Эпизод 2.1. Безумцам нет пути назад (1/2)

Родной город утопает в крови, там законы забыты.

Я иду по дороге, полной разбирательств и злоключений.

Прошу у себя же прощения, за то, что всё-таки нуждаюсь в спасении.

Не делайте вид, что хорошо знаете меня по досье, которое заведомо ложно.

«Hell To The Stars», Harry Hudson</p>

──────── ⋉◈⋊ ────────</p>

Трясущаяся рука в нервно зарывается в растрёпаные волосы, загребая окровавленными кончиками пальцев короткие пряди, выскользнувшие из-под тонкой и тугой резинки, и оттягивает назад, норовя вырвать их с корнем. Затем ослабляет хватку, тяжело падает на голый пол тыльной стороной вниз, пока голова, будто бы гружёная коробчонкой металлических шариков, перевешивая, запрокидывается назад, стукается затылком о зашарпанную стену. Прожектор высвечивает на сцене всего одну фигуру, котёл эмоций которой ощутимо заполняется всё больше, больше и больше, но в сей же час изливаться из краёв не считает подходящим.

— E prea târziu să regret… și regret?<span class="footnote" id="fn_31878046_0"></span> — обрываясь, тихая фраза вылетает изо рта сама, быстрее воробья. Кажется, быстрее, чем текут мысли, но те скорее бегут хаотично, прямо как всполошившиеся газели, скачущие по степям спасительными зигзагами, путающими следы для одиночки и охотника в одном лице.

Если бы жизнь взаправду была воплощением существования запертого в рамках экрана стороннего наблюдателя, просматривающего заранее записанную катсцену, глядящего на всё, на последствия мелких поступков, на последствия мелких решений, на попутно раздавленных ботинком бабочек и мотыльков… я бы, уразумею подумать, возмутилась происходящему. Потому что, действительно, как так, неужели? Неужели нельзя всё исправить? Где спасительная кнопка перемотки назад как в пресловутых аркадных гонках, когда ты по собственной неопытности на последнем повороте раздолбал автомобиль в металлолом, или, на самый крайний случай, перезапуск последнего сохранения со сменой сложности?

Нигде их нет, ничего подобного, а всё это — не сон, а самый настоящий, существующий, проклятый мир. По крайней мере как одна из искажённых альтернативных реальностей, до кучи напичканная сверхъестественными тварями, не ниже и не выше того, какими их представляли обывателям. И я ступаю по этому миру не первый день, по тому ещё краю, рискуя своей шкурой и душой не первый месяц — перестаю вести счёт, сколько. И есть закавыка, чёртово стальное неуверование в совпадения, из-за которого я готова поклясться, что за тремя и более книжками про выдуманных чьим-то больно гибким умом абстрактных Сэма и Дина Винчестеров, блестящую — положу сто румынских леев, мечту многих любителей раритетных автомобилей — машину братьев, стоит не простой бомжеватый парень с улицы, вдохновившийся и слизавший их образ после единственной встречи в захолустном кафе.

— Doamnelor și domnilor, bună seara. Unu, doi, trei, patru — începe spectacolul<span class="footnote" id="fn_31878046_1"></span>.

Повторяя в который раз, на положительный исход в противостоянии Локи и Гавриила рассчитывать не стоило с самого начала. А подкрадывающееся осознание, что я, гость из параллели, могу стать одним из главных героев новой книги о задворках жизни братьев, новенькой марионеткой, которой посчастливилось не потерять голову с плеч по воле двинувшегося умом кукловода, если всё так и есть, оставляет свой красный след. Даже если взаправду суждено стать ей, рушить правопорядок прошлых заповедей не позволено, как бы больно от будущей потери ни было. Не стоит лезть в чужие дела — я им не судья, это идёт против моего кредо.

— Unu, doi, trei, patru — spectacolul se termină<span class="footnote" id="fn_31878046_2"></span>.

Порок, наивысший порок ссориться с теми, кто гораздо сильнее тебя, а уж тем более с языческими богами. Рискованно лезть под горячий локоть, ожидая, когда цепкие пальцы, милостиво отвёдшие стальной клинок, обовьются вокруг тонкой, хрупкой человеческой шеи и свернут её, не дёрнув щекой. Локи был моим наставником, и на этом взаимоотношения сложились так, как могли сложиться взаимоотношения язычника, в котором на краткий срок разыгралось любопытство, и человека, неудачно старшего обладатем магического кольца. Поворачивать некуда, назад дороги нет, а ветром занесённый наследник Соломона должен жить дальше. Должна жить и пьеса, должен дальше заливаться мелодией весёлый инструментал — альты, скрипки, контрабасы, саксофоны, да хоть весь оркестр покойного Гленна Миллера<span class="footnote" id="fn_31878046_3"></span> — и Коломбина должна поставить невидимую точку в представлении.

— Sunt viu sau sunt mort? Voi afla în curând. Plutonul e gata să mă condamne sau nu… sau nu?<span class="footnote" id="fn_31878046_4"></span>

Вцепившись дрожащими, непослушными пальцами здоровой руки в набалдашник трости, поднимаюсь с потрескавшегося пола и опасливо шагаю в сторону затихшего шума. Навстречу мне, тягостно зависнувшей посреди коридора, из-за поворота вылетает старший Винчестер. Поначалу принимаю его за враждебную фигуру и рефлекторно наставляю на него клинок, мигом вынутый из трости. Не хватает жалкой секунды, чтобы осознать свою ошибку. Вероятно, старшему Винчестеру с братом только пару мгновений назад удалось избавиться от всех телохранителей, сопровождавших Слейпнира: Локи попросил сына устроить охотникам тёплый приём, так что нет сомнений, что после смерти Фенрира полубог подключил к делу наёмных охранников, которые, кстати, могли бы быть всего лишь иллюзиями, способными надрать чужую задницу.

— По-моему тебе говори… — Дин тянет меня, спрятавшую клинок в, так называемые, переносные ножны, за воротник, с желанием потянуть за уши. Заметив парочку жирных, расплывшихся багровых клякс на рубашке он хмурится и не успевает гневного слова вставить.

— Старый лев всего лишь взял анализ крови, nu ai de ce să-ți faci griji<span class="footnote" id="fn_31878046_5"></span>, — прерывая возмущённую браваду, поясняю я, перемещая защёлкнутую трость в другую руку, и оттаскиваю от себя клешню Винчестера, но не так далеко, как возможно, и вцепляясь в неё так, словно она последний уступ, который удерживает меня от падения.

Удивлённый резкостью, всплывшей вопреки внешней побитости, охотник, как положено, оттаскивает меня к брату и архангелу. Когда открывается вид на место дуэли, я не подхожу к мёртвому, силюсь не смотреть на тело Локи, лежащее в осколках фоторамки, но сделать вид, что ничего не случилось — не выходит. Вид ещё тёплого трупа не внушает вселенский ужас, не вбрасывает в оторопь, просто неплохих людей, — или, в данном случае, полубога, — хочется помнить не в виде поломанной куклы с дырой от деревянной катаны в груди. Глаза, всё же медленно заполоняемые слёзной плёнкой, ухватывают как Гавриил в торопях вытирает кровь с клинка когда-то чистым платком и отводятся в сторону. Линзы очков не фотохромные<span class="footnote" id="fn_31878046_6"></span>, а жаль — они хотя бы немного скрыли бы мой позор, однако не спасли бы от стекающей по щеке крупной слезы.

Трудно признавать, даже как бывшему студенту психологического факультета, но я начинаю внутренне трещать по швам. Не как мог бы возжелать Асмодей, склоняя к сотрудничеству, но трещу. Нельзя утверждать, что я любила полубога, ставшего кем-то вроде отцовской фигуры, и что он был мне чрезвычайно дорог, однако он спас мне жизнь, когда я имела перспективу умереть от рук адского князя. Такая себе перспектива быть подвешенной на крюках или лежать на пыточном столе, чувствуя, как лезвие новенького скальпеля рисует новый кривой узор на грудной клетке. Локи был едва не единственным лояльным ко мне существом, несмотря на моё явное дистанцирование от всех актёров трагикомедии с натягиванием совы на бедный пресловутый глобус.

Полубог подарил часть представлений об основах работы с перстнем, другую всегда можно довычерпнуть из книг, и их остаётся или развивать, или забросить на парочку весёлых румынских, русских и английских букв. Никакой избранности нет, вместе с тем я, сама того не зная, вкусила судьбу пожизненного должника. Что он там плёл перед выходом на гильотину? Перстень выбрал меня не просто так? Кольцо представляет собой глупый артефакт, который выпивает по глотку жизненной энергию носителя за каждый малый фокус, если вообще фокус. Всё.

Перстню всего лишь нужен был хозяин, пропускная карточка, и для его пробуждения стоило наткнуться на древний гримуар, не абы какой. Инфантильность бьёт ключом, однако если бы лось рогами не толкнул, не дёрнул рваться в лавку, в чёртову библиотеку, всего этого дерьма не случилось бы. Ошибки юности и проклятущее любопытство, присущее молодёжи, как ни отрекайся. Я всё ещё зелёный подросток, по крайней мере в Америке диапазон возрастного периода, вроде как, расширяется, и стериотипно студентами тут становятся порой едва не в тридцать. Сколько ни жалуйся на тупые поступки героев ужастиков, первый шаг — не лезть туда, где прячется опасность — нарушил бы каждый по той или иной причине, или опасность протянула бы костлявые руки сама.

Дин бормочет что-то банально успокаивающее, рассчитывая, что это как-то поможет, успокоит, крепко придерживает за плечи, но я рявкаю отвалить и, вырываясь, двигаюсь к лестнице. У машины, сняв очки и сложив руки на крыше, даю волю слезам, утыкаясь лицом в предплечья. В отражении стекла вид ещё божеский, не слишком заплаканный. Плюсы отсутствия макияжа — растекаться нечему, только слёзы вытереть и почти как ничего не было.

— Так что мы знаем о Альтернативном Михаиле, император Николай Второй? — Винчестер поднимает на меня смешанный взгляд. Прочесть его эмоции, ровно как и собственные, свернувшиеся в тугой змеиный клубок где-то под ложечкой, сложно. Ёрничанье не к месту, ой как не к месту, но плевать, нужно переключить мысли в иное русло.

— Константин, тебе не кажется, что сейчас не время для исторических справок?

— Почему же? — бесцветно, на что надеюсь, выдаю я, выпрямляясь, и убираю руки от крыши машины. Что странно, не получив двойного выговора за лапанье любимой машины. Осаждённый Порт-Артур<span class="footnote" id="fn_31878046_7"></span> приходит на ум как нельзя кстати: бо́льшая часть кораблей была уничтожена противником или затоплена собственными экипажами, часть капитулировала, некоторые интернировались в нейтральных портах, и лишь четырём удалось дойти до родных гаваней. — Русско-японская война<span class="footnote" id="fn_31878046_8"></span> показательный провал.

— Открыто сбегаешь от своего обещания? И куда же ты пойдёшь? — подмечает посылку Дин, в момент ловя мой пронзительный взгляд.

— Домик из плёнки строить. В лесу.

— Прости?

— Говорю, ошибаетесь, я всегда выполняю обещания, а сейчас у меня повязаны руки. Мне некуда больше сбежать, как корабельной крысе. Просто хотела напомнить, с кем мы имеем дело, какие бы дерзкие планы у вас в голове ни созревали, мистер Винчестер, — я придерживаюсь здоровой рукой за ручку задней правой двери, пока Сэм запихивает кейс Гавриила в багажник, пока тот стоит лицом к двери мотеля, запихнув руки в карманы, и рассматривает что-то то ли на вывеске, то ли в вверхних окнах, в которых нет ничего примечательного. — Идиотов с жаждой власти прудом пруди и по пути Асмодея может пойти любой демон или ведьма. Мне не в радость быть хозяином перстня царя, который даже в бутылку ни разу никого не запихивал. Как только мы закончим со спасением ваших близких и как только найдется способ содрать с пальца артефакт, я решу, куда податься, нет проблем. В конце концов, пока приятнее иметь дело со знаменитыми охотниками, про которых сложились целые романы, чем с низкопробной швалью.

— Романы? То есть… — подхватывает тему младший Винчестер, — книги Карвера Эдлунда?

Улыбаюсь уголком губ, но улыбка стекает вниз, создавая кривую, не очень милую ухмылку. Так это что, действительно про них, вся биография расписана на страницах сомнительной беллетристики, на чьи нормальные обложки не спустили побольше доллара? Вся стопка в книжном выглядела как сборник бульварных историй вроде, правда что, романов, с сомнительного вида фотошопом.

— Кто гений, списавший ваши образы? Друг, враг или так? Стоит отметить, с вашими прообразами с обложек перегнули палку. В действительности вы смотритесь лучше.

— Пророк Чак Ширли, никто иной как сваливший в отпуск Бог. Я до последнего был уверен, что он не покончил с грёбаной графоманией, — Дин проводит рукой по лицу и с надеждой на лучшее спрашивает: — Сколько ты прочла?

— Затронула пару книг, скорее… побочных основному сюжету. Их больше, гораздо больше, но до «Звёздных войн»<span class="footnote" id="fn_31878046_9"></span>, в каноне коих из-за перестройки разобраться новичку сложновато, вашим мемуарам далеко, — отвечаю без стеснения. — Вы в любом случае отказались бы рассказывать всё до последней буквы английского алфавита. Повод покопаться в глобальной сети, попробовать найти остальные.

— Хорошо, значит, иного…

— Иного? Фанфиков не видела? Умоляю. Не могу отрицать, что грешила их чтением, и знаю, какую ересь временами сочиняют, — догадываюсь я, морщась от неплохих вьетнамских флешбеков, которые, к счастью, хотя бы в сны не проникают. — Вас с братом без обоснуя переводят в горизонтальную плоскость? Если интересно моё мнение, то те, кто видят что-то больше платонического между вами, в своей мере извращенцы, — пальцами я изображаю сомнительные кавычки. — Хуже может быть только омегаверс и его устройство — прощай зоопсихология, зачастую вышвыривают бет и гамм.

— Константин, когда ты выражаешься…

— Мистер Винчестер, не думаю, что пара словечек из словаря обсценной лексики портит меня как личность, — после подцепляю пальцами дверную ручку.

— …становишься роднее.

— Да что вы? С чего это вдруг? — вскидываю брови, добавляя формальное обращение по въевшейся привычке, хотя называть его просто по имени позволить бы себе не могла. — Так, прошу простить за ярый прокол: манеры есть лицо человека, между делом говоря.

— Тебе полезно снимать маску напыщенного аристократа, — советует старший охотник и ныряет на водительское сиденье, не забывая открыть задние двери. — У нас тут не…

— Не институт благородных девиц? Покажите мне того, кто стал бы с этим спорить.

— Если бы и был он, то я сомневаюсь, что парни могли бы чему-то научить юных подопечных, — добавляет за мной Гавриил, залезая в машину.

Сцепив зубы и прикусив язык, чтобы не ляпнуть чего лишнего, распахиваю заднюю дверь и усаживаюсь на нагретое за немногие поездки сиденье. Глядя на архангела понимаю, что спокойствие отзывается металлическим скрипом, а моё лицо перекос — напряжённая правая бровь поползла чуть вниз, когда левая — вверх.

Дин включает старую пластинку, чтобы заглушить грызущую плоть тишину, натыкаясь на заливающуюся «Say Goodbye» известной Green Day. Понимание русского языка, хоть и сдаёт позиции, и местами забывается, я всё ещё не сливаюсь с английским полностью: половину песни прослушиваю обывательски, концентрируя способности внутреннего переводчика на русский и румынский с каждым отдельным словом и предложением. На втором куплете Сэм как-то подталкивает брата переключить волну, цепляясь за возможную мысль, что мне-таки может быть болезненно слышать именно эти строки, связывая их со смертью Локи, но Дин отмахивается — водитель выбирает музыку и это справедливо. Я не высказываю никаких претензий и просьб, будучи немой, как рыбка кои, и уже отключившейся от происходящего, так что тому прибавляется ещё один аргумент не трогать магнитолу.

— На, вот, вытри кровь с шеи, — уже тычась сквозным взглядом в своё окно, я с молчаливой благодарностью перенимаю у младшего Винчестера взятый из кладези бардачка, забитого мобильными телефонами, карточками и фальшивыми удостоверениями федеральных агентов, платок, и смачиваю его водой из своей фляги.

Дин не собирается надолго задерживаться в этом городке, поэтому мы в несколько мгновений возвращаемся в мотель, собираем вещи и держим продолжительный, по внутренним меркам, путь в породнившийся Лебанон. Всю дорогу, в большинстве своём, провожает тошнотворно нависающее молчание среди битой четвёрки пассажиров и порядком надоевшая музыка. Не могу поверить, что года четыре назад я не могла спокойно проводить досуг без наушников, без постоянной музыки в ушах. Уж не рискую становиться выскочкой, чтобы просить вернуть тишину, тем самым спустив на себя гнев старшего охотника.

По прибытию в убежище принимаю быстрый душ и закрываюсь в закреплённой комнате, глуша внутреннюю трясогузку. По факту, проживание здесь временно, пока не вернусь домой. Заталкиваю сумки и трость под кровать с глаз долой — из сердца вон так вряд ли — и героем старого мультфильма, прикасаясь спиной к двери, сползаю на пол, швыряю очки на кровать и роняю голову на здоровую руку, закрывая обзор. Там ложусь набок и сворачиваюсь калачиком, обняв себя руками, плевав на холодный пыльный пол. С выбившейся из влажного хвоста короткой пряди, спавшей на лоб, стекает пара капель воды и смешивается со слезой. Хоть где-то я могу дать разгуляться чувствам, которые запираются глубоко внутри и выходят только тогда, когда котёл всё же переполняется, и проглотить их заново.