Глава 10. Сказка «Лосиной Курьи» (1/2)
***</p>
сентябрь, 2020 год, «Лосиная Курья» </p>
Нигде Катя Романова не видела таких ярких и осязаемых снов, как в тайге. Её тело оставалось в палатке, а душа кралась по душистому подлеску и слушала ночь. Шуршание мышей в жёлто-красной опавшей листве, марш готовящихся к зиме муравьёв, бесшумный полёт неясыти, стрёкот последних насекомых, вой улетающих на юг серых журавлей, звон капель росы на ещё зелёных, но уже отмирающих растениях ― звуки наполняли её сознание до краёв. Мягкие лапы касались прелой хвои, неся всё дальше в чащу, где притаились клюквенные болота и озёра стариц реки Карасу.
В народе черневую тайгу называли чернь, и Катя, глядя на переплетение теней пихт, сибирских кедров и берёз, окуналась в чёрно-серый, посеребрённый луной мир. Осиновые трухлявые стволы слабо светились, навевая пугающие мысли о блудячих огнях и навьях. Было ужасно холодно. Ударили первые сентябрьские заморозки, но густой огненно-рыжий мех грел.
Катя бежала по лесу, изредка останавливаясь и принюхиваясь. Ей третью ночь мерещился запах чужой лисы, словно та ходила рядом, с каждым закатом сужая круги. И сейчас Катя следовала за терпким звериным духом, становившимся отчётливей с каждым шагом.
Между деревьев забелел просвет, но когда Катя ступила на опушку, нахлынувший страх заставил шерсть на загривке подняться дыбом. Катя припала к земле, оскалилась, подметая пушистым хвостом землю: посреди опушки стоял маленький сруб из закалённой годами лиственницы на высоких тонких пнях. Та самая избушка-на-курьих-ножках ― от старого значения слова «курить» ― наносить колющие удары. Коренные народы охотников хранили в таких лесных кладовках добычу, но гулко бьющее сердце и пригибающий к земле страх кричали Кате, что здесь и сейчас она видит вход в другой мир. Чего ещё ожидать от домовины бабки Анфисы ― телеутской шаманки.
Хруст бурелома заставил Катю обернуться и напрячься сильнее. Осторожно ступая по подстилке из листьев, по краю опушки шла североамериканская чернобурая лисица, неизвестно откуда взявшаяся в Сибири. Белый кончик её хвоста серебрился, а мех сливался с тьмой лесного полога. Лисица остановилась около избушки и, склонив голову набок, посмотрела на Катю.
Из неё словно вышибли дух: столько затаённой боли, смиренного ожидания и странной нежности, от которой хотелось завыть, было в глазах чернобурки, что Катя инстинктивно подалась назад, а через мгновение проснулась.
Она лежала в наглухо завязанном спальнике и хватала ртом воздух. По щекам катились слёзы, а перед внутренним взором стояла чернобурая лисица с человеческими глазами. То ли ещё одна шаманка, видящая звериные сны, то ли… Додумывать Катя не захотела. Воздух в палатке был такой спёртый, что Катя чувствовала — секунда и она задохнётся. Она посмотрела на лежавшего рядом мужа: Миша полночи ловил осенних ночных насекомых и теперь спал.
Мишу необходимо было проветрить, чтобы не задохся, и Катя открыла палатку. Свежий воздух ворвался в лёгкие, влажные дорожки на щеках защипал утренний морозец. Катя, натянув резиновые сапоги, вылезла наружу и убирала с глаз растрепавшиеся после сна светло-рыжие волосы.
Туман лежал над лесом, но уже начинал подниматься плотными серыми облаками, открывая взору хребет Медвежьей Гривы, с которой полвека назад ботаники Карасукского университета описали эталонную черневую тайгу. Сейчас Катя, Миша и их коллега с кафедры ботаники и экологии ― Олег Петрович ― стояли лагерем на границе заказника «Чернь». Шла работа над проектом о расширении заказника, зажатого между газодобывающей компанией и угольным предприятием. По дороге в «Чернь» Катя насмотрелась на лунные пейзажи, простиравшиеся до горизонта котлованы разрезов и теперь с чувством странного опустошения вспоминала зрелище этого настоящего Кощеева царства. Или Эрликового<span class="footnote" id="fn_29026627_0"></span> нижнего мира. От урманов равнинной тайги республики осталось не так уж и много, поэтому главной задачей было сохранить Медвежью Гриву, реку Чернявку и деревушку на берегу Карасу.
Олег Петрович уже проснулся и поставил чайник на портативную газовую плитку, а Катя уместила на вторую конфорку кастрюлю: сегодня на завтрак была гречка.
― Ты почему так рано встала, Катюша? ― Олег Петрович смотрел на неё внимательными тёмными глазами. Тонкие морщинки пересекали его плоское лицо, выдавая телеутскую кровь. А с виду обычный эколог, не скажешь, что кам<span class="footnote" id="fn_29026627_1"></span>.
― Звериные сны, ― пожала плечами Катя, присаживаясь и грея ладони о кружку с кофе. ― А вам не снятся?
― Старенький я уже для пробежек по тайге, ― улыбнулся Олег Петрович, затягиваясь сигаретой. ― Мой медведь теперь ходит медленно, с пестунами<span class="footnote" id="fn_29026627_2"></span> стараюсь не встречаться ― задерут. Миша, доброе утро! ― поприветствовал он Катиного заспанного мужа, присевшего на походный стул рядом с женой и обнявшего её за плечи. В глазах Миши отражались деревья, а взъерошенные русые волосы хотелось пригладить. Муж дышал теплом, лесом и табаком, курил и отхлебывал кофе. Как бы Катя хотела, чтобы он тоже видел звериные сны…
― С добрым утречком, ― пробормотал Миша. ― Наловил ночью немного, но какие виды! Красные книги страны и республики! Как солнце вылезет, и туман сойдёт, разложу сушиться материал, посмотрите!
― Прекрасно! ― похвалил Олег Петрович, а Катя погладила мужа по голове и впихнула ему в руку бутерброд. ― Я вот что хотел сказать, ребята. К обеду нам надо свернуть лагерь и спуститься ниже по течению. Есть шанс расширить «Чернь» до Лисье-Лосиного заказника и соединить их. Стыком будет университетская биостанция «Лосиная Курья».
― Вы предлагаете нам остановиться в «Лосиной Курье»? ― Катя почувствовала, как нехороший холодок заполз ужом в сердце. ― А так ли это нужно? Мы с Мишей там давно не были, а уезжали… не самым приятным образом.
― Миша рассказывал, что расстались вы с Ильёй не очень хорошо.
― Я боюсь, что на биостанции всё плохо, ― призналась Катя.
В «Лосиную Курью» она приехала после первого курса. Катю всегда привлекали таёжные растения, а биостанция казалась кусочком славянского рая. Ей нравилась лёгкость общения студентов и преподавателей, хитроумные до безумия карточные поединки, посиделки со спиртом и песнями, костры и истории из жизни, рассказанные Ильёй Николаевичем.
Орнитолог и териолог кафедры зоологии, он проводил на биостанции годы, заезжая в июне и выезжая в сентябре. Сложный и непонятный, но эрудированный и временами весёлый, он привлекал студентов. Одно было плохо: его «друзья» никогда не «жили» дольше четырёх лет. Какой бы студент ни был работящий на практиках, к выпуску он резко становился «уродом» в глазах Ильи Николаевича. Многие сбегали сразу, а некоторые, как Катя и Миша, держались ещё несколько лет. Но три года назад наступила и их «смерть».
― Раньше по-другому было, ― вздохнул Миша. ― Илья Николаевич звонил: «Миша, помоги черепа землероек почистить, Миша, давай переберём коллекцию чучел, Миша, зови всех, хочу играть в карты!» И всегда обижался, когда я его обыгрывал или предлагал сменить покер на вист.
― Я как-то жила на биостанции с мая по октябрь, ― заметила Катя, вспомнив, как не могла бросить без помощи Илью Николаевича, и писала диссертацию по растительным сообществам «Лосиной Курьи».
― А я ― с мая по ноябрь в другом году, ― подтвердил Миша. Муж был старше Кати на четыре года и насмотрелся разного. ― И всё было нормально. А потом начались психи, вопли, обвинения и обиды. Сначала Илья Николаевич выгнал девчонок-орнитологов за то, что они, когда птицы всё лето не ловились в нужном ему объёме, поставили сети на другом берегу Курьинки. Пришли с уловом в сто пятьдесят штук: до этого цифру неделю набирали. А Илья Николаевич психанул: зачем вы это делаете, нахер они не упали, зачем приехали, вы тут не нужны, валите!
― Это же орнитологи Илюшу обошли, без его участия что-то придумали, ― вздохнул Олег Петрович. ― Его всегда задевало, когда кто-то придумывал что-то лучше, чем он.
― А потом он объявил уже мне, что это из-за меня, внимание, не ловятся птицы, не та аура и от меня толку никакого: всё коноплёй заросло, ― отозвалась Катя. ― Что когда хожу по сетям, помогаю, своей работой не занимаюсь, и смысла в моём пребывании на биостанции он не видит. Ну я и попросила Мишу забрать меня, тем более, что всё отцвело, а три тысячи листов гербария я собрала. До сих пор доносятся рыдания Ильи Николаевича: все бросили, уроды! ― Кате стало почти физически нехорошо. Все давно обсудили случившееся, но осадок скрёб душу осевшим песком. Катя не могла понять главного: почему это произошло? Что они все сделали не так?
― Я не был в «Лосиной Курье» пару лет, ― произнёс Олег Петрович. ― Но в прошлом году приехал по делам. И Илья меня нехорошо удивил. Он и раньше был замкнутым, а сейчас совсем ушёл в себя и стал очень неприятным. ― Было видно, что он подбирал выражения. ― Вроде встретил нормально, сели выпить водочки и на середине разговора о возобновлении строительства Курьинской ГЭС его перемкнуло. Начал кричать «чего приехал?» да «камлать опять будешь, а помощи не дождёшься!» После этого я послал его нахер и ушёл к Горынычу ночевать.
― Всё в стиле Ильи Николаевича, ― кивнул Миша. ― Триггернуться с рандомной фразы и начать психовать.
― А я думаю, что не просто так он взбеленился, ― возразил Олег Петрович. ― В этом сезоне тридцать лет прошло, как-никак… ― Он замолчал, а Катя, набравшись смелости, задала давно мучивший её вопрос:
― Олег Петрович, скажите, а кто такая Елена Усольцева?
― Лена Усольцева… ― тихо произнёс Олег Петрович. ― Она с Ильёй… Невестой она его была, учились они вместе. И заядлой охотницей: писала диплом по рябчикам. Откуда ты про неё знаешь? ― Он посмотрел Кате прямо в глаза. В воздухе повисло напряжение, ощущалось, что истина где-то рядом. Не покидало чувство, что правду узнать ― себе дороже.
― Илья Николаевич много раз рассказывал историю, откуда на биостанции появился тотем лося. ― Из воспоминаний выплыла потемневшая от дождя и снега ссохшаяся высокая коряга, вкопанная у ограды «Лосиной Курьи». Чья-то умелая рука придала ей форму лосиной головы с раскидистыми рогами и украсила этническими узорами. ― Но только три года назад персонаж, расписывавший тотем, обрёл имя. Мы ещё удивились, потому что до этого никто ничего не слышал про Лену Усольцеву. А в кафедральном гербарии я нашла пару экземпляров тридцатилетней давности, собранных Еленой Усольцевой. Странно это.
― А между тем она была невестой Ильи, ― тихо отозвался Олег Петрович. ― Мне мерзко становится, когда думаю о том, что стало с тем, во что она вложила душу. Сейчас настоящую историю «Лосиной Курьи» знают только три человека: я, Илья и Горыныч. Лену я помню. Талантливая была, компанейская. И сама из телеутов, как и я. Бабушка у неё была курьинской телеуткой.
― А где она теперь? ― спросил Миша. ― У Ильи Николаевича сейчас другая жена.
― Лена Усольцева пропала без вести. Было много версий: сгинула на Разломе в отрогах Пёстрых гор за биостанцией, упала с обрыва в Карасу, или же медведь задрал. Но одно известно точно: когда она пропала, сразу началась забастовка против строительства ГЭС, которая должна была затопить территорию «Лосиной Курьи» и заказника на много километров вглубь. Уже и вырубка шла, и университет исследования проводил, отчёты об экологической катастрофе писали, но вот Лена пропала, и стройка прекратилась.
У Кати мороз пробежал по коже. Она догадывалась, к чему клонил Олег Петрович.
― Люди говорят, беду отвёл Эрлик. Но он ничего не делает даром. А я так думаю, и многие тогда говорили, что Илья заключил сделку с хозяином нижнего мира, и тот забрал Лену в обмен на спасение «Лосиной Курьи». Вот только теперь Илья боится, что Лена была залогом, а Эрлик вот-вот взыщет долг сполна. Я уверен, что так всё и было. А Илья не сознаётся.
― Вы хотите сказать, что он прогоняет своих друзей, чтобы спасти? ― Катя попыталась сглотнуть, но в горле пересохло. Слишком живо предстало перед глазами, как молодой Илья Николаевич разговаривает с покрытой мхом корягой, чьи глаза горят жутким светом осиновых трухляшек. Но другой образ вытеснял этот облик хозяина нижнего мира, рисуя на его месте худого старика с черепом вместо лица. А через миг третье видение хлынуло на мережку, заставляя сглотнуть ― собранный из костей голем с полыхающими синим огнём пустыми глазницами. ― Как можно было заключить сделку с настоящим Кощеем?! Кем надо быть, чтобы обменять любимую на биостанцию…
― Илья никогда не верил в шаманов, колдовство и наших соседей по планете. Сколько бы Лена его ни просвещала, ― отозвался Олег Петрович. ― А когда припёрло, не зная правил, хотел, как лучше. И с Леной вряд ли посоветовался…
Вода в кастрюле давно закипела, но никто не обращал на это внимания. Катя сидела, глядя вдаль, и её трясло. Она представляла Лену Усольцеву ― той в её воображении было лет двадцать семь, ― счастливой невестой, которая не подозревала, что её судьба уже решена: она никогда больше не будет охотиться, не выйдет замуж, не родит детей и не найдёт себя в науке. Лена казалась невысокой и темноволосой, изящной и похожей на лисицу. Мелькнула мысль, что, может, та чернобурка… Ведь старая ведунья Пёстрых гор ― бабка Анфиса, ― так и осталась бездетной, и неизвестно, передала ли она кому-то посох — ключ от заповедной земли — перед смертью. Быть может, Лена Усольцева ― преемница Анфисы?.. Телеутка, хоть и на четверть, из старого Курьино... Она могла быть из рода Анфисы... Только так можно передать силу. У земли должна быть хозяйка. Как сама Катя после смерти матери стала хозяйкой Степной котловины. Получается, что Лена Усольцева была ведуньей Пёстрых гор на момент исчезновения…
Поднявшись, Катя толкнула Мишу, и они отправились готовить завтрак. Нужно было как-то отвлечься и подготовиться к поездке на биостанцию.
***</p>
Чёрная вода ― так переводилось название реки с языка одного из коренных народов республики, ― очень подходило Карасу. Река несла свои тёмные воды, помутневшая и разбухшая от дождей, грозилась выйти из берегов, словно притаившийся в водоворотах водяной стремился отвоевать себе побольше заповедных владений лешего.
Вдалеке показался флагшток биостанции, и Олег Петрович повёл моторку к затону. Когда они причалили, Катя, подняв фонтан обжигающе-ледяных брызг, выпрыгнула из лодки и закрепила цепь на колу, вбитом в раскисший берег.
В кустах послышался шорох, Катя обернулась и врезалась в одну из береговых сетей для ловли птиц. Пока она выпутывалась из «паутинки», в зарослях ивняка показался тот, кого видеть не очень-то и хотелось. Илья Николаевич смотрел исподлобья, а слипшиеся грязные седые волосы закрывали его покрасневшие глаза. Судя по виду и запаху, Илья Николаевич не мылся с начала лета. В расцарапанной руке он держал верещавшего чёрного дятла.
― Здравствуй, Илья, ― произнёс Олег Петрович. ― Как улов?
― Желна, ― глухо и отрывисто ответил Илья Николаевич, развернулся и захромал вверх по земляной лестнице. От него тяжёлым духом исходило отчуждение.
― Пойдёмте к Горынычу, ― нарушил молчание Миша. ― Узнаем новости.
― Илья Николаич на вас обиделся, сказал, плохие вы люди, ― усмехнулся инженер биостанции, прозванный за любовь к спирту Горынычем. ― Он вообще на всех обиделся, кто в этом году приезжал: сказал, бросили его все, осенью одного оставили.