Глава 26. Время собирать камни (2/2)
― А если это всё-таки от палёнки? ― вдруг жалобно протянул Адам. ― Акулята на пасеке всё подряд глушили.
― Почэму мы нэ пошли за помощью к ним? ― всполошилась Ярослава, едва не подавившись супом. Акулятами звали сыновей старого пасечника дяди Гриши Акулова, который из-за болезни редко наведывался в свои владения.
― Они уехали ещё позавчера! ― огрызнулся Адам. ― И меня на своём «ЛиАЗике» до биостанции подбросили.
― Сами бы вы не дошли. ― Ярослава повернула на голос дочери и увидела Инессу, забежавшую в избу. С её дождевика ручьём стекала вода. Длинные русые волосы промокли, а серые глаза горели азартом. ― Это ведь может быть органическое поражение, Ярослава Ростиславовна? Я бы осмотрела Адама Евгеньевича, всё же два курса отучилась в меде.
― По пьянкам-гулянкам? ― недоверчиво оглядела дочь Ярослава.
― Я даже повышенную стипендию за хорошую учёбу получала, ― огрызнулась Инесса. ― Веселилась ночью. Поэтому погляжу, что тут, пока Романов и Горыныч чинят лодку.― И она деловито прошествовала к топчану, где скорчился со страдальческим и злым видом Адам.
Ярославу качало, словно берёзу на ветру, от жалости до ненависти к нему, поэтому она просто наблюдала, как Инесса бесстрашно села напротив Антонова и достала маленький карманный фонарик. А ведь смотреть в его мутные глаза было жутко даже Ярославе.
― Такое чувство, будто эту глаукому никогда не лечили, ― произнесла Инесса. ― Будь у вас катаракта, она бы только зрачок забелила, а тут вся радужка поражена! Вы же лечились? Не подорожник прикладывали?
― Стоило бы приложить подорожник: больше пользы было бы, чем от вас, ― дёрнулся Адам.
Ярослава затянулась так, что щёки соприкоснулись изнутри. На неё Антонов мог вылить хоть ушат помоев, но вот Инессе гадости говорить она не позволит.
― Тэбэ бы благодарить научиться, ― произнесла Ярослава, вставая и увлекая дочь в сени. ― Инэсса, нэ сэрдись на Адама Эвгэньэвича.
― А чего злиться, когда он прав? ― Дочь подняла на неё воинственный взгляд серых глаз. ― Толку от меня нет. Ни дара, ничего. Вот только я в этом не виновата! ― Она отвернулась, но Ярослава заметила на кончиках её ресниц слёзы.
― Конэчно, нэ ты. В том, что у тэбя нэт силы, виновата я. ― Ярослава произнесла это и застыла, не в силах поверить, что, наконец, произнесла то, что камнем висело на душе вот уже десяток лет.
― Ты? ― Инесса сморгнула слёзы и недоверчиво поглядела на мать. ― А ты-то тут причём?
― Я тэбэ выбрала такого отца. ― У Ярославы пересохло в горле. Она никому не рассказывала о том, что было. Даже матери. Догадывалась, что Айнура что-то подозревала, но даже на смертном одре не расспрашивала, от кого дочь родила наследницу. ― Мы познакомились лэтом двухтысячного года на сэвэрэ нашэй рэспублики. И я почуяла в нём вэликую силу. Дрэвнее и могучее зэмноэ колдовство. Силу воды, воздуха и молний. Я думала, что он ― подходящий кандидат. По повэрью, зэмные колдуны напитывают вэдуний силой. У мэня нэ вышло.
― Мой отец из подий? ― пробормотала Инесса. ― Они же скрытные черти, я вот ни одного не видела.
― Видэла, ― покачала головой Ярослава. Айна, как тяжело было об этом говорить! ― Ты своэго отца видэла. Он в Мамонтовкэ на Ташсу тагарские курганы раскапываэт вот ужэ лэт двадцать. И ты в старших классах с кружком музеевэдов туда эздила.
― Мой отец ― Михаил Александрович? Генрих? ― На Инессе лица не было. Глаза округлились, рот приоткрылся, губы дрожали. ― Он же… он же… он же, айна возьми, алкоголик! Он у нас унитаз заблевал, когда мы жили отрядом в мамонтовской школе. И пежил, не скрываясь, свою Томку ― художницу-аспирантку. Бледная моль… Ты намного круче!
― Я потом подумала, что покусилась на то, что мнэ нэ прэдназначалось, ― печально отозвалась Ярослава. ― Вот и получила наказаниэ. Такоэ мощноэ колдовство нэ могло быть в мирэ просто так.
― Ты просто влюбилась, мама. ― Инесса неловко тронула её за плечо, покрытое расшитым ракушками-каури кам кеби. ― Бываэт.
Ярослава кивнула, а Инесса, поспешно натянув дождевик, ускользнула в водную мглу. Ярослава прислонилась к дверному косяку и закурила, глядя на затянутые хмарью хребты. Часть своих камней она собрала. Теперь предстояло как-то вылечить Адама. Вот только она не представляла, как.
Нехорошее предчувствие разливалось в груди, а перед глазами вставало жуткое свечение ГЭС. Быть может, Эрлик вовсе не хочет, чтобы строительство останавливалось… Или Адама проклял кто-то другой.