Глава 9. Избушка-на-курьих-ножках (1/2)
Четвёртый день экспедиции начался для Наташи не с завтрака, а с попыток хоть как-то удержать голову и не поворачивать шею. После ссоры с Адамом она забыла затопить печку, а Каргина и Громова не пришли ночевать. Поэтому к утру, несмотря на июль, домик остыл, и Наташу заклинило. Плечо тянуло, хорошо хоть, голова не болела. Кое-как переодевшись и ругаясь сквозь зубы, она отправилась на кухню, надеясь, что не сильно опоздала на завтрак.
На кухне обнаружилась безмятежно курившая крепкую «Приму» Ярослава Ростиславовна и составлявший ей компанию Баринов, почему-то хмурый. Рядом довольный, полный энергии папа протирал походные бинокли и слушал записи голосов птиц Сибири.
― На маршрут со студентами-орнитологами пойдём, ― жизнерадостно сообщил папа, завидев Наташу и пододвинув ей полную тарелку пшённой каши. ― Еда не должна была остыть, я на предпечник её ставил. Маршрут я уже прикинул, часа четыре проходим, не меньше. В средней полосе мы уже пропустили самую уразу учётов на гнёздах, но здесь укладываемся. Садовые славки и чечевицы орут как не в себя.
― Зачем тебе, Николай Фёдорыч, тащить детей на маршрут? ― хмыкнул Баринов. ― Кольцевание ― прекрасный метод учёта, информативности в нём больше.
― Это если говорить об определении вида, ― отозвался папа. ― А нам-то численность и плотность населения нужны! Нам же потом ещё генеральный отчёт писать о состоянии фауны…
― Интересно получается, Коль: тридцать лет назад мы были готовы на всё, лишь бы не допустить постройки ГЭС. ― Баринов вдруг посмотрел собеседнику прямо в глаза. ― Я отдал самое дорогое, что у меня было. А когда обрёл снова, всё опять возвратилось на круги своя.
― Илья Николаич, вот не надо, ― быстро произнёс папа, бросив взгляд на Наташу, которая с интересом прислушивалась к разговору. Сколько же всего происходило в «Лосиной Курье», что до боли напоминало «Тайгу». ― Сам знаешь, что это случилось бы рано или поздно. У всех договоров есть сроки.
― Ай, смотритэ, Адам Эвгэнич проснулся! ― вдруг усмехнулась Каргина, указывая самодельным деревянным мундштуком на тропинку.
Наташа обернулась и едва не застонала от боли: шею свело, в голову стрельнуло, а перед глазами заплясали разноцветные звёздочки. Адам шёл, засунув руки в карманы камуфляжных брюк. По его волосам и лицу на рубашку стекала вода: должно быть, он пробовал освежиться.
― Кашки? ― заботливо осведомился Николай Фёдорович, когда Адам присел за стол. Вроде подальше от Наташи, но так, чтобы в случае чего пододвинуться.
― Ой, Николай Фёдорович, спасибо, что подогрели! ― выдавил из себя Антонов. ― Пивка бы или квасу, ― уже тише пробормотал он, убирая с лица влажные волосы и явно не без усилий проглатывая ложку пшёнки.
― Сейчас. ― Наташа поднялась и, не глядя на Антонова, плеснула ему в кружку с надколотым краем вчерашний квас. ― Пейте.
― Спасибо, Наташенька. ― Их пальцы на мгновение соприкоснулись, и Адам быстро тронул Наташу за запястье другой рукой. По его губам она прочитала «Извини». ― Я хотел сегодня описания заросшей вырубки на экотонах за Курьинкой сделать. Составишь мне компанию? Ты же хотела гербарий там собрать?
Наташа едва кивнула, прикидывая, как будет корячиться с такой шеей. Но сходить всё равно надо. Тем более что скоро они поедут на Низкий кряж, и надо всё успеть сделать здесь. Она и так потратила много дней на всякую ерунду. Куча дел, и ни одно не получалось довести до конца. И прежде всего, разобраться в отношениях с Адамом.
В сторону Курьинки за шлагбаум Наташа ещё не ходила. Биостанция, как и «Тайга», обладала удивительным свойством замыкать жизнь на себе. Чтобы выбраться за территорию требовалось приложить немало усилий, заставить саму себя пойти куда-то, когда на стационаре, казалось бы, работы полно. Многие так и поступали, поддаваясь очарованию затворничества, но Наташа собирала гербарную папку и упорно шла за пределы маленькой общины биологов. И каждый раз получала заряд новых впечатлений.
Вот и сейчас Наташа шагала по укатанной «УАЗиком» дороге к шлагбауму. Кое-где колея оползала глиной, а высокое разнотравье шумело под лёгким ветром. Злаки и мышиный горошек с крапивой и вьюнком будто тихо переговаривались, Наташе казалось, что она почти различает в этом шёпоте слова. Хотелось свернуть с дороги и уйти на луг, остановиться там, вслушиваясь в шелест диких трав.
Остановилась она только у шлагбаума, чтобы протиснуться через узкую калитку, и тут её взгляд упал на тотем. Лось смотрел вдаль спокойно и, как сейчас показалось Наташе, строго и немного печально. Этнический орнамент притягивал взгляд, а на рогах тотема колыхались новые красные и белые ленты, а одна ― синяя. Наташа не помнила, что значат цвета лент у коренных народов республики, и решила спросить потом у Ярославы Ростиславовны.
«Кто же так следит за лосем? ― подумала Наташа, глядя на тотем. Не совладав с собой, она протянула руку и коснулась нагретой солнцем древесины. Берёза тут же словно отозвалась на прикосновение, зашептала-запела, подобно травам на лугу. ― Наверное, это дело рук Елены. У телеутов синие ленты, кажется, что-то значат. Но что? Кто же ты такая, Елена? Почему молчишь и сидишь здесь, беременная? Кто тебе Баринов? Не он ли причина твоего молчания?..»
― М-да, здешние биологи напрочь погрязли в суевериях. ― Наташа вздрогнула и отдёрнула руку от тотема, тут же замолчавшего. Или ей показалось? Она совсем забыла про Адама, который, щурясь под козырьком кепки, сидел на шлагбауме и ждал Наташу.
― Развлекаются люди, как могут, ― отозвалась она. ― Тебе-то какая разница? ― Наверное, говорить так резко не стоило, но из памяти упорно не уходил образ скандалившего на вечернем костре Антонова.
― Студентам мозги засирают, вот в чём беда, ― произнёс Адам, поравнявшись с Наташей. С собой он тоже захватил гербарную папку и лопатку, хоть Наташа ни разу и не видела, чтобы Адам собирал растения.
― Студенты сами с этим неплохо справляются. А культуру малых народов надо знать. Ты же сам говорил, что Ярослава Ростиславовна молодец: отстаивает интересы соплеменников.
― Ярослава Ростиславовна слишком много на себя берёт.
― Но ведь справляется?
― Судя по её дочке и этому детдомовцу ― нет.