5. история от лица лабораторной крысы (1/2)
Главный двуногий держит меня в клетке и считает неразумным существом. Я не понимаю его язык, но могу считывать его чувства через эмоциональное поле, которое он так несдержанно вокруг себя излучает. Он, естественно, даже не подозревает, что я на такое способен.
В последнее время интенсивность и хаос его чувств мешают мне спать, но адаптация к новым условиям — это лишь дело привычки.
Главный двуногий думает, что я только и жду, чтобы перегрызть длинные гибкие объекты, пронизывающие всю эту странную, гладкую и безликую нору. Как будто я настолько глуп, что не отличу приемлемое для моего желудка вещество от неприемлемого. Возможно, там, откуда прибыл этот двуногий, существовали или существуют подобные мне создания, которые грызут что попало. Но мы, гартину, не настолько примитивны. Пусть у нас нет сверкающих, стерильных жилищ, лишённых запаха и уюта, но зато есть тёплые норы и мягкие бока сиблингов, и мягкий гул эмоций всей стаи, и сладкие плоды орекайа, и шелест листьев туэпакки, и тепло наштимра — нашего светила, призывающего день и ночь.
С какой стати я стал бы грызть какие-то нелепые, несъедобные вещи?
Главный двуногий кормит меня круглыми плодами, которые на самом деле и не плоды вовсе. Он делает их из того же порошка, что и свою пасту, иногда смешивая несколько разных порошков вместе. Возможно, чтобы разнообразить вкус и запах. Это не помогает.
Как не помогает и свет, излучаемый прямо с потолка и стен этой норы. Местное светило призывает день в одно и то же время и сияет ярко, но не согревает и не приносит радости. Но и с этим пришлось смириться.
Другой двуногий, который недавно тут появился, выпускает меня из клетки и сажает себе на плечо. Я чувствую, что мы чем-то похожи. Возможно, он тоже потерял свою стаю? Его эмоции сродни бурному потоку, и мой разум цепенеет. Поэтому я послушно сижу на его плече и охотно подставляю живот для поглаживаний — это его успокаивает. Гартину умны и умеют приспосабливаться. Мы с рождения знаем, что иногда лучше сдаться добровольно, чем истощать себя напряжённостью чужого эмоционального поля.
Другой двуногий стоически ест пасту, которую готовит для него главный двуногий, и почти всегда притворяется довольным, чтобы того не обидеть. Другому двуногому тоже не по вкусу эта пища, и я подозреваю, что он сажает меня на плечо, чтобы скормить мне часть своей еды. Я часто чувствую в нём стыд, сожаление, влечение, глубокую и болезненную печаль, отчаяние, страх. А ещё я чувствую, как он безуспешно пытается подавлять всё это. Зачем? Возможно, его эмоции заметны со стороны? Мы, гартину, обладаем не особо хорошим зрением, но я вижу, что шерсть на голове другого двуногого бывает то светлее, то темнее, хотя он ничего с ней не делает. Возможно, эта смена оттенков как-то связана с перепадами его эмоций?
У главного двуногого шерсть на голове неизменно тёмная. В остальном мне кажется, что двуногие принадлежат к одному виду или, как минимум, к родственным. Если бы я встретил больше двуногих, я бы, скорее всего, не сумел бы различать их между собой. Но я знаком только с двумя и могу со всей уверенностью заявить, что они кое в чём разные.
Моя лояльность на стороне главного двуногого, который хотя и приписывает мне странные и глупые инстинкты, которых на самом деле нет, но при этом кормит меня и заботится обо мне уже очень-очень долгое время. С другой стороны, мне не приходится выбирать между двуногими, потому что другой двуногий не оспаривает право на доминирование в этой норе, а соблюдает правила. По крайней мере делает вид. Точно так же, как и с едой. И каскады его эмоций, к которым я пока не привык, говорят мне о том, что он скорее пострадает сам, чем причинит вред главному двуногому. Подобная преданность вызывает у меня уважение.
***</p>
Недавно, в очередной раз сидя на плече другого двуногого, я решил продемонстрировать ему своё расположение так, как это делают в моей стае, и слизнул немного размазанной пасты с его рта. Чистить рот друг другу после еды — это важный элемент общения между гартину в одной стае, проявление привязанности и добрых чувств.