Глава 6. Лель (2/2)

– А в чем смысл теста? – спросил Вадим, рассматривая картинку с квадратом, заполненным рыжими кружками, в середине которого зелеными кружками была выложена цифра тринадцать.

– Мне нужно, чтобы он назвал цифру, которую видит.

– Пусть он просто показывает на картинке то, что видит. Или обводит пальцем. Вы же поймете, если он будет тыкать не туда? – предложил Вадим.

Врач подумала и улыбнулась.

– Попросите его, пожалуйста, – она заметила, что Лель, как и Кай, тоже не стремится с ней разговаривать и общаться.

Вадим объяснил юноше, все, что от него требуется, и дождался кивка. У врача на коленях лежала целая стопка тестов. И если Каю она давала две-три штуки и откладывала часть в сторону, то Леля прогнала через каждый. Ее растерянный взгляд, который она подняла на лечащего врача, совсем не понравился Вадиму.

– Ахроматопсия, – только и сказала она.

Врач нахмурился.

– Что это такое? – спросил Вадим.

– Это когда человек видит мир черно-белым.

Воздух отказался заталкиваться в легкие. Господи! Да за что же мальчика так?! Мало ему было телесного ада, так он еще и не может радоваться миру вокруг и все видит в черных красках!

– Это лечится?

– Нет. – ответила врач, – Нужно будет только прописать ему очки, чтобы защищать глаза от света. У больных ахроматопсией повышенная светочувствительность.

Вадим вспомнил, как Лель плакал, когда он попросил его поднять глаза, и рванулся к окну опустить жалюзи.

– В любом случае необходим детальный осмотр, когда они будут в состоянии дойти до моего кабинета, – с этими словами врач кивнула Роману Демьяновичу и, сославшись на большую очередь на осмотр, ушла. Дверь не успела закрыться, как в нее влетел молодой врач. Вадим успел прочесть на бейджике «Лапушкин» и «отоларинголог».

– Где мой больной? – улыбнулся Лапушкин, пожимая руки мужчинам и кивая сестрам.

– Вот, Сергеич. Посмотри. Я тебе о нем вчера вкратце рассказал. Нам тут доложили, что молодой человек вообще не говорит. А раньше пел дискантом. Причины потери голоса неизвестны.

– Сейчас посмотрим.

Врач достал зеркало и фонарик.

– В норме, – сказал он через некоторое время, – Во всяком случае, все, что можно осмотреть с помощью гортанного зеркала я осмотрел. Для более серьезного осмотра нужен фониатр с оборудованием. У нас нет. Но я могу выдать направление в другую больницу. Кроме того, может быть еще одна причина потери голоса. В случае юноши весьма вероятная.

– Какая? – спросил Вадим.

– Психосоматика.

Вадим задумался. Вряд ли из-за отказа говорить или петь режиссеры адского кино отменили бы съемки. Скорее всего, просто сделали свое дело, а после наказаниями пытались бы принудить к послушанию. Скорее всего, причина была явной и медицинской, потому и послужила достаточным основанием для отмены кастрации. Он повернулся к Каю.

– Кай, скажи, тебе известно что-нибудь о том, почему Лель не разговаривает?

– Да, наставник.

– Откуда?

– При мне хозяин Симашко и хозяин Горычев обсуждали это.

– Причину потери голоса знаешь?

– Да, наставник.

– Назови, пожалуйста.

– Долго кричал. Он узнал о том, что ему предстоит и решил избавиться от голоса. И кричал. Даже сквозь кляп.

Вадим сжал кулаки, Роман Демьянович опустил глаза, сестры охнули, одна из них быстро вышла из палаты, а отоларинголог потянулся расстегнуть ворот рубахи и прокашлялся.

– Что же… картина понятна. К фониатру прямая дорога, проверять состояние связок. Вполне возможно, что и удастся восстановить речевую функцию. Хотя бы на тихом уровне, для бытового применения. Но помощью психотерапевта в данном вопросе я бы не брезговал.

– Спасибо, Сергеич.

Врач махнул рукой и ушел.

Сестра закончила перевязку, Вадим помогал ей ворочать и придерживать тонкие тела. Когда все лишние ушли, врач нахмурился, пожевал губу и сказал:

– Вадим Ладиславович, я был бы вам признателен, если бы вы все-таки приходили в приемные часы. Я понимаю, за вас и этих молодых людей просили, но мне совершенно не нужны лишние разговоры среди коллег. Сегодня и, может, еще денек я мог бы объяснить ваше присутствие попыткой снизить шоковое состояние пациентов. У нас тут только глухой не знает, откуда спасли ваших подопечных. И вам, как участнику спасения, многое прощается. И все же здесь больница, а не гостиница.

– Хорошо. Дайте мне еще десять минут, и я уйду.

– И завтра с 17-00.

– Ясно.

Когда врач вышел, Вадим внимательно посмотрел на своих подопечных. Как же ненавидел он в этот миг этот взгляд вниз! Как объяснить им, что он и окружающие люди не опасны? Как объяснить тем, кто уже очень давно не верит словам?

Он прошел чуть вперед и сел между койками прямо на пол. Он не мог позволить себе сейчас, когда они оба такие ранимые, говорить с ними о сложных вещах, взваливать на незажившие плечи проблемы будущего, которое ждет за стеной больницы. И быть открытым тоже опасался. Профдеформация: на чужой территории не болтай лишнего. Может ли он сказать это как-то иначе?

С коек свешивались две безвольно повисшие руки. Одна в бинтах, пальчики торчат. Вторая замотана полностью, только между бинтом и рубашкой тонкая полоска запястья. Вадим протянул руки и аккуратно обнял тонкие пальцы с обломанными ногтями и запястье, которое потерялось в его широком хвате.

– Лель, Кай, я знаю, что вы мне не верите. Все будет хорошо.

Оставшиеся минуты от отмеренных врачом десяти, он гладил тонкую кожу, пытаясь без слов передать чувство безопасности. Обреченность капля за каплей затапливало его душу: он понимал, что ничего не помогает.