5. история от лица лабораторной крысы (2/2)
Главный двуногий издал короткие задыхающиеся звуки, которые появились в его повадках недавно. Всё пространство вокруг зазвенело от той эмоции, что он испытал. Мне стало хорошо. Это очень приятная эмоция. Когда главный двуногий впервые так сделал, я испугался и подумал, что второй двуногий принёс с собой какое-то заболевание, поскольку в первое время он постоянно болел и вызывал у главного двуногого много беспокойства. У меня от этого звенело в голове.
Второй двуногий издаёт подобные звуки ещё чаще, и, признаюсь честно, они кажутся устрашающими. Почти такими же звуками гартину отпугивают хищников от своих нор. Если бы не эмоции второго двуногого, которые я, к счастью, могу считывать, боюсь, что я бы мог его укусить. И нет, это никак не связано с едой, а всего лишь способ отразить агрессию.
После того, как я лизнул другого двуногого в рот, он поморщился и ткнул меня в бок своим длинным пальцем. Это было странно. Я не мог сказать, что ему не понравилось. Ему как раз понравилось, но не до такой степени, как если бы это сделал главный двуногий. А он делает это постоянно. Они оба это делают — вылизывают рты друг другу, хотя это редко происходит после еды и вообще, как мне кажется, случается спонтанно. Обычно при этом мне приходится погрузиться в лёгкую спячку, поскольку излучаемые двуногими эмоции слишком сильны. Мне сложно установить закономерность и причины их поведения. Возможно, дело в совершенно других, отличных от наших, биологических ритуалах поведения?
Я снова облизал рот другого двуногого, а главный двуногий опять издал эти звуки, откинув голову назад. Тогда другой двуногий аккуратно снял меня с плеча и посадил на ближайшую поверхность, рядом с сосудом с недоеденной пастой. Возможно, это было приглашение для меня? В знак добрых чувств? Однако эмоцию, исходящую от него, нельзя было назвать целиком и полностью доброй. В ней были отголоски злости, обиды, веселья, желания, возмущения и многого другого, но всё это растворялось в...
Впрочем, находясь рядом с едой, мне не очень-то хотелось анализировать эмоции двуногих, которые принялись вылизывать друг другу рты и издавать звуки. Я немного приглушил свою телепатию, поскольку в ином случае их эмоции не дали бы мне спокойно поесть.
Паста, которую ел другой двуногий, показалась мне намного хуже тех поддельных плодов, которыми меня обычно кормят. Однако инстинкты подсказывали мне, что нужно насытиться впрок, поскольку двуногие некоторое время будут слишком увлечены друг другом, и могут покормить меня со значительным опозданием. А я, когда голоден, становлюсь злым.
К тому моменту, когда я вылизал сосуд начисто и был бы не против, чтобы кто-нибудь почистил мне рот, проявив вежливость и доброту, двуногих уже не было рядом. Они переместились на лежбище, где раньше спал главный двуногий, потом — другой двуногий, а теперь они спят вдвоём, прижимаясь друг другу, как мы с сиблингами раньше, в те свободные и беззаботные времена, о которых я тоскую здесь, в этом безликом месте.
Но в тот момент двуногие не спали, а их эмоций было слишком много для пространства, которое я вынужден с ними делить, поэтому я отбросил мысль о том, чтобы отправиться исследовать окрестности, и впал в состояние пониженного восприятия, чтобы отдохнуть. Мы, гартину, предпочитаем вздремнуть после обильного приёма пищи.
***</p>
Я грущу и тоскую по дому, но почему-то думаю, что бежать мне отсюда некуда, и я никогда не вернусь к своей стае. Я не знаю, насколько далеко от дома я очутился, и не знаю, суждено ли мне увидеть снова восход наштимра и съесть спелую орекайя.
Двуногие не обижают меня, хотя и ограничивают в передвижении; они дают мне питательную еду и позволяют вылизать свой рот, хотя и не отвечают взаимностью; они дарят мне яркие, искренние эмоции, которые приятны, хотя порой слишком уж сильны. Возможно, я смогу прожить свою жизнь вот так, рядом с ними. Главный двуногий часто беспокоится обо мне, и это как-то связано с моим здоровьем, но он даже не подозревает, что мы, гартину, крепки, несмотря на хрупкий внешний вид, и живём очень-очень долго, а для размножения нуждаемся лишь в обильном питании и комфортном эмоциональном поле вокруг. Когда я достигну репродуктивного возраста и полностью окрашусь в светлый цвет — не в такой мягкий оттенок, который приобретает шерсть другого двуногого в моменты высшего пика эмоций, а в более резкий, но весьма на него похожий и такой же искристый, — мне нужно будет построить гнездо, куда я принесу своё потомство. Мне будет интересно посмотреть на реакцию двуногих. Почему-то я думаю, что им это понравится.