Глава 26. Время собирать камни (1/2)

― Да что за айнова болэзнь?! ― Ярослава погрозила небу кулаком с зажатым в нём черёмуховым посохом. Точнее, потолку, за которым с хмурого беспросветного свода второй день лил дождь. ― Нэ пойму!..

― Ой, великая шаманка не может вернуть зрение алкоголику, который ослеп от дешёвой водки! ― саркастично протянул Адам. Не будь он незрячим и пациентом Ярославы, она бы ему врезала.

― Рот закрой, а то кут вылэтит! Нэ забэрёшь потом, ― буркнула она, поводя плечами, онемевшими под тяжестью кам кеби. Обычно шорские шаманы не облачались во время лечебных камланий, но без туура и обрядового костюма у Ярославы ничего не вышло. С ними, впрочем, тоже.

― Что? ― с горечью откликнулся Адам, неловко повернувшись на звук и глядя жутковатыми белёсыми глазами мимо Ярославы.

― Кут ― это душа, ― пояснила она. ― Эё создал Эрлик ― хозяин нижнэго мира, поэтому она ― эго собствэнность. Обычно при болэзни кут забирают злыэ духи, но твой на мэстэ. Никогда такого нэ видэла…

Адам высказал ещё что-то едкое, собирался продолжить, но Наташа, всё это время сидевшая на топчане, застеленном шкурами и служившем Горынычу постелью, взяла его за руку. Адам дёрнулся, буркнул что-то, даже не пытаясь смотреть на Нехлюдову, но через миг сжал её пальцы в ладонях.

Ярослава отвернулась. Ей не хотелось смотреть, как Наташа успокаивает своего истинного, успевшего поистерить, поплакать и пошвыряться бутылками за прошедшее время. Самое ужасное было, когда Адам пытался вырезать себе глаза, уверяя, что катаракту удаляют, и Баринов с Романовым отнимали у него осколки разбитого зеркала.

А дождь лил, как из ведра. Карасу вышла из берегов, и теперь несчастные орнитологи добирались до сетей в ивняке на лодке или в болотниках. Видя страдания студентов, десяток мокрых квохчущих дроздов и пару дохлых московок, Баринов распорядился снять сети. И тут уже вклинилась Лена, мягко, но настойчиво заявив, что не отправит детей хлюпаться в реке: мало ли, что водяной и айны задумали. Поэтому снимали сети её духи, нехотя выползшие из Лося. Ярослава ещё никогда не видела таких несчастных тёсов. Они откровенно чего-то или кого-то боялись, кучковались и старались побыстрей вернуться в тотем.

Единственным, кто худо-бедно справлялся со своими обязанностями, был домовой Горыныча. Поскольку на всю остальную биостанцию сыпались одна беда за другой.

В одну ночь сломались обе лодки, все три запасных мотора-«Ветерка», «УАЗик», «шишига» и спутниковый телефон. За короткий миг «Лосиная Курья» оказалась отрезана от всего остального мира. Тучи гуляли над рекой, наползали с хребтов Подковы, а дождь всё лил, не переставая ни на мгновение. Ни единого просвета, ни тени затишья. Только стена дождя под монотонный, вгонявший в транс стук капель по оцинковке.

― Нэхороший, злой дождь, ― пробормотала Ярослава, закуривая. ― Кто-то нас проклял. Вспоминайтэ! ― Она резко повернулась к Наташе, которая поспешила отстраниться от Адама. ― Кому пэрэшли дорогу в Баляснэ?

― С губернатором одно время собачились, когда он водохранилище хотел строить, ― отозвалась Наташа.

― С Дороховым? ― гаркнула Ярослава.

― Кто у нас ещё губернатор? ― огрызнулся Адам. ― Только не говори, что он тоже… из ваших!

― Эщё как, ― недобро усмехнулась Ярослава. ― Я эго нэ так хорошо знаю, но увэрэна, что он бы вас просто убил. Кто эщё?

― Малюта Яхонтов, ― хрипло произнесла Наташа. ― Мы его «свечной заводик» под угрозу ставим, пока здесь работаем.

― Будь он здэсь, развэял бы вас к айнам собачьим. ― Ярослава поймала Наташин непонимающий взгляд и посмотрела на испуганного Адама, снова глядевшего поверх головы Каргиной. ― Значит, столичных вэдуний мог заставить. Айна возьми! Как забрал у бэдняжэк их посохи, так и вэртит ими, как хочэт!

Ярослава сильней сжала собственный посох. Около метра длиной, вырезанный давным-давно из черёмухи, он передавался от матери к дочери, как символ владения землёй. Знаком, что теперь у места есть хозяйка, и они защитят друг друга. Только вот из Ярославы стражница вышла никудышной.

Все понимали, что Адама надо срочно везти в больницу, а из «Курьи» ― выбираться. И речи не могло быть, чтобы идти пешком. Дорогу размыло так, что они завязли бы в первой же колее. Весь наземный и водный транспорт почил, но оставались духи. Обрадовавшаяся было, Ярослава уже хотела призвать тёсов, но те наотрез отказались вылезать из шедена. Подвывая и перешёптываясь так, что даже на таком расстоянии закладывало уши и болела голова, тёсы бормотали, что с места не сдвинутся, пока он не велит. Духи боялись приближаться к «Курье», страшились кары, которую неминуемо получили бы, нарушив его запрет. И Ярослава с ужасом понимала, что они все вместе взятые, скорее всего, чем-то прогневали Эрлика. Видимо, что-то расстроило его.

Ярослава смотрела на прямые и спиральные линии, расчерчивавшие посох, на кусок бересты, привязанный кендырной нитью с одного края, и вырезанную голову ворона с другого. Из всех Ярославиных байана подле неё остались только духи домашнего очага. Она видела человекоподобные нечёткие фигуры тер-кижилер, окружавших всех, кто был в избе. Они никуда не уйдут, их передала Ярославе мать. Славные они, незаслуженно позабытые, но и могут мало. Дождь не остановят и помощь не приведут. Ярослава дала им сала и масла, достала тряпичных кукол из чемодана, который всегда возила с собой.

Её плеча мягко и неожиданно коснулся ежик-ези. Хозяин двери мягко сунул Ярославе в руки миску с супом. По вкусу фрикадельки напоминали бобра.

Ярослава устало улыбнулась, позволяя сыну Ульгена заплести ей косы. Всё же не зря она возила с собой онгон хранителя жилища, сделанный из бересты.