Глава 56. Воспоминания о былой любви (1/2)
— Миша?
Ярослава разглядывала стоявшего перед ней Генриха, которого пощадило время. Даже полевое пьянство не оставило следов на его чеканном лице. Вот уж точно подии живут и сохраняются долго. Тому же Дорохову хорошо за пятьдесят, а выглядит на тридцать с небольшим.
За двадцать лет Ярослава забыла Генриха, а тут разом всё вспомнила. Как влюбилась без памяти в тёмно-синие, как вечернее небо после заката, когда на землю опускается тьма, глаза. Как почувствовала всем своим существом древнюю силу, гремящую, подобно горной реке. Ярослава мало знала подий, но они ощущались иначе, чем другие чародеи: как отзвуки самой природы.
Вот и Генрих тем дымным летом двухтысячного года пах грозой. Ярослава вспомнила, как увела его совершенно никакого с вечернего костра после того, как он рассказал легенду о Ледниковой Принцессе. Кто бы мог подумать, что эта перевранная история окажется о его наречённой? И что сама Ярослава вляпается по самое не могу.
— Я увидел, что Яхонтов с кем-то обедает, — произнёс Генрих, подсаживаясь за столик. Его пшеничного цвета волосы за полевое лето выгорели в жжённую солому. — Сначала не узнал тебя, а потом как узнал! Он тебя запугивал?
— Да, — Ярослава не видела смысла скрывать. — Откуда ты знаэшь Яхонтова?
— Он финансиг'ует наши алтайские и хакасские г'аскопки, — прокартавил Генрих. — Пойдём к нам. Эвенкийские коллеги-палеолитчики. — И тихо добавил: — Почти все — шаманы.
— Ты чувствуэшь силу?
Ярославу точно обухом по голове ударили. Она же никогда не интересовалась, как ощущают магию подии. И не преминула попенять: — Почэму тогда за мэня нэ вступились?
— Если бы Яхонтов бог'зеть начал — вступились бы, — отозвался Генрих. — А силу подии чувствуют как пг'иг'одные явления.
Ярослава кивнула. В обществе Генриха было неловко от того, что она к нему ничего не чувствовала. Ничто в душе не дрогнуло, не встрепенулось при его виде. Даже воспоминания о душных жарких ночах, когда они любили друг друга на продавленном диване Пал Палыча оказались блёклыми. Двухчасовые доклады палеолитчиков о том, как они раскапывали двенадцать метров земли и породы слой за слоем, а в конце как бы между прочим сообщали, что нашли кусочек уголька два на два сантиметра, и то возбуждали больше.
— А что ты помнишь? И как? — Вопрос вырвался сам собой, Ярослава не успела сдержаться. Уж очень было интересно послушать, как изменился Генрих, обретя знания о своей первозданной сущности.
— Как будто это пг'оисходило со мной. — Генрих махнул эвенкам, что посидит пока со старой знакомой. Подозвал официанта и заказал блины с джемом. Ярославе кусок не лез в горло, поэтому от второго, точнее третьего, завтрака она отказалась. — Я не люблю об этом думать. Не хочу. Мне не нужны эти способности. Мы с Тамаг'ой г'ешили остаться собой. Обычными людьми. И отпустили Белояг'а и Даг'ию.
— Почэму вас нэ заставили забыть? — Ярослава сдалась и попросила воды. — Как Риту и Жэню? Что у вас там вообщэ случилось?
Необычно было разговаривать с Генрихом, как будто они расстались вчера добрыми знакомыми. Но Ярослава чувствовала, да и мережка шептала, что Генриху надо об этом кому-то рассказать. А чужому человеку такое поведать порой проще, чем товарищу. Ярослава загрустила. Хоть она теперь и не была влюблена в Генриха, становилось печально, что отец её наследницы для неё и дочери совершенно чужой. Даже несмотря на то, что у ведуний так принято со времени разлада Неба и Земли.
— Дух леса, Тайга, котог'ая пг'обудила нас, даже не пг'едлагала забыть, — пожал широкими плечами под синей в цвет глаз рубашкой Генрих. — Она была чем-то очень г'астг'оена.
— Миш, — прервала его Ярослава. — Мы оба отвратитэльно разговариваэм. Давай я буду говорить «в тэбя» по мэрэжкэ, а ты — думать в отвэт?
«Это резонно, — прозвучал в сознании спокойный сильный голос Генриха. — У тебя время есть?»
«Нет, — честно призналась Ярослава. — А у тебя?»
«Тоже. Меня ждут эвенки, а дома Тамара с близнецами. У тебя же дочка?»
«Инесса. — У Ярославы не хватило духу признаться Генриху, что дочка от него. Ни к чему ему это. Хорошо, что никто, кроме ведуний, на мережке читать не умеет. — Так что с тобой произошло?»
«В прошлом году в канун Вальпургиевой ночи к нам пришла Рита. Сказала, что дух леса Темноводной пробудила в ней знания о том, что она — воплощение птицы Сирин. И что некроманты Дороховы замыслили завладеть силой Алконоста, впитавшего мощь Перуна после его распада. Дороховы хотели развязать войну против небесных колдунов-маний, чтобы вернуть своему народу свободу и былое величие. Рита была в полном ауте, хотела помочь Тайге и её земле. Хотела, чтобы не было войны. Она была... Тамара назвала это «под Сирин». Я теперь даже не знаю, кого там было больше — Риты или райской птицы. И... Мы пошли с ней. Я вообще думал, что, может, её обманули какие-то сектанты. Рита всегда была склонна к мистицизму, да ещё первый ребёнок в сорок — тут у молодых крыша едет, а когда жит-быт давно сформирован и подавно. А в Аксёновке нас поджидала Тайга. Дала отвар огнецвета и...»
Ярославе уже не слышала Генриха. Мережку застлал туман, а когда он рассеялся, Ярослава увидела выжженный дотла берег реки. На раскрошенной гальке и спёкшемся в стекло песке стояли воины, объятые голубым мерцанием.
В исцарапанных доспехах и порванных кольчугах, помятых шлемах, с сухими землистыми бородатыми лицами «болотных людей», пролежавших тысячи лет под торфом и водой. Горизонт разгорался под пение соловьёв розовым рассветом, а перед воинами стояли Генрих и Тамара. Крашенные в платиновый блонд волосы Тамары трепал налетавший с реки ветер, а ониксовые глаза неуловимо напомнили взгляд Павла Дорохова.
Сделав шаг, Тамара подняла руку с оружием. Миг спустя её движение повторил Генрих. Их разорванная одежда, в которую были облачены пятьдесят тысяч лет назад Княжна и Воевода, колыхалась, напоминая погребальные саваны.
― Вы храбро сражались, ― негромко произнесла Тамара. Её голос заполнял собой всё вокруг. ― Теперь вы свободны. Свой долг Княжеству Алтын-тобрак вы отдали.
Воины безмолвно подняли руки и приложили к рёбрам, за которыми тысячелетия назад бились живые сердца. Кольчужные кулаки коснулись адамантовых доспехов, и армия начала таять. Воины становились прозрачными, а поднимавшийся над ними туман устремлялся в светлеющее небо, туда, где среди света звёзд брали начало родовые реки, заждавшиеся блудных душ. Следом голубое мерцание охватило и Генриха с Тамарой. От их тел отделились светящиеся фигуры и взмыли ввысь следом за воинами, растворяясь в тускнеющей ночи. Покинутые тела дёрнулись в судорогах, обмякли и повалились на землю.
«Обещанного Алконоста я так и не увидел, — сообщил Генрих, когда Ярослава вывалилась с мережки, точно из растопленной до состояния «ташкента» бани. — Тайга не пустила нас в избу к роженице и, кажется, была недовольна, что мы отпустили армию».