IV. О мягкой чешуе (1/2)

Арсений стоит у двери в чужую комнату и всё пытается найти в себе решимость, чтобы постучать. Не находит — ждущим хозяина щенком садится на пол напротив, спиной облокотившись о прохладную стену, и вздыхает.

На улице темно, хоть из маленьких окошек на цокольном этаже, куда их поселили, и сложно разглядеть хоть что-то. Зато услышать можно: по городу разносится пение муллы, приглашающего на последнюю, ночную молитву. Переливчатый голос, и без того искусственно усиленный, эхом отскакивает от домов, мягкой волной достигает ушей каждого, завораживает.

Арсений бы окунулся в это полностью: сел бы и вслушивался, прикрыв глаза, но любезно набранная специально для него горячая ванна не ждёт. Собственно, поэтому он и здесь: слишком поздно дошло, что ванна здесь обыкновенная, узкая и с высокими бортиками, а значит, выбраться из неё самостоятельно будет затруднительно. Особенно учитывая, что шуметь им нежелательно, а рыбина размером с человека, скользким грузом плюхающаяся на плитку, тишине точно не поспособствует. Да и лежать на холодном полу, обсыхая, чтобы банально выйти из комнаты и вернуться в свою, тоже перспектива малопривлекательная.

Ещё и, как назло, Макар с Сапёром, будучи единственными людьми, способными легко его поднять, куда-то с деловым видом ушли. Просить Диму, Серёжу, или, тем лучше, Артёма, сейчас довольно попивающего кофе, с Катей кажется издевательством над ними же, поэтому остаётся один человек, просить которого о подобной услуге хотелось бы сейчас меньше всего.

Или, что ещё хуже, больше всего — Арсений пока не определился.

Эта тяга к колкостям, коими непременно сопровождается любой их разговор, и коих сильно не хватает, как только эти разговоры кончаются, вообще похожа на какое-то нездоровое извращение, но об этом Арсений старается пока не думать. Плохо старается, да, но тем не менее…

— Ого, — Арсений вздрагивает, услышав знакомый голос, и вскакивает с пола, чуть не уронив подсвечник с зажжённой свечой. — Ты чего тут?

Арсений открывает рот и теряется в незнамо откуда взявшихся светлых кудрях Антона — в итоге просто поднимает брови в немом вопросе и некультурно указывает пальцем на это потрясающее пушистое недоразумение у него на голове.

— Да, я, — Антон хватается пальцами за прядку спереди и косится на неё, отпустив, чтобы та забавно спружинила, — к Кате вот ходил, чтобы постричься немного. Длинные волосы надоели уже, а тут и голова мытая, и возможность есть…

Он смущённо отводит взгляд. Только сейчас Арсений замечает и отсутствие щетины — Антон сразу кажется совсем ещё мальчишкой. До жути красивым мальчишкой.

— Тебе, — Арсений с улыбкой запинается, понимая, насколько, наверное, нелепо это прозвучит из его уст, — идёт.

— Спасибо, конечно, — теперь Антон явно притворяется, что не смущён, — но ты-то тут что забыл?

— У меня одна просьба… мне очень не хотелось идти за этим к тебе, но, понимаешь, ты единственный, кто хоть сколько-нибудь на это сгодится, поэтому, — Арсений заранее оправдывается, быстро проговаривая слова.

— Давай ближе к делу. Что случилось? — Антон хмурится.

— Ничего! — слишком, наверное, активно восклицает Арсений. — Просто, — делает глубокий вдох, — мне надо, чтобы ты помог мне вылезти из ванны и дотащил до комнаты, когда я помоюсь, — тараторит на выдохе.

Он наблюдает, как брови Антона медленно поднимаются, складываясь в две высокие дуги, а с ними дёргаются и кончики покусанных губ. Странно; раньше следов «угрызений» на них видно не было.

— Интересный способ заигрывания, — в конце концов прыскает он.

— Да какое тут заигрывание, — бубнит Арсений, — это больше походит на открытое приглашение в постель.

Антон прыскает ещё раз.

— Я понимаю, как это выглядит, — Арсений смягчается и смотрит с искренней просьбой, хотя Антона явно это всё дико веселит. — Но мне правда помощь нужна, а кроме тебя просить некого. Я и за спины их опасаюсь, и за цельность своих костей да головы…

— А за меня, значит, можно не опасаться?

— Да что с тобой станется, — Арсений с улыбкой отмахивается и упирается руками в бёдра. — Ну так что, поможешь?

— Слово капитана закон, — он всплёскивает руками и вздыхает так тяжело, будто ему действительно не оставили никакого выбора. — Пошли давай.

Арсений ведёт дорогу, освещая путь свечой, и усиленно притворяется, что его это всё ни капельки не смущает. Как он планирует притворяться, когда они дойдут до комнаты, и придётся раздеться, вопрос хороший. Можно было бы попросить отвернуться, пока нижняя часть тела не превратится в хвост, но как-то это глупо — что он, монашка какая, что ли?

— Отвернись.

И всё же он просит, когда своей свечой поджигает ещё несколько, расставленных по комнате, и времени на пооттягивать не остаётся.

Антон фыркает:

— А ты забыл, да, что я всё уже видел? — вопросительно изгибает бровь, усевшись на табуреточку у бортика ванны. — Тогда тебя почему-то ничего не смущало, хотя выпендриться ты решил прям средь бела дня.

— Я не выпендривался, — возражает Арсений. — Я тебя проучить хотел за отвратительное первое задание.

— Мне такие методы воспитания нравятся, — Антон хмыкает.

Сверлит Арсения взглядом, видимо наслаждаясь тем, как стремительно краснеет его лицо, а потом всё же со вздохом отворачивается.

— Давай. Скажешь, как смотреть можно будет.

— Спасибо, — Арсений своего облегчения старается не показывать, спрятав благодарность за плохо отыгранный сарказм.

Только сейчас, когда он опускается в тёплую воду, до Арсения доходит, что Антона можно было бы попросить подождать его сигнала за дверью, но с другой стороны так ведь совсем неинтересно. Причём им обоим. Ну простоял бы Антон там, в коридоре, молча, как своеобразный охранник, пока его бы не окликнули, ну поторопился бы Арсений с мытьём в полной тишине, чтобы не заставлять его ждать слишком долго — скучно, да и не расслабиться нормально. И вообще, вдруг ему понадобится достать что-то из другого конца комнаты или воды горячей подлить, — сейчас бы, кстати, не помешало, — а руки не дотягиваются? Без помощи никак.

Арсений коротко втягивает воздух сквозь зубы, когда соединяющиеся в одно целое ноги начинает щекотать и пощипывать, покрывая слоем светлой чешуи. Антон резко поворачивается — как раз вовремя, потому что Арсений сползает спиной вдоль стенки ванны, чтобы уложить никуда не влезающую нижнюю часть хвоста на противоположный бортик.

— Всё ещё не верится, — заворожённо разглядывает его Антон, развернувшись теперь всем корпусом.

На его лице играют блики — то чешуйки отражают огоньки свечей. В этом освещении его шрам будто исчезает; хочется провести по щеке рукой, убедиться, что он на месте, потому что иначе чего-то явно не хватает. Хорошо, что дотянуться до его скулы Арсений сможет разве что хвостовым плавником, и то если сильно изогнуться.

Арсений неловко хмыкает и просит добавить горячей воды из кастрюли в углу комнаты, добавив просьбу не обжечься — Антон закатывает глаза, но кивает и, с кряхтением дотащив её до ванны, подливает в образовавшуюся из-за подвинувшегося Арсения «дыру».

— Нормально, ваша светлость? — лебезит он, поставив кастрюлю на пол.

— Вполне сносно, благодарю, — Арсений, хоть и подыгрывает, просто прикрывает глаза от удовольствия, откидывает голову назад и улыбается. — Как я по этому скучал, ты не представляешь.

— А что ты в воду понадобавлял, что всё мыльное и такое амбре стоит? — Антон засовывает палец в воду и сразу получает шлепок по руке.

— Не лезь своими грязными…

— Чистыми.

— …да любыми пальцами в мою ванну.

— Да ради бога. В ней только розовых лепестков не хватает.

— А что не так с розовыми лепестками? И вообще, тебе же этот сладкий до ужаса запах и вкус фруктового чая, например, нравится?

— Нравится, — Антон кивает. — Но это же у тебя цветочное что-то. Оно вряд ли вкусное.

— А ты разве собираешься пробовать меня на вкус? — прыскает Арсений.

Антон осекается — только теперь Арсений понимает, что сморозил.

— Извини.

— Да прекращай, какой «извини». Хотя, если в качестве компенсации за эту тупую неловкость ты дашь мне потрогать твой хвост, то не прекращай, — Антон вдруг хитро улыбается, снова оглядывая рыбную часть его тела с каким-то хищным любопытством.

Арсений раскидывает руки по обе стороны от ванны, уложив предплечья на бортики, и задумчиво переглядывается с собственным хвостовым плавником.

— Ну трогай, — он пожимает плечами.

Арсений честно ждал, что Антон сейчас ткнёт его пальцем, как мёртвое животное палкой, или, в крайнем случае, дотронется всей ладонью и быстро её уберёт с каким-нибудь брезгливым «Ы-ы-ы», но происходит нечто иное, нечто совсем из ряда вон. Сначала он медленно тянется к хвосту, по пути нервно проводит подушечками пальцев по собственной ладони этой же руки, а потом касается — осторожно, указательным и средним пальцем. С сосредоточенным лицом и открытым ртом поглаживает вдоль направления роста чешуек, и это вдруг оказывается так приятно, что Арсений и сам вздрагивает от неожиданности, когда чувствует, как по спине бегут мурашки.

— Ты чего? — Антон останавливается, а этого сейчас хочется меньше всего.

— Ничего, — Арсений делает лицо камнем и ёрзает на месте. — Просто… непривычно.

Антон возобновляет поглаживания, только амплитуду увеличивает — всё с тем же загипнотизированным выражением ведёт от колен к плавнику, который сам легонько дёргается навстречу, и проходится по нему пальцами горизонтально; словно мягко проводит по струнам арфы.

Арсений прерывисто выдыхает через нос, так, чтобы было не слышно.

— А кто-нибудь вообще знал про твоё проклятье? Ну, до нас? — Антон, не останавливаясь, как ни в чём не бывало переводит взгляд на его лицо.

— Только отец, — отвечает Арсений, пытаясь сохранять видимое спокойствие. — И Серёжа.

— И никто ни разу не пытался пощупать? — голос сквозит детским неверием; это смешит.

«Боже упаси», — думает Арсений, внутренне сморщившись от одной только мысли, что кто-то из них мог заставить его испытывать то, что он испытывает сейчас.

— Мало кто, увидев рыбу, первым делом хочет её «щупать», — фыркает Арсений.

— Но ты же не рыба. Не воняешь даже, когда русал.

— И слава богу. Не люблю рыбу.

— Я заметил, — Антон смеётся, да так легко и красиво, что сердце сжимается.

А от касаний пальцев, вернувшихся к бедренной и коленной частям хвоста, сжимается и что-то внизу живота.

Надо срочно переключиться. Арсений нашаривает глазами тряпочку для тела, мылит её, а потом и себя. Хотелось бы сказать, что делает он это совершенно беззастенчиво, но взгляд Антона подобным прилагательным не опишешь, поэтому приходится смутиться. Ну хотя бы от хвоста тот отвлекается.

— Тебе спинку помочь натереть? — вдруг интересуется он, сдерживая улыбку.

— Не надо, спасибо, я достаю, — Арсений отвечает театрально дежурной улыбкой и демонстративно мылит спину себе сам.

— А хвост не надо?

— Что ты вообще к нему так прицепился? — Арсений вздыхает и принимается обливаться из ковшика, смывая пену.

— Он красивый, — с неожиданной нежностью отвечает Антон и возвращается к нему рукой.

Удивляться некогда — Арсений на мгновенье прикрывает глаза, сжав челюсти, чтобы не выдать своего удовольствия.

— А я? — пытается кокетничать он, вновь откинувшись на спину и уложив руки на бортики.

Антон демонстративно фыркает.

— Вообще нет. Хотя той девушке сегодня, видимо, и этого хватило.

Арсений пропускает этот странный выпад мимо ушей и отстранённо выдаёт:

— А ты красивый.

Антон вздрагивает и снова переводит взгляд на него, бегая глазами по лицу в поисках подвоха.

Подвоха не будет — у Арсения в голове туман, в животе тянет, а в груди бешено стучит.

— Ты же понимаешь, — тихо начинает Антон, снова глядя куда-то то ли в чешую, то ли в воду, — что я это не всерьёз сказал?

— Что именно было не всерьёз: часть про хвост, про девушку, или про меня? — Арсений с интересом наклоняет голову не в силах сдержать улыбки.

— Про тебя, — выдыхает Антон.

— Теперь понимаю, — Арсений хмыкает.

Наступает тишина, нарушаемая только редкими поплёскиваниями воды.

— Я, если честно, думал, что ты вообще со мной больше не заговоришь, — Антон подаёт хрипловатый после молчания голос.

Теперь сердце определённо замирает.

— Почему? — Арсений знает и так, но хочет точно убедиться, что говорят они об одном и том же.

— Понимаешь, — он прокашливается, — я привык, что в море все… ко всему относятся нормально. Так уж повелось, что люди давно уже к такому привыкли, и подобные, — Антон явно подбирает слова, — жесты воспринимаются легко.

— Антон, — Арсений предпринимает жалостливую попытку его остановить, но Антон только отрицательно машет головой и продолжает:

— Стоило подумать, что ты наверняка относишься к этому по-другому. К таким… как я, в общем. Не надо было так набрасываться.

— Антон! — Арсений садится ровно и хватает его за предплечье на собственном хвосте, теперь уж точно перебив. — Дело не в этом. Ну, то есть… отчасти, наверное, ты и прав. Меня действительно воспитывали в других условиях, я действительно не привык к тому, что любовь, — Арсений торопливо добавляет, как бы приписывая их случаю второй вариант; на первый не смеет и претендовать: — или желание по отношению к своему же полу демонстрируется так просто и так открыто. Но я знал, что такое есть, и честно никогда не понимал, почему некоторым не плевать, кто там, с кем и как.

Антон едва заметно дёргает кончиками бровей.

— Никогда не относился к такому плохо, мне это кажется абсурдным, — Арсений продолжает, и с каждым словом становится всё легче. — Просто… никогда не думал, что и я могу оказаться в подобной ситуации, а с тобой всё ещё и так быстро случилось, что я просто-напросто испугался. Запаниковал.

— Прости.

— Да не извиняйся ты! Я, по-моему, ясно тогда дал понять, что я не против, — Арсений чувствует, как краска приливает к щекам уже вовсе не из-за тёплой воды. — Пока, ну… не дезертировал.

Антон издаёт грустный смешок.

— Ты мог просто сказать, что тебе нужно время, — он вдруг смягчается и разворачивает руку, которую Арсений всё ещё сжимает в своей, так, чтобы обхватить его запястье в ответ и осторожно погладить большим пальцем нагретую кожу. — Я знаю, что по мне не скажешь, и я часто себя как осёл веду, но я бы правда понял.

— Какой ты пират-джентльмен, надо же, — оба смешливо выдыхают через нос. — Я сам от неожиданности слишком поздно понял, что можно было и без истерик это решить, по-человечески, — он делает паузу, а потом нерешительно предлагает: — Мир?

— Мир, — Антон расплывается в улыбке; у глаз появляются милейшие лучики. — А вылезать ты сегодня собираешься?

— Само собой. Если поможешь. И полотенце захвати.

— Ой, — Антон хмурится, случайно наткнувшись рукой на его хвост, и укладывает поверх него ладонь, осторожно прощупывая. — А это нормально, что чешуя смягчилась? — он встаёт и идёт к двери: выглядывает в коридор, убедиться, что там никого.

У Арсения есть пара догадок, почему она могла смягчиться: ни одна из них не окрашивает лицо в его нормальные, не красные оттенки, и ни одна не внушает надежды на то, что мягкость ниже пояса в русалочьей форме не будет означать твёрдость ниже пояса в человеческой.

— Не обращай внимания, — просто отмахивается он и обхватывает любезно предоставленную шею рукой, когда Антон наклоняется, чтобы подхватить его одной рукой под мышку, а другой под колени, и поднять.

Не с первой попытки и со стенаниями вида «Сука, какой тяжёлый» вперемешку с заливистым Арсеньевым смехом, который слишком уж сложно сдержать, когда у тебя над ухом так активно пыхтят, но поднимает, и даже доносит до комнаты. Кажется, если бы человеческие колени могли орать, Антон своими перебудил бы весь дом.

У кровати Арсений стягивает с чужой шеи полотенце и бросает на постель, чтобы его можно было усадить сверху — что Антон и делает, теперь наверняка перебудив весь дом уже своими кряхтениями.

— Спасибо, — притворяться, что он не благодарен, и ему на самом деле всё это не понравилось, не хочется совершенно, так что Арсений просто ярко улыбается, не сводя глаз с всё причитающего Антона, параллельно разминающего спину.

Арсений после ванны, видно, совсем размяк, и не только кожей.

Он раскладывает полотенце под собой поудобнее, загибая края вокруг собственных бёдер, и уже с грустью думает о том, что Антон сейчас уйдёт, когда тот и правда торопливо выбегает из комнаты — только вот бросает «Погоди, щас приду» перед выходом. Арсений даже обрадоваться не успевает, как тот уже возвращается с другим, сухим полотенцем в руках.

— У Серого с Тёмой в комнате одно лишнее было, — поясняет он, прежде чем опуститься вдруг на колени.

Он накидывает полотенце поверх хвоста и принимается осторожно его промакивать, убирая оставшуюся влагу.

— Ты чего? — вопрос выходит таким потерянным и тихим, что Арсений и сам удивляется.

— А? — Антон непонимающе поднимает на него глаза. — А что такое? Ты же, наверное, сам бы не смог дотянуться, а так высохнешь быстрее, и ноги вернутся, не?

— Так и есть, — Арсений смущённо прыскает, — да, просто я как-то… не ожидал.

— Хочешь сам?

— Нет-нет, — торопится заверить его Арсений. — Мне… приятно. Спасибо.

— Слишком большая концентрация «спасиб» из твоих уст сегодня, — фыркает Антон себе под нос и возвращается к своему делу. — Пожалуйста. Мне не трудно.

— Спасибо.

— Прекращай.

Антон прав — с уходом влаги постепенно, прямо на глазах, растворяется и чешуя, а выше колена уже даже можно разглядеть человеческую кожу и линию деления ног. Арсений торопливо закутывается в своё полотенце плотнее, повязывает его на бёдрах. У него, вопреки опасениям, вроде не стоит, хотя член точно и не в своём спокойном состоянии.

Антон заканчивает; шумно выдыхает и бухается задницей на пол, усевшись поудобнее, чтобы наблюдать за тем, как чешуйки словно впитываются в кожу — а небольшая часть, конечно, просто отпадает на подстеленное под виднеющиеся уже пятки полотенце.

— А как ты сегодня умудрился так легко договориться? — внезапно выдаёт Антон, с подозрением во взгляде повернувшись к Арсению.

— А ты всё никак не забудешь, да? — Арсений с улыбкой щурится, но решает не врать. — Просто морской дух — или колдунья, кто там меня на это обрёк? — решил сжалиться и вместе с хвостом подарил и некоторые другие… русалочьи способности.

— Врёшь, — тянет Антон. — Хочешь сказать, это тоже какая-то ебучая магия?

— Отчасти, да.

— Ты что, вроде сирены? А петь хоть умеешь?

— Вообще никак. Но мне и не нужно. Хватает и природного обаяния, — он кокетливо ведёт бровью, с недюжинным изяществом взмахнув рукой.

Антон смотрит на него с выражением как бы подразумевающим закатанные глаза, но улыбается.

— Мне казалось, до этого ты готов был поверить, что это она просто в меня влюбилась с первого взгляда, нет?

— А какие ещё у меня могли быть объяснения? — Антон таращит глаза и разводит руками. — Естественно, на магию я не подумал. Да и вообще, девушки реально часто так ведутся — на таких, как ты, особенно.

— А ты? — Арсений наклоняет голову и пытливо щурится.

— Что я? — хмурится Антон.

— Ты же не девушка.

— Так я и не повёлся.

— Разумеется, — снисходительно поддерживает Арсений, еле держась, чтобы не разулыбаться во все положенные двадцать восемь.

— И что ты вот сейчас хочешь этим сказать? — Антон, всё так же сидя на полу, разворачивается к нему всем телом; складывает ноги по-турецки, а руки на груди — по-антоновски.

— Да ничего, — со смешком в голосе отвечает Арсений. — На хвосте моём у тебя какая-то фиксация нездоровая, — добавляет больше из вредности.

Антон давится воздухом в возмущении:

— Ну извините меня, не каждый день имеешь возможность разглядеть русала вблизи!

— И потрогать.