Глава 25. Ночная кобыла (1/2)

***</p>

июль, 2017 год, Балясна</p>

Над железнодорожными путями поднималось жаркое июльское марево, перемешанное с пылью. Наташа чихнула и поудобней перехватила гербарную папку. Чёрт её дёрнул после спокойной курсовой о растительных сообществах вырубок на стационаре «Тайга» выбрать изучение флоры города, заложить исследовательские площадки и мотаться собирать материал по окраине Балясны. Да ещё и любимая кафедра сбагрила её на производственную практику в Департамент природоохраны. А больше всего на свете Наташа ненавидела бюрократию и отчёты, написанные по принципу монстра Франкенштейна — собранные из кусков других. И теперь после четырёх часов пошива дел и анализа данных со старых отчётов она мчалась собирать гербарий для диплома.

Она в красках представляла, как Мейер будет причитать о повторности исследований, о том, что инвазивных<span class="footnote" id="fn_29748962_0"></span> видов отмечено слишком много, а, по мнению Наташи, слишком мало. Последняя книга о флоре Балясны вышла десяток лет назад и, как это часто бывает, на момент публикации уже морально устарела.

Одурев от жадности при виде незнакомых растений, многие из которых она уже отметила про себя, как вселенцев, Наташа «пылесосила» площадку вдоль железнодорожного полотна. Не обращая внимания на жару, Наташа закладывала гербарий, делая быстрые пометки в списке знакомых растений. С новыми цветульками она потом засядет в гербарной, и никто её не потревожит. Жаль только, что и не поможет, если она застопорится в определении ― злаки, которыми изобиловала железка, давались ей со скрипом.

Наташа взмокла, кроссовки покрылись пылью, как и волосы. Хорошо, что сейчас лето, и в своём общажном блоке она одна. Наташа улыбнулась солнцу, наклонилась за зверобоем и только сейчас поняла, что у неё закончились газеты, а гербарная папка не завязывается, столько она набила туда образцов. Наташа потянулась к папке и хотела пойти до остановки, как тесёмки лопнули, и весь собранный материал рассыпался по рудералке<span class="footnote" id="fn_29748962_1"></span>, покрывавшей откосы железки.

― Ну блядь!.. ― Смартфон вжикнул последним процентом зарядки и отрубился.

Положение было отвратным. Мейер уехал на Алтай с биологами из Новосвирьска, друзья ― на практику в «Тайгу» или ещё куда. Сейчас Наташа очень жалела, что с головой нырнула в учёбу и не завела приятелей среди не-биологов. Конечно, в Департаменте знали, куда отправилась их практикантка, но надеяться, что они вышлют за ней кого-то, не стоило.

Вздохнув, Наташа принялась собирать образцы. Кое-как запихала их в папку и уже хотела топать до остановки, как вдруг на другой стороне железки притормозил белый «Мерседес». Наташа напряглась и сжала покрепче нож, которым выкапывала растения: кому понадобилось останавливаться здесь?

― Наталья Нехлюдова? ― Из «мерса» вышел подтянутый тёмно-русый мужчина лет сорока пяти в светлой рубашке и белых брюках. Эстет, вот кто точно не ползал по щебневой насыпи три часа.

― Я, ― недоверчиво отозвалась Наташа. ― А вы кто?

― Антонов Адам Евгеньевич. Наташа, вы ― практикантка в моей лаборатории, ― улыбнулся Антонов и снял солнцезащитные очки, поглядев на Нехлюдову умными зелёными глазами с лёгким прищуром.

Ей захотелось фейспалмнуть. Ну конечно, она же видела на стенде его фотографию. Но Антонов всё время мотался по Балясне и области, поэтому в лаборатории Наташа его никогда не заставала.

― Здравствуйте, ― только и смогла отозваться она, пока Антонов заваливал её гербарием заднее сиденье «мерса». Затем подал Наташе бутылку воды, к которой она жадно присосалась: свою давно выпила. На миг на его пальце блеснуло обручальное кольцо, а следом Наташа уже ехала в удобном салоне с кондиционером и думала, что наверняка схватит простуду от такого контраста. Только бы гербарий успеть разобрать.

***</p>

июль, 2021 год, «Лосиная Курья»</p>

― Где же ветер мой? Пусто в поле. Или предал меня мой милый? ― пробормотала Наташа строчки, всплывшие в сознании и крутившиеся песней на повторе.

Она давно ушла от костра, где гитары достали все, кому не лень, и началась вакханалия со спиртом, чачей и чёрт знает, чем ещё. Наташа тоже могла бы спеть, но одна мысль о том, чтобы взять гитару, нагоняла на неё тоску. Сейчас она могла петь только для кого-то. Но не знала, где её ветер. Да и плохо понимала, что из них двоих ветер ― нервный Адам или импульсивная Нехлюдова?

Умела бы она летать наяву, а не во сне, знай, как, обернулась бы ветром и отправилась искать Адама. Попробовала бы поговорить с ним. Наташа чувствовала, что сейчас тот самый момент, когда её услышат. Быть может. И если у Адама не хватает сил найти её и поговорить, то это сделает она. Получится ― хорошо, нет ― невелика потеря.

От своих мыслей Наташа чуть не разрыдалась вновь. Она понимала, что семья ― ответственный шаг, и чтобы не было мучительно горько за бесцельно прожитые годы не с тем человеком, стоит думать головой. И она думала. Но полюбила. В начале зимы ещё сомневалась, украдкой глядела на Адама, представляя его мужем и, что греха таить, отцом своих детей. Но теперь знала точно: любит. Пусть неправильно, ну и ладно. И дело не в словах Каргиной об истинных парах, не в легенде о наречённых. Дело в сердце. И если оно говорит, что надо найти Адама, так тому и быть.

― Добрый-вечер-я-ищу-Адама-Евгеньевича, ― скороговоркой выдала Наташа, стукнувшись на ватных ногах в домик Баринова, где засели преподаватели-биологи, Каргина с Громовой и Горыныч.

― Он ушёл на пасеку ещё днём, ― отозвался Романов. ― Посиди с нами, Наташа Николаевна, ― он улыбнулся, а ей показалось, что про неё и её чувства все знают. Ну и плевать!

― Нет, я пойду, ― замотала головой Наташа, прикидывая, что идти до пасеки километра четыре. А дороги она не знала. Может, кто из студентов покажет за бутылку коньяка? Или Илью попросить? А если духи проводят?.. Не папу же дёргать ― стыдно.

Что она делает? Наташа остановилась почти у самого шлагбаума, чувствуя на себе взгляд тотема-лося. Собралась на ночь глядя под вспышки далёких молний и рокочущий ворчливый грохот грома идти по лесной дороге в никуда? Почему? Зачем?

Горло сдавило рыданием, но через секунду Наташа услышала тяжёлые шаги, а свет от фонарика запрыгал по кустам черёмухи. В калитку протиснулся папа, держа в руке коричнево-рыжую болотную сову с круглыми глазами. Птица пощёлкивала клювом и вцепилась в руку Николая Фёдоровича когтями, разодрав до крови кожу.

― Пойдём руки обработаем! ― всполошилась Наташа, следуя за папой в лабу орнитологии, где птица получила кольцо и была выкинута широким жестом в предгрозовую тьму. ― Грязь попадёт, орнитоз… ― Она цеплялась за всё, лишь бы не впасть в отчаяние и истерику.

― Я не Илья Николаич, который руки в последнем канавочном цилиндре моет, откуда только что десять дохлых мышей после дождя достал, ― улыбнулся папа, пока Наташа заливала глубокие царапины йодом и перематывала бинтом. ― Прости, Юрок, что сразу тебе всё не сказал. ― Он поднял на неё виноватый и сочувствующий взгляд светло-голубых глаз. ― Не знал, как подступиться, и повода не было. Я нашёл кучу отговорок. А потом началась вся эта свистопляска с золотом, Ярослава Ростиславовна вызвала вас. Но я всё откладывал разговор. Думал, что оно само как-то решится. Что твоё участие, как ведуньи, не понадобится. Я выспросил у твоей мамы всё, а оно вон как повернулось. И потом решил, что Яся тебе всё расскажет. Ловко я сбагрил разговор, да? Малодушно.

― Я сама не лучше. ― Наташа взяла папу за здоровую руку. ― Хотела ещё в первый день сказать тебе, что… люблю Адама, но предоставила ему разбираться.

― Я ещё и поэтому молчал: боялся наговорить лишнего, ― повинился Николай Фёдорович. ― Прости, Наташ, но Адам ― не лучший выбор. Пьёт с годами всё сильней, психует. Ну вот я и сказал это, ― печально улыбнулся он. ― Теперь точно стал дедом с клюкой.