Глава 13. Предзнаменования (1/2)
июль, 2021 год, «Лосиная Курья» </p>
― Послэ того, как твой Гамаюн вэрнулся к тэбэ, ты нэ вэришь в то, что наш мир нэмного нэ такой, каким кажэтся? ― На берегу горел костёр, но Рита и Ярослава сидели слишком далеко. Рита видела только, как далёкие отсветы отражались в чёрных глазах Каргиной, точно в подземных озёрах. Или в перьях вороны.
― Женя потом мне всё объяснил: его аспирант ― мой дипломник бывший ― ездил ко мне и сообщил об этом Евгению Николаевичу. Женя узнал, прозрел, завёлся и приехал. И вот результат, ― пожала плечами Рита. Она покачала головой, отказываясь от новой порции спирта. Хватит. ― Никакой мистики, Ясь.
― Ай да нэ скажи. ― Губы Каргиной тронула слабая улыбка. ― В нашэм мирэ, Рита, эсть истинныэ пары ― тэ, кто прэдназначэн друг другу Нэбом и Зэмлёй. Чэй союз одобрэн богами. Такиэ пары живут счастливо и спокойно рожают дэтэй. Вот только мало тэпэрь о них знают. Прэдпочитают жэнщин губить… ― Ярослава замолчала и уставилась в темноту лога Курьинки.
Рита непонимающе посмотрела на Каргину. Та время от времени выдавала что-то эдакое, но чаще затрагивала шорский фольклор. К этому Рита привыкла, но сейчас Ярославу понесло совершенно не в ту степь. Рита не могла понять, о чём хочет сказать подруга, но чувствовала, что та ходит вокруг да около чего-то важного для неё. И никак не может донести до пьяной Громовой прописную истину.
― Я про отца Инэссы тожэ думала, что он ― мой истинный, ― вдруг продолжила Ярослава. ― Я ― шаманка, свою судьбу нэ вэдаю. А он был таким… волшэбным. Чуяла я в нём колдовскую кровь, только нэ от Нэба эго сила. А глаза синиэ, как дрэвний лёд.
― Миша Генрих ― отец Инессы? ― Рита не верила своим ушам, но при этом ощущала, что всегда это знала. Тот, с кем она познакомилась ещё на своей первой практике. Генрих ― талантливый, блондинистый и пьющий запоем в поле археолог, который, пока был аспирантом и молодым кандидатом, подрабатывал на палеонтологических раскопках. Успел сменить трёх жён и стать отцом четверых детей.
«Пятерых, ― поправила себя Рита. ― Жаль, что не семерых. Было бы как козлят».
Вот почему она чувствовала, что где-то видела Инессу. Да, той не досталось ничего от матери, но младшая Каргина взяла всё от отца. Лишь бы не повторила его пьющую и неустроенную судьбу. Ведь только недавно Генрих нашёл свою настоящую любовь ― художницу Тамару из Переярска, аспирантку мэтра Памятова. Рита как-то видела Генриха и Тамару вместе: спокойные, гармоничные и… как будто одинаковые со своими светлыми, пусть и крашенными у Тамары волосами, и взглядом с поволокой. У Генриха-то понятно, почему ― редко просыхает, а вот Тамара…
Рита замотала головой, чувствуя, как тошнота, но не от выпитого спирта, поднималась к горлу. Это было нечто другое. Плотное, липкое, словно туман, доносящее до изменённого алкоголем обоняния отголоски полынного дыма и ощущения жирной копоти на руках и лице. Воспоминания о Генрихе и Тамаре всколыхнули нечто, что трогать не следовало. Задели истончившуюся струну, которая лопнула, уколов разорванными волокнами нервы. Оцарапала что-то потаённое, затихшее до поры до времени, но теперь ползшее на поверхность.
Встряхнувшись, Рита поняла, что продрогла от выпавшей росы и речного тумана. В груди стоял ком, а в голове шумело. Словно она не смогла вспомнить что-то важное. Близкое, как-то связанное с ней и Женей.
Сощурившись, Рита разглядела, как к костру подошёл Баринов, а рядом с ним проскользнула Лена. Странная они пара, а в том, что они вместе, Рита не сомневалась. Просто так беременная женщина не поехала бы в тайгу, если только там не отец её ребёнка. А пропитанный лесом и птицами Илья Николаевич время от времени напоминал Рите Лешего ― Вадима Ильина, с которым она давным-давно рассталась. Тот тоже никогда не разлучался с тайгой, как Баринов ― с Леной.
Приступ тошноты ударил внезапно, так, что голова закружилась, а сдерживаться больше не было сил. Рита на карачках, не разбирая дороги и царапаясь об ивы, метнулась в сторону, и её стошнило.
Ей не было так плохо с первых месяцев беременности, когда токсикоз не отпускал аж до четырнадцатой недели. Беспрестанная тошнота и редкая, но неудержимая рвота вспыхнули в сознании, пока Рита, закрыв глаза, замерла в траве. Как же хреново! Стоило начать вспоминать старых знакомых, как тут же наблевала, как перепившая первокурсница. И это геолог со стажем!
― Ясь, пойдём к костру, я больше сегодня не пью, ― пробормотала Рита. Её покачивало, а щёки горели. ― Может, Адаму репу начистим, ― попыталась пошутить она.
― Наташа и Адам поругались на экатонэ, ― сообщила Ярослава, пока они шли к костру. ― Нэ будэт их сэгодня. ― И недобро усмехнулась: ― А Айвазов отсыпаэтся послэ прогулки.
― Помягче бы ты с ним.
― Он получаэт столько, сколько заслужил, ― отчеканила Каргина. ― Назвался шаманом ― полэзай на писаницу.
Возле костра, полыхавшего высоко и ярко, разбрасывая снопы огненных искр, как ни странно, собрались только карасукские биологи. Катя положила голову на плечо мужу и почти не притронулась к спирту, Баринов и Лена сидели так близко друг к другу, что их тени казались одним целым. Рита заметила, как Илья Николаевич украдкой обнял Лену за талию и положил ладонь ей на живот. Где-то у большой реки, со стороны, противоположной логу Курьинки, у озёр, слышались смех и голоса студентов: они пускали венки и купались на песчаной косе.
― Не боитесь, что дети ночью перепьются и утонут? ― Рита присела на свободное место, Ярослава улеглась на нагретой жаром земле и закурила «Приму».
― В «Курье» не тонут, ― веско протянул Горыныч. Он жил на биостанции безвылазно, но Рита почти не видела его: Генка пропадал то на огороде, то на пасеке, то чинил лодки на пристани. ― Водяной тут добрый. Ещё бабка моя говорила. ― Он усмехнулся и залпом выпил стопку спирта. ― А вообще, чья судьба сгореть, тот не утонет. Эх! Невесёлая у нашего курса судьба, Ритка-Два-Стакана. Несчастливы мы все в семейной жизни. Может, нас кто-то проклял? Я вот до сих пор не женат и ни разу не был, ты только недавно своего птицу-говоруна нашла. Или как мы Евгения Николаевича звали, ёшь твою в роги? Гамаюн?
У Риты холодок пробежал по спине. Конечно, это было совпадение, но… Что-то всех сегодня потянуло на ностальгию. А Генка продолжал:
― Мы тогда вместо геологического музея в Двадиаковскую галерею попали, помнишь? Там нам экскурсовод про картину Васнецова «Сирин и Алконост» рассказывал. Что поёт Сирин сладко и все от этого дуреют и гипнотизируются. Вот я и болтанул, что ты, Ритка, наша Сирин. А на практике кликуха закрепилась. Эх, ёшь твою в роги, были времена! ― Генка снова приложился к стопке, а Рита сидела и не могла пошевелиться.
Ночь Ивана Купалы с каждым мгновением превращалась в обитель мистики и нечисти. Уж точно они собрались здесь, как на подбор: зелёно-синий змей Горыныч, шаманка, две неведомых зверушки Романовы, недолеший, берегиня <span class="footnote" id="fn_29122640_0"></span> и птица Сирин. Ох, лучше бы оставалась она Ритка-Два-Стакана! Целее была бы.
***</p>
Ярослава слушала Горыныча и диву давалась, каким образом простой как три копейки, с виду мужик сумел поучаствовать в таком количестве событий. Она знала, что Горыныч учился вместе с Ритой, но не думала, что именно он невольно подтвердит её догадки.
Сирин, значит. Райская птица, живущая в славянском раю Ирие, что поёт песни о грядущем блаженстве и умеет свободно перемещаться между мирами. Славяне называли их Правь, Явь и Навь, шаманы ― верхним, срединным и нижним мирами. И не дай боги кому-то непосвящённому коснуться запретных тайн.
Ярослава всегда ощущала, что Рита другая. Не шаманка, не ведунья, не колдунья, не земная ведьма. Ничто из привычного, окружавшего Ярославу с младенчества, когда её мать нашла у маленькой дочки артык сеок. Лишнюю кость, отметку Ульгена ― хозяина верхнего мира. Зато теперь понятно, почему Ярослава не видела Риту на мережке. Не пускала околобожественная сущность помесную шаманку дальше положенного. Не дело ведуньям лезть в небо.
При мысли о небе Ярослава вгляделась в огонь, прогоняя непрошенные воспоминания, но танец языков пламени всё равно напоминал полёт Всеслава Бабогурова. Такой же рваный. Как у тетерева. Наверное, будь у Ярославы больше сил, она тоже могла бы летать, но кровь Айнуры Каргиной ― шаманки Шорских гор ― решила всё за неё. Так же, как Земля решила за Инессу.
― Если затаиться, то ближе к полуночи можно увидеть на косе духа-хозяина воды, ― неожиданно произнесла Лена. ― Он похож на рогатого чёрного зверя. ― Она улыбнулась, а пламя отражалось в её по-лисьи узких глазах и чёрных косах.
Ярослава встрепенулась и села. Она с самого приезда не слышала голоса Елены Усольцевой ― ведуньи Пёстрых гор, вернувшейся в человеческий облик через тридцать лет жизни в долговой звериной ипостаси. Ярослава не винила Баринова, по незнанию обменявшего наречённую на землю. Она была уверена, что Лена поступила бы так же.