Глава 28. Заречье (2/2)
– А дальше она объявилась уже с дитя'ми. Недолго тут жили вдвоем. Года полтора. Прописались всей семьей. Чего им в центре не сиделось, понять не могу. Но они уже тогда были головой поехавшие. Светка имя сменила, когда с пропиской волокита закончилась. А так у них у всех уже имена эти сумасшедшие. Нет, я ничего не имею против верующих, но дитей-то зачем? Дразнили их в школе. Ох, батюшки, как дразнили…
– Простите, вы сказали «детей»? Каин у них не единственный ребенок?
– Нет, Каин младшенький. Еще старший был. Догадайся с трех раз как назвали.
– Авель?
– Именно.
– А отчество у них по старому имени родителя, – пробормотал Вадим под нос.
«Ромашин Каин Дмитриевич. Значит, прежнее имя Аврама – Дмитрий».
– Да, тут им не дали. Они хотели, но нельзя. Ни тогда было, ни сейчас нельзя. Имя сменить можно, фамилию – тоже. А вот отчество – как при рождении записано. Аврам сменил документы уже после рождения младшенького. Не дали им окончательно мальчишкам имена исковеркать. Отец их долго тогда бушевал. Стенки-тряпочки: все слышно.
– А почему вообще менять решились? Имена-то, скажем дипломатично, не русские.
– Да потому что на вере своей поехали головой. Тогда уже верить разрешалось, не как в мою юность. Да только если простые люди к Церкви потянулись, эти как-то по-своему верили. Община у них какая-то. Помоги ближнему, спаси кошечек, посади дерево. Слова хорошие, красивые, но от обрядов дурно становилось. Мальчишек обоих посты держать заставляли чуть ли не круглый год.
«По результатам могу сделать вывод, что отставание в развитии не просто есть, а имеет хронический характер. Возможно, в детдоме недостаточно хорошо следили за питанием».
«Поправочка, Роман Демьянович. В родном доме недостаточно хорошо следили за питанием…» – прорычал про себя Вадим, понимая, что до состояния хронического отставания в физическом развитии Кая довели еще до пленения.
А Виктория Романовна продолжала:
– Гоняли в мороз по улице полуодетыми – закаляли дух. Спрашивали с них строго. Игры и прочее они почти не знали. Со школы отметки встречали – хуже отца Светкиного, чтоб ему в гробу кувыркаться. И больше всех Каину доставалось. Будто он в семье мусор, а не ребенок. Авеля, хоть и воспитывали в общем духе, но как-то… берегли. А Каин…
«Семья – это папа и мама. Люди, которые произвели тебя на свет. Те, кто тебя родили, вырастили. Кто воспитывал тебя маленьким, водил в школу, играл с тобой».
«Не удивительно, что Кай не вспомнил. Сирота при живых родителях».
– Мы тут всем домом его грели-подкармливали, пока никто не видит. Именно его, потому что Авель был тем еще доносчиком. Брата сдавал родителям только так. Об этом все знали. Каин поначалу еду брать боялся, но после убедили. Когда он в обмороки стал в школе падать, а после от отца получать за это. Он понял, что нарушить пост – меньшее зло, чем огрести от отца. Честно, сынок, я рада, что он в армию сбежал. Они же вообще не хотели, чтобы дети учились и работали где-то кроме общины своей. Авель сторону родителей принял. А Каин, значит, умничка, вырвался. Плохо только, что так вышло в части. Вы там того урода, что мальчика гнобил, прижмите как следует! Потому что досталось ему, как никому другому. И вот, что я думаю, сынок: родительский дом – это последнее место, куда бы он побежал.
После этих слов аппетит у Вадима окончательно пропал, и он распрощался с отзывчивой старушкой.
«Он не побежал. Не побежал. Я сам его туда отправил», – думал Тихе, рыча будто раненый на последнем рывке, заводя машину и просчитывая в голове кратчайшую дорогу до полицейского участка.