечом.

Близость, — нет, само присутствие — Ровены в бункере подталкивает вытягиваться, быть начеку. Я ловлю её оценивающие взгляды, расходящиеся пугающими электрическими разрядами по венам. Нежеланием сталкиваться с ведьмой взглядами я выдаю себя со всеми потрохами, чего с незнакомцами допускать речи идти не должно.

Выдыхаю с толикой облегчения. Вылазка откладывается на некоторое время. На пару часов точно. Первая попытка раскрыть портал в Альтернативный Мир не оканчивается успехом. Дверь в иное измерение захлопывается на глазах, издевательски загинаясь рыболовным крюком, потом и вовсе распадаясь в пространстве между столом и книжным шкафом. О чём, откровенно глумясь над архангелом, косвенно предупреждала Ровена. Благодати, что отцедил Гавриил, с донышка маленького стеклянного пузырька не достаточно, чтобы разлом продержался хотя бы минуту.

Лицо архангела, попутно высказанному оправданию, попеременно и вместе с тем бегло, поверхностно сменяет маски неловкости, вины и потерянности из-за полного — практически полного — бессилия. И отсутствия какой-либо гарантии на дальнейшее благополучие. Не так сложно догадаться, что любое могущественное существо, потеряв возможность устроить себе сладкую жизнь в Монте-Карло или Вегасе по вялому движению руки, и в основном существовавшее за счёт её одной, не только внесёт неуверенность — спустит самооценку куда ниже паркетного пола.

Тёплый крепкий кофе с четырьмя ложками сахара сравнится с животворящей амброзией и приводит меня в контролируемые чувства. В кухне появляются Винчестеры и Кастиил, и, видя, что я плаваю где-то в своём мире, большими глотками опустошая жидкий наркотик, при всём желании… не выгоняют меня. Они знают, что если я в перерывах обычно не появляюсь в библиотеке, или шатаюсь по коридорам, или сычую в комнате, или засиживаюсь на камбузе. Бункер не постигнет ужасная участь, на него не упадут разорвавшиеся пополам небеса, если вдруг я, отвиснув, поймаю нить разговора.

— Корнел, если ты не уверена, что готова идти с нами, можешь остаться здесь. Поможешь Ровене следить за порталом, — младший Винчестер кладёт свою огрубевшую ладонь на мою расслабленную руку, прикрывая тыл травмированной ладони в знак поддержки. И задевает обрубки пальцев. То, что от них осталось. Задевает их невольно, но и этого вполне хватает, чтобы ощутимо вздрогнуть всем телом, выдрать руку и поднять настороженный взгляд.

Так-то, я отчётливо слышала, о чём они говорили. О Люцифере, чьего единственного упоминания, мысли о нужде в архангельсвой благодати, они бы избежали, если бы не ослабленный Гавриил. Но позволила себе отделиться от общего потока мыслей, которые меня не касаются, углубляясь обратно в свои, пытаясь найти точку короткой медитации, как своеобразной опоры.