III. О том, как скрыться от преследования, но догнать себя (1/2)

— Видел что-нибудь? — спрашивает придерживающий верёвки Сапёр, как только Арсений спрыгивает на палубу.

— Кажется, оторвались, — он поправляет жилет и отдаёт подзорную трубу, сразу направляясь к Позу с Антоном за штурвалом, чтобы разведать обстановку и с этой стороны, — пока.

С поднятым гротом шхуна скользит в крутом бейдевинде<span class="footnote" id="fn_32628278_0"></span> как кусок сливочного масла по раскалённой сковороде — по словам Димы, если продолжат идти на такой же скорости, до залива доберутся уже сегодня на закате.

Поз зевает, управляясь со штурвалом, а Антон сосредоточенно сверяет показания квадранта с координатами на карте — убеждается, что идут в нужном направлении, и не рискуют сами проехаться дном по спасительным морским хребтам.

— На горизонте никого, — отчитывается перед ними Арсений.

Дима испускает торжествующее «Хо-хо!».

— Это хорошо, конечно, — Антон радоваться не спешит. — Но, вполне вероятно, ненадолго. Пока будем оставаться на мели, будем в безопасности.

Арсений активно соглашается, мотая головой.

— Поз, — он касается плеча штурмана, — справишься с такими манёврами?

— Ещё бы, — тот фыркает. — И не такие финты выделывал, — забавно ведёт бровью, приосанившись больше в шутку, чем всерьёз, но Арсений в правдивости его слов не сомневается.

— Прикиньте, сегодня поспим на берегу! — бодрится вдруг Антон. — Была бы рыба, развели бы костёр и нажарили вкуснятины…

Арсений морщится. К рыбе его отношение не изменилось даже на море и при непосредственном контакте — а вот к Антону…

После сегодняшнего ночного разговора внутри что-то перещёлкнуло, и глаза теперь видят его как-то совсем по-другому; словно до этого они встречались лишь по ночам в тусклом свете уличного фонаря, а теперь увиделись днём на залитой солнцем улице. С этого нового ракурса хочется подолгу его разглядывать, вспоминать рассказанное и пытаться совместить с предстающей перед Арсением из раза в раз картинкой — только ещё и контролировать, чтобы рот при этом оставался закрытым, а сам Антон не посмотрел в ответ.

Как, например, сейчас.

В груди что-то замирает, и Арсений передумывает отводить взгляд, чувствуя, как панически громко замолкает его внутренний голос. Антон тоже его разглядывает, исследует, явно о чём-то думает, и, в отличие от Арсения, преспокойно приоткрывает рот. Глаза, в итоге, отводит первым, но ощущения, что он сбежал, не остаётся — скорее кажется, что Арсения просто помиловали. Пока.

Странное какое-то состояние, чертовски странное.

На подходе к заливу замедляют ход, периодически вываливаясь за борт, чтобы убедиться в отсутствии опасности наткнуться на хребты, и на месте оказываются, конечно, не к закату — якорь удаётся сбросить только на рассвете.

Выспавшиеся до этого Катя и Тёма с Макаром выступают на дежурство, а остальные расходятся по каютам, чтобы не утруждать себя переносом части вещей на берег в таком вымотанном состоянии.

Из-за усталости радуется твёрдой земле под ногами Арсений с опозданием: осознание настигает уже ближе к обеду, когда он, не без помощи вытолкнувшего шлюпку на сушу до предела Макара и подавшего руку Антона, аккуратно ступает ногой в мягкий песок. Ещё какое-то время уходит на то, чтобы заново привыкнуть к отсутствию качки и побороть желание разуться — босиком походит потом, когда они вернутся из посёлка, хочется верить, с припасами.

Антон уверенно ведёт их вперёд, с неожиданным восторгом рассказывая, сколько всего можно найти на Синопском рынке, и действительно приводит куда надо. Арсеньевы впечатления и от живописной дороги, и от посёлка, который на деле оказывается целым шумным городом, правда, портятся обилием насекомых, всё норовящих пролететь сквозь его лицо, — но при виде старинных крепостей, устроившихся на утёсах домиков, бухты вдалеке и, собственно, самого рынка, отвлечься получается почти без труда. Арсений смотрит на обилие пёстрых тканей да фруктов со специями и сам жалеет о собственном приказе экономить и брать только необходимое — рыбу, например, так уж и быть.

Выясняется, что Тёма немного знает турецкий — ещё с детства часто приходилось разбираться с поставщиками-турками в портах и на сезонных рынках, поэтому и сейчас активно бегает между рядами, удивляя торговцев. Одна женщина дарит ему шёлковый платок совершенно бесплатно, «за красивые глазки»; Тёма забавно смущается и много благодарит, а потом отдаёт его Кате, замявшейся у рыбной лавки.

С ней и остаётся, получив свою дозу объятий и взъерошенные волосы — Макар с Сапёром уходят за бочонком воды, а Антон с Арсением берут на себя мясо; и на засолку, и поджарить сегодня вечером на костре, приправив солью и соком лимона, в покупке которого Арсений себе отказывать не смеет.

Антон отвлекается на дружелюбную бродячую собаку; приходится скормить ей пару кусков мяса, но жалеть о таком решении оказывается довольно сложно. Арсений треплет её по голове и расплывается в улыбке от такого радостного взгляда собачьих глаз — эта же улыбка и застревает у него на лице, как приклеенная, когда до активно виляющего хвостом пушистика добирается Антон. Тот с добрым энтузиазмом чешет её за ушами, дует губы и постоянно приговаривает что-то совершенно идиотским голосом: но собаке явно нравится. Арсению, если пробраться сквозь удивление проявлению такой Антоновой стороны, на самом деле нравится тоже.

— О! — когда заласканная собака убегает дальше по своим делам, он замечает лавочку, до предела завешенную украшениями. — Тебе туда, — с насмешкой толкает Антона локтем.

Тот цокает, поняв, о чём Арсений говорит, и бурчит: «А тебе — туда тогда», — указав на какой-то дом, прежде чем действительно подойти к этой лавочке. Арсений оглядывается на дом ещё пару раз, силясь понять, что Антон вообще мог иметь в виду, но в итоге машет рукой и тоже идёт к украшениям.

— Нравится что-нибудь? — спрашивает, привстав на носочки, чтобы заглянуть ему через плечо и вежливо кивнуть что-то затараторившей женщине за прилавком.

— Отстань, — снова бурчит Антон, а в руках одно за другим покручивает кольца с разноцветными камнями.

— Да я же серьёзно, — Арсений обижается. — Можешь выбрать, я куплю.

— С ума сошёл? — ошалело поворачивается Антон. — Не надо.

— Да успокойся ты, отдашь деньги, когда на корабль вернёмся.

— Не надо, — Антон цедит сквозь зубы.

Нет, и всё-таки Антон с этой своей принципиальностью, где не надо, всё ещё Арсения раздражает. Это в каком-то смысле даже успокаивает — так понятней.

— Фийяты… недир? — интересуется Арсений о цене, надеясь, что правильно запомнил этот вопрос, уже не раз прозвучавший из Тёминых уст.

Женщина загорается ещё пуще прежнего и показывает на пальцах. Закончив, думает ещё миллисекунду и добавляет ещё один палец — а дороговато было и без него.

Антон шикает на Арсения и хватает его под локоть, отталкивая от прилавка.

— Спасибо, — приговаривает с натянутой улыбкой, — мы подумаем! Спасибо!

Отводит подальше, игнорируя хилые попытки вырваться, прежде чем отпустить и повернуться к Арсению, демонстративно закатив глаза.

— Я просто так просил не покупать, по-твоему?

— Ну откуда ж я знал, что так дорого!

— Они всегда заламывают цены, если видят, что человек не отсюда. Особенно, блять, на ткани и украшения. Теперь знай.

— Я, вообще-то, тебе, идиоту, хотел… приятное сделать, — с раздражением в голосе признаётся Арсений. — Можно было и приличней среагировать, — отводит взгляд и скрещивает руки на груди, чуть не выругавшись, когда какой-то мужчина неосторожно проносится мимо, толкнув его плечом.

Антон провожает его взглядом и заключает:

— Хорошо, что деньги у меня.

Арсений второпях и не заметил, как Антон отобрал у него мешочек — видимо, чтобы монеты точно не попали к той торговке.

— Думаешь, вор? — Арсений ощупывает себя, будто у него было, что и откуда красть.

— Не думаю — знаю, — усмехается Антон.

Они возобновляют ход, и он вдруг с гордостью раскрывает ладонь, до того сжатую в кулак, у Арсения перед лицом.

В руке лежит кольцо — без камня, но с какой-то гравировкой; наверняка на турецком.

— Погоди, это ты?.. — Арсений в возмущении распахивает рот, обернувшись туда, откуда они пришли. — Ты… украл?

— Господи, ты так удивляешься, — Антон искренне смеётся, засунув кольцо обратно в карман жилета. — Забыл, что я вор со стажем?

— Если честно, забыл, — Арсений переходит с возмущения на странное восхищение. — И когда только успел?

— Ты своим размахиванием деньгами у неё перед глазами неплохо так подсобил, на самом деле, — довольно улыбается Антон, а потом вдруг уводит взгляд куда-то вперёд, продолжая шагать: — За это спасибо. И за… инициативу тоже.

— Да без проблем, — Арсений фыркает, но обиженным теперь только притворяется.

Проходят мимо того большого дома с зашторенными окнами, и Арсений снова задумывается:

— А почему ты сказал, что мне сюда? — хмурится и спрашивает, дотронувшись Антонового предплечья, чтобы привлечь внимание. — Потому что дом богатый?

Взгляд отстранённо цепляется за кучку девушек в довольно открытой одежде у входа, и только когда они, шумно переговариваясь, оказываются совсем близко, до Арсения доходит, что они направляются к ним.

— Сейчас поймёшь, — смешливо шепчет Антон ему на ухо со спины и делает пару шагов назад, растворяясь в толпе как раз к тому моменту, как девушки окружают Арсения.

— Эй? — зовёт он, уже не на шутку испугавшись.

И женщины, и девушки в нарядах, которые при ближайшем рассмотрении в «приличном» обществе запросто назвали бы вульгарными, что-то галдят, гладят Арсения по рукам, пытаются достать и до лица, и громко смеются, потихоньку вцепляясь в него и подталкивая к тому самому дому.

Публичному дому — теперь-то уже ясно.

Арсений пытается вежливо отказать: неловко машет и головой, и руками, приговаривает что-то явно отрицательное, но его всё уговаривают — это понятно и несмотря на языковой барьер. Изредка даже проскальзывают какие-то случайные слова на русском — некоторые из них, вкупе с ситуацией в целом, заставляют кровь прилить к щекам, наверняка уже давно заалевшим от смущения.

— Шаст? — уже в панике оглядывается он, пытаясь взглядом нашарить знакомое лицо. — Антон!

Если по отношению к девушкам он испытывает неловкость, то на Антона, бросившего его в эту пучину, получается только злиться. Даже, кажется, хочется ударить — с каждым мгновеньем его отсутствия всё сильнее.

И что он вообще имел в виду под этим своим «Тебе туда»? Совсем обнаглел?

Не то чтобы для Арсения эта тема была в новинку: спасибо Серёже, который решил вызовом куртизанки спасти семнадцатилетнего Арсения от хандры по его несчастной влюблённости, что, как ему в тот момент казалось, обрекла его на страдания до конца жизни. Он тогда настолько потерялся, что и отказать не смог — всё прошло как в тумане и совсем не приятно для них обоих, хоть девушка всеми силами и пыталась убедить его в обратном. О той своей влюблённости он, справедливости ради, правда забыл уже через неделю, а вот с Серёжей не разговаривал ещё добрых пару месяцев.

Ещё чуть-чуть, и Антона постигнет та же судьба.

Как будто ему на это будет не плевать, честное слово…

— Так, ладно, поразвлекались и хватит, — он появляется будто из ниоткуда, с очаровательной улыбкой и рукой на сердце в извиняющемся жесте рассекая толпу, чтобы приобнять Арсения за плечи и выдернуть оттуда, махая разочарованно залепетавшим девушкам на прощание.

— Ты такой козёл, — вырывается из его хватки Арсений, пожалуй слишком экспрессивно размахивая руками, когда они отходят на безопасное расстояние. — Скотина. Сволочь!

— Да чего ты? — теряется тот. — Что они с тобой сделали такого? Я же знаю, что деньги у меня — даже если бы, — он выделяет это теоретическое «бы», — они умудрились завести тебя внутрь, проверили бы карманы, и выпнули бы оттуда, как миленького.

— А, ну это, разумеется, меняет дело! — Арсений иронизирует; он и сам пока не может объяснить, почему ему так обидно, но ему обидно чуть ли не до злых слёз — поэтому он сразу затыкается, поджав губы, и до конца закупки по большей части Антона игнорирует.

Глупость полнейшая. Но виноватое выражение лица Антона и его периодически повторяющееся с разной интонацией — от раздражения и претензии до честного раскаяния — «Извини» слишком приятно отзываются в груди, так что Арсений, пожалуй, придержит свою отходчивость ещё хотя бы ненадолго.

К вечеру на берегу чуть поодаль от корабля оказывается небольшой ящик рыбы, а на шустро сооружённом Тёмой да Серёгой вертеле над зажжённым костром крутится сочный кусок мяса с картошкой. На такой праздничный ужин собираются все, как только заканчивают с погрузкой воды да основной массы будущей солонины на шхуну. Кажется, можно ждать прилива — команда вот-вот зальёт всё вокруг слюнями.

Поджаренное мясо — а кому-то и рыба — с картошкой кажется теперь едой богов, а запивается не поднадоевшим уже вином, а водой, пока на неё можно не скупиться. Настроение мгновенно подлетает вверх, и Арсению, несмотря на необходимость пить как можно аккуратней, чтобы вода не попала на кожу, вдруг тоже становится до ужаса хорошо.

Он зарывается босыми ступнями в нагретый за день песок, откидывает корпус на собственные руки, вслушивается в то накатывающий, то отступающий шорох волн да потрескивание костра на фоне бодрых разговоров, вдыхает аромат горящих поленьев и еды, прикрывает глаза и улыбается, когда по пляжу в очередной раз скачет их хохот.

При мысли, что, сложись всё немного иначе, он бы прямо сейчас распивал чаи в поместье, планируя свой бесспорно увлекательнейший отход ко сну, брови сами съезжаются на переносице. Скучать выходит разве что по мягкой постели и ощущению ароматной такой чистоты на коже — от ванны Арсений бы сейчас не отказался.

Через какое-то время весёлые рассказы заканчиваются даже у Макара — или не рассказы, а силы, — и так же по-спокойному хорошо в наступившей тишине становится всем.

А потом кто-то затягивает песню — кажется, молчаливый Сапёр чуть ли не впервые за этот вечер подаёт голос. Красиво так, низко, тягуче.

Мелодия, по всей видимости, знакома здесь всем, кроме Арсения с Тёмой, потому что к Сапёру тут же присоединяется переливчатый голос потоньше — Катин. За ним следуют и хрипотца Серёжи, и вибрирующий Макаров бас, и бархат Антона с Димой, сливаясь в одно на удивление гармоничное целое. Арсений дышать боится, чтобы не спугнуть эту странную магию, будто искрящуюся в воздухе с каждой нотой.

Он даже вздрагивает, когда Антон, Сапёр и Катя по неловкому сигналу Антона начинают пропевать слова, вместе с остальными глухо топая ногами и прихлопывая руками в ритм вдобавок ко всё тянущейся мелодии.

Тёма радостно присоединяется к топаньям и хлопаньям, сверкая восхищёнными глазами — Арсений сейчас, наверное, выглядит не лучше. Начавшаяся довольно спокойно, но оттого не менее мелодично песня теперь становится бодрее, ритмичнее, веселее и ярче, хоть в словах и поётся о неминуемой смерти.

Лирическому герою радостно сообщают, что он уже мертвец, когда Антон вдруг замолкает, оставив контрастные голоса Сапёра с Катей наедине. Арсений непонимающе поворачивает на него голову, продолжая хлопать, — тот с улыбкой наклоняется к его уху:

— Потанцуем?

Арсению кажется, что он ослышался, но Антон действительно ожидает ответа, приподняв брови в недосказанном вопросе и сверкая каким-то пугающим озорством.

— Ты серьёзно? — шепчет он в ответ.

Антон цокает и с ухмылкой разводит руками, мол «А когда я вообще был несерьёзен?».

— Не-ет, давай как-нибудь без меня, — Арсений машет головой.

— Да ладно, все свои, пойдём, — он толкает его плечом.

— Да я не умею! — шипит Арсений.

— Научишься! — с завидной решимостью шепчет Антон, а потом добавляет, почти не оставив меж губами и его ухом расстояния: — Не забывай, что у меня есть ещё два желания, и если я сейчас загадаю одно из них, выбора у тебя не останется.

Нет, и всё же он человек совсем не приятный. Отвратительный даже.

— Какой же ты… осёл, — Арсений тихо негодует — опять.

Жаром чужого дыхания обдало будто не одно ухо, а всё лицо. Антон встаёт, чтобы всё с той же хитрецой во взгляде протянуть ему руку в приглашении — Арсений поджимает губы и со вздохом сжимает только обтёртую о ткань штанов ладонь, глазами отчаянно пытаясь его испепелить.

Когда до оставшейся части команды доходит, что Антон задумал, они начинают хлопать звонче, а топать с удвоенным энтузиазмом — и даже пение прерывают, чтобы одобрительно засвистеть, прежде чем продолжить всё с тем же задором.

Антон одним рывком поднимает Арсения, чуть не опрокинув на себя, и сразу втягивает в этот странный танец. Ногами отбивает ритм, заставляя песок лететь из-под пяток, улыбается с по-кошачьи довольным выражением лица и поднимает руку Арсения в своей над его же головой — тихонько тянет, как бы намекая покрутиться. Арсений слушается: оборачивается вокруг своей оси, тоже притопывая под «музыку», и оказывается вдруг прижатым к Антоновому боку. Тот смешливо выдыхает у него над ухом и отталкивает вбок — Арсений понятливо крутится и в эту сторону, театрально махнув и второй, свободной, рукой, когда снова оказывается повёрнут лицом к собравшемуся у костра полукругу.

Улыбка незаметно прокрадывается на лицо и к Арсению, а внутри появляется какая-то весёлая лёгкость — полностью соответствует этим морским напевам.

Оба продолжают пританцовывать уже по наитию, так, однако, и не расцепив рук, пока Антон не подхватывает его локтем под локоть, слипаясь плечом к плечу. Крутит, задирая ноги повыше, сначала в одну сторону, потом в другую — Арсений тихо смеётся.

Ритм ускоряется; рука Антона снова перекочёвывает вниз, сжав чужую ладонь, но в этот раз Арсений успевает занять ведущую роль первым. С нескрываемым триумфом тянет вверх, заставляя теперь Антона поджать губы в улыбке и прокрутиться у него под рукой, неловко пригнувшись. Как-то одновременно сцепляются и вторыми руками — то делают пружинистый шаг друг другу навстречу, то отскакивают на расстояние вытянутых рук, со смехом подпевают себе под нос и изредка прерываются на эти нелепые вращения, ускоряясь вместе с мелодией и хлопками да топотом; кто-то, видимо, вообще догадался подставить под ноги пустые ящики, чтобы звук был острее.

Голова кружится, дыхание сбилось, а подуставшие ноги так и норовят завязаться узлом и уронить своего хозяина в песок, и от всего этого так хорошо, что получается только по-идиотски улыбаться и крепче сжимать горячую руку в своей.

Песня набирает максимальный темп и вдруг обрывается на самой звонкой ноте. Конец этого лёгкого безумия и командные хлопки со смехом и присвистыванием застают Арсения посреди того самого пружинистого шага навстречу к Антону — так они и замирают, поддавшись инерции и едва не столкнувшись грудью.

Сцепленные руки так и остаются зажаты между ними. Антон оказывается непозволительно близко — так, что дышать мигом становится страшно, глаза впиваются в его потемневшие, не в силах сдвинуться с места, а меж рёбер начинают разгуливать бабочки.

Антон скользит взглядом чуть ниже — Арсений тоже перескакивает на его приоткрытые губы. Пересохшие, но всё равно мягкие; особенно, когда Антон коротко проводит по нижней языком, немного увлажнив. До них ведь совсем легко дотронуться, нужно только встать на носочки…

Выдохнуть оба решаются одновременно, как по команде, мигом отпрыгнув друг от друга.

Вот теперь заметным становится и частое дыхание, всё ещё не восстановившееся после плясок, и бешено бьющееся сердце. Его, наряду с румянцем по всему лицу, Арсений тоже охотно списал бы на физическую активность — но и дураку понятно, что дело тут далеко не только в ней.

Усевшись обратно, он, под всеобщий галдёж, мельком бросает взгляд на отсевшего в другую сторону Антона — тот прячется, неловко опустив глаза на огонь, но сразу возвращается к нему.

Отблески тёплого пляшущего света выделяют и без того точёные черты лица. Снова хочется его нарисовать: вот таким, немного нервно постукивающим босой ногой по песку, открыто разглядывающим, таким… Красивым.

С воды всё-таки переключаются на вино и, поболтав ещё немного, решают закругляться. Спать уходят на корабль, потому что большинство в конечном итоге предпочитает песку в штанах гамаки и кровати — даже изначально настроенный на отдых на берегу Антон с этим соглашается.

До шхуны они доплывают в разных шлюпках, и Арсений усиленно пытается заставить нахлынувший поток мыслей о том, что он вообще к нему чувствует, подождать хотя бы до завтра. Сейчас устал — и телом, и переполненным мозгом, и всё рвущейся сделать или сказать какую-нибудь глупость душой.

Он аккуратно, как можно выше относительно линии воды, хватается за верёвочную лестницу и в кои-то веки, пользуясь наличием ног, карабкается сам, без посторонней помощи.

Антон, вместе с отступившими уже было волнениями, нагоняет его уже у капитанской каюты, когда все расходятся, запрятав остатки сегодняшней роскоши в трюм и пожелав друг другу спокойной ночи.

— Хотел сказать спасибо за танец, — с наигранной вальяжностью начинает он.

— Не стоит благодарности, — не менее театрально язвит Арсений. — Мне всё равно совсем не понравилось.

— Да? — Антон удивлённо хмыкает. — Надо же, мне так не показалось…

— Когда кажется, креститься надо, знаешь, как говорят? — Арсений фыркает, вспыхнув — хорошо, что в этой полутьме его наверняка плохо видно. — Я спать иду, Шаст.

— Да стой ты, — он мягко хватает его за предплечье, — погоди. Я кольцо тебе отдать хотел, как подарок… или взятку, ты там уже сам смотри.

Арсений несколько поражённо замирает.

— То, краденное? Вот уж спасибо.

— Нет, если не хочешь, не надо, — Антон разводит руками. — Оно мне просто… большевато, а тебе, может, как раз подойдёт. Куда-то же надо его девать.