Глава III. Асимметрия (1/2)
Лестрейд возвращается домой вечером, ровно тогда, когда я досматриваю сезон какой-то научно-фантастической ерунды про маньяков и доедаю запасы мороженого из его холодильника. То есть честно провожу целый день как образцовый больной: отдыхаю и развлекаюсь доступными мне способами.
Точнее, отвлекаюсь. Потому что ходить по квартире частично неловко, а частично неприятно. Любые мелочи заставляют моё сердце болезненно сжиматься; то незнакомый сорт кофе, упаковку которого я нахожу в кухонном шкафчике, то цвет зубной щётки, то запах от постельного белья. Ещё пару дней назад все подобные бытовые мелочи были неотъемлемой частью моей жизни, не разбитой в осколки тем, что я даже осознать толком не могу. Но здесь все эти вещи выбирал другой Стивен. Для абсолютно другого человека. От этого невозможно плохо.
Ещё хуже от совпадений. Каждое из них будто отбрасывает меня на десяток шагов назад, в тёмную трясину боли, из которой я изо всех сил стараюсь выбраться. Ещё неделю назад я сказал бы, что довольно легко сосредоточиться на чём угодно и не думать о белой обезьяне до момента, пока эта самая обезьяна не окажется перед тобой во плоти. Но здесь я понимаю, что не получится — когда даже подсохшая пицца в холодильнике возвращает меня к той жизни, которой у меня больше никогда не будет.
***</p>
— Было очень глупо приезжать сейчас, — бросает Шерлок на ходу, надевая пальто. — У меня совершенно нет времени. Зато, чтобы не ночевать на диване, можешь попробовать выторговать у Джона комнату наверху — он всё равно в последнее время довольно редко там спит.
Это заявление вызывает у меня только лёгкую улыбку. Ну наконец-то. Сколько, год или полтора года прошло, прежде чем братец наконец признал, что умеет испытывать обычные человеческие чувства — и, более того, прямо сейчас их испытывает? Кое-какие подробности я уже знаю от Джона, с которым мы изредка переписываемся по старой дружбе, но это он мне не говорил. Да и не моё дело, наверное. Я просто люблю всё знать.
— Ничего страшного, требовать от тебя ежедневных семейных ужинов мне бы в голову не пришло. Я, если честно, просто устал и хочу побыть там, где меня не будут дёргать по поводу подгузников и медкарт в регистратуре.
— Не хотел бы, но понимаю, — Шерлок сбавляет обороты, и тон его голоса становится мягче. — Тогда дом в твоём распоряжении, включая холодильник, если не боишься человеческих пальцев.
Я киваю, считая диалог законченным, и отворачиваюсь обратно к своему чемодану — придётся вытаскивать из него сменную одежду, не разбирая укладку вещей, но я ужасно хочу в душ прямо сейчас. И после этого можно было бы сходить в кафе — миссис Хадсон всё ещё держит его, а если с моих студенческих лет ничего не изменилось, там отлично готовят…
— Я, кстати, очень рад тебя видеть, — говорит брат мне в спину, и к тому моменту, как я могу посмотреть в его сторону, оказывается, что он уже ушёл.
…Приведение себя в порядок не занимает у меня много времени. Здесь можно не выпендриваться, поэтому вместо костюма я надеваю простые брюки и рубашку. И, подумав, снимаю с вешалки ещё одно пальто — интересно, Шерлок их коллекционирует, что ли? — на улице сыро и ветрено, а мне в любой момент может захотеться сходить куда-нибудь ещё.
В общем, так и оказывается. Когда я спускаюсь вниз и шагаю с порога квартиры на тротуар, в моей голове вдруг всплывает полузнакомый с юности маршрут — через две улицы, наискосок, до угла и направо. Там находится пиццерия, где знают, что такое вкусная еда.
Приятно видеть, что заведение ещё живёт. И процветает, судя по всему. Я делаю заказ и с трудом его дожидаюсь — желудок урчит как сумасшедший, я ничего не ел почти сутки. В связи с этим меня можно понять: когда чьи-то чёткие осторожные шаги перестают звучать ровно у моего столика, я не обращаю на это никакого внимания.
— Не ожидал встретить тебя здесь, Шерлок.
— Я не Шерлок, — коротко поясняю я, не отрываясь от еды. Ещё чего. — Вы ошиблись.
— Прощу прощения, — произносит тот же человек. У него приятный голос. Я всё-таки поднимаю глаза, чтобы укоризненно просверлить взглядом нарушителя моего спокойствия, и безо всякого удивления вижу, как рядом с моим столиком стоит Джим Мориарти, главная тема всех лондонских новостей последней недели.
***</p>
Зато оказывается, если лежать без движения некоторое время, переломанные рёбра болят не так уж сильно, а ещё быстро привыкаешь пользоваться только одной рукой — не пострадавшей. Что я и делаю — ставлю ноутбук на живот, между ребрами и бедром, и держу мороженое правой рукой, используя её мизинец для тачпада. Не слишком эстетично выглядит со стороны, наверное, зато удобно.
Правда, когда Грег входит в комнату, на мгновение мне кажется, будто он вздрогнул при виде меня. Но я не могу быть уверен, что такую реакцию у него вызвала исключительно моя поза.
— Хотя бы твоя любовь к мороженому не изменилась за это время, — негромко произносит он спустя некоторое время молчания, выразительно обозревая стопку фантиков. — Иначе я всерьёз испугался бы.
— Не благодари, — подмигиваю я, отставляя ноутбук.
— И любовь к сарказму тоже.
— А за это как раз стоит поблагодарить. Полагаю, без неё я скучен как Библия.
— Не для меня, — Лестрейд качает головой так, будто делал это уже тысячу раз в ответ на подобные фразы. — Только не для меня.
Этот жест вызывает у меня странную улыбку. Забавно то, как быстро я привык к этой мысли. К нему. К тому, что здесь, в этом случайном мире, мы вместе. И ведь даже формулировка не напрягает. Хотя, может, это следствие стресса, одно из многих, какие мне ещё предстоит узнать.
— Уверен?
— Ты знаешь, — с самым серьёзным лицом на свете отвечает Грег, подходя ближе и садясь, как и утром, на край кровати. — Я расследую преступления, но главная загадка моей жизни в том, что я так никогда и не узнаю, какой ты, когда не язвишь. Но не против узнать, если ты захочешь мне рассказать, честное слово.
И вот тут меня наконец накрывает ещё одним осознанием. Дурак ты форменный, Стрэндж, думаю я, изо всех сил борясь с желанием дать себе внушительной силы подзатыльник. Он ведь ждёт от тебя действий, которых ты не сможешь или не захочешь в отношении него сделать. Это сейчас он просто рад, что ты наконец нашёлся, а однажды…
Значит, надо решить все проблемы до того, как наступит это «однажды». Как бы жёстко, даже жестоко это ни звучало.
— Ты узнал номер Шерлока?
Наверное, это прозвучало более резко, чем требовалось.
— Узнал, — кивает Грег, и лёгкая обида в смеси с разочарованием сквозят в его голосе так ясно, что даже мне видно. — Я тебе его на почту прислал ещё днём.
— Тогда мне надо будет позвонить.
— Прямо сейчас?
Его это раздражает. Мне даже становится немного совестно. Представляю, если бы Джим нашёлся спустя месяц и не обратил на меня ровным счётом никакого внимания…
— Прости, но так нужно. Я пока не могу объяснить.
Могу. Только не хочу. Не уверен, что ты захочешь это знать. Всё, что произошло. И особенно то, как я понятия не имею, жив ли твой Стивен Стрэндж — или уже почти три недели как нет.
Мобильного у меня более не имеется — это я с удивлением обнаружил ещё утром, когда переодевался и обшаривал карманы на предмет забытых там предметов. Наверное, его украли вместе с кольцом. Но я всё равно на автомате тянусь к карману джинсов, вспоминая об утреннем открытии довольно поздно. Лестрейд прослеживает взглядом мой жест, тщательно, но скверно подавляет тяжёлый вздох и протягивает мне собственный мобильник. Наверное, местный я тоже часто теряет телефоны.
Открыть почту дело двух секунд — ожидаемо, я не люблю вводить пароли каждый раз, поэтому не выхожу из аккаунтов. Я благодарю Грега коротким кивком, уже набирая номер. Никакого неуважения или попытки отделаться в этом нет. Просто мозг уже сфокусировался на одной единственной цели, так что все остальные моментально отошли даже не на второй, а на десятый план. Эта фишка — практически суперспособность, она не раз помогала мне сосредоточиться, не отвлекаясь на любой важности дела или вещи.
Под нечитаемым пристальным взглядом Лестрейда я подношу телефон к уху. Гудки из трубки заставляют моё сердце биться чаще. Это уже случалось недавно — бесконечные однообразные гудки. Если…
Что именно если, я придумать не успеваю, потому что из трубки льётся отчего-то холодный и неприветливый, но совершенно точно родной голос брата: