III. О том, как скрыться от преследования, но догнать себя (2/2)
— Хорошо, — Арсений притворяется, что соглашается исключительно из снисходительности, — посмотрим. Давай его сюда.
Антон вкладывает нагретый теплом его руки кусочек металла ему в ладонь. Арсений, даже не пытаясь разглядеть кольцо в таком плохом освещении, просто булькает «Спасибо» в ответ.
— Интересно, что на нём вообще написано, — мерить печатку он не торопится, лишь прячет в широкий карман.
— Наверняка какое-нибудь оскорбление, — Антонова улыбка, в отличие от металла кольца, словно отсвечивает даже в темноте.
— Или признание, — не подумав, усмехается Арсений.
Улыбка сползает с лица, и он взволнованно вглядывается в ту, что напротив, скрытую теперь губами и, кажется, мгновенно смягчившуюся.
В наступившей тишине, покалывающей уши изнутри, Антон делает ещё один шажок навстречу и наклоняется к его лицу — неторопливо, будто давая возможность передумать. Арсений не передумывает.
Арсений прерывисто выдыхает, когда его губы сминают чужие.
Антон тёплый — горячий даже, а в его губах сейчас и вовсе словно средоточие огня. И во рту, с привкусом вина; на языке, который Арсений сам по наитию нашаривает своим, еле сдержавшись, чтобы не заскулить на месте, когда поцелуй охотно углубляют. И в руках, сначала обхвативших за шею, а потом спустившихся на талию, тоже.
Антон первым издаёт какой-то несдержанный тихий полустон — внизу живота начинает крутить, и узел лишь затягивается туже, отдавая жаром в пах и голову, когда Арсения вжимают в деревянную стену у двери его же каюты и влажными поцелуями переходят на шею.
Руки натягивают ткань рубашки, пока до приятного сильно сжимают бока, а Арсений и сам шарится по чужой груди, обхватывает спину, завороженно оглаживает торчащие лопатки, идёт ниже, непостоянно дыша и подставляясь под каждое касание…
Это какое-то безумие.
Нет, правда: то, как резко и далеко унесло крышу, вдруг не на шутку пугает.
— Шаст, — Антон вздрагивает, услышав хриплый голос, и поднимает голову, оторвавшись от широкого выреза на его груди. — Блять, — в штанах ноет, в груди — тянет, но вот в голове, затылком которой Арсений несильно бьётся о стену, паника, и складывать слова в адекватные предложения оттого только сложнее. — Прости, я… блять, я не могу.
Антон потерянно отодвигается, и Арсений, хоть и чувствует себя последним идиотом и отморозком, сбегает в каюту прежде, чем тот успевает что-нибудь сказать; иначе правда или заорёт от этой запутанности на месте, или, ещё чего, разрыдается, как не умеющий по-другому справляться с эмоциями от чего-то нового и пугающего ребёнок, или просто взорвётся, запачкав все соседние двери.
Он садится на постель, пустым взглядом уткнувшись в пол, и чувствует, как что-то колет бедро. Кольцо.
Арсений достаёт его из кармана и совершенно отстранённо надевает на безымянный палец.
Размер подходит идеально.
***</p>
Арсений наклоняется над планширем, сложив на него локти, и крутит печатку на пальце в попытках побороть разбуянившееся желание нырнуть в лазурную воду. Там почему-то легче, словно все проблемы отступают на десятый план, а назойливая мошкара мыслей тут же захлёбывается и тонет.
Борется затруднительно, поэтому он поворачивается спиной к морю и смотрит теперь на по-утреннему суетящуюся на палубе команду. Сразу тянет присоединиться к этому копошению, но Арсению там, в общем-то, места пока нет. Курс он уже утвердил, Катины записи по запасам перепроверил, бюджет на остановку в Константинополе рассчитал, с Антоном сдержанно поздоровался (эта задача далась труднее всего), — теперь остаётся только довериться грубой силе да Диминым навыкам за штурвалом и ждать приближения нужной им части берега.
Кстати об Антоне; он спрыгивает с фок-мачты прямо по курсу — надетая навыпуск рубаха слегка задирается, оголив мягкий на вид бочок и, кажется, даже небольшую подушку животика над самой кромкой штанов. От такого обыденного зрелища как-то совсем не обыденно тянет в грудной клетке — за последнюю неделю это ощущение стало появляться так часто и по таким пустякам, что хочется биться головой о поверхность фальшборта и то ли никогда больше Антона не видеть, то ли смотреть на него беспрерывно ещё неделю, пока не надоест.
Арсений сейчас взвоет.
Желание выбрать выход получше и спрыгнуть за борт усиливается до упора, когда Арсений понимает, что пялится — а Антон пялится в ответ. Никаких сил на дуэль взглядов нет, поэтому Арсений просто моргает, как будто вообще случайно на нём остановился, и отворачивается. Сама непринуждённость.
От неловкости и чувства вины закладывает лёгкие каждый раз, когда подобное случается — а сегодняшний сон и последовавшее за ним самоудовлетворение никак не способствуют облегчению ситуации.
Всю неделю Арсений старательно отгонял от себя воспоминания о поцелуе вместе с размышлениями о том, что было бы, если бы он не испугался и не сбежал так позорно, — и всё это только чтобы яркая визуализация и слишком живые ощущения в конце концов догнали его во сне.
Теперь кажется, что Антон по одному только его виду мгновенно всё поймёт. Узнает и о том, в каком разгорячённом состоянии проснулся Арсений, и о том, как он сдался собственному возбуждению и дал воображению волю — как явственно вспоминал, чувствовал каждое касание рук, губ, языка, бёдер… Как представил, что Антон спустился ниже: задрал рубашку, коснулся сосков пальцами, прижался щекой к натянувшему штаны бугорку, а потом и к обнажённому члену, щекоча дыханием и наверняка покалывая кожу щетиной. Как представить продолжение сил не хватило, потому что осталось только закусить губу, изогнуться в смятой постели, ускоряя движения собственной руки, и кончить, обильно заляпав собственный живот, всё ещё сокращающийся от оргазма и частого дыхания.
Оттирать сперму сухой простынёй пришлось сильно позже, потому что Арсений ещё полежал в прострации, глядя в потолок да пытаясь понять, что с ним не так и почему он завис в этом подвешенном состоянии, когда — казалось бы! — всё предельно просто. Краснота с раздражённой от грубых обтираний не менее грубоватой тканью кожи живота не сходила ещё долго. А теперь, вот, от совсем не грубого взгляда зелёных глаз переехала, кажется, и на лицо.
На следующий день после того поцелуя Арсений честно пытался завести об этом разговор, извиниться, кольцо вернуть, — да что угодно, лишь бы хоть как-то сгладить ситуацию. Но как только он об этом заикнулся, Антон просто коротко улыбнулся, прервал его фразой: «Да всё путём, не парься», — и, чуть не передумав по пути, взъерошил ему отросшие уже волосы. Это, кажется, был последний раз, когда они общались не по поводу дел корабельных, не говоря уже о явном избегании любых физических контактов, хотя раньше Антон ими уж точно не пренебрегал.
— Тёма! — взгляд Арсения удачно падает на мальчишку, и он радуется, словно нашёл своё спасение.
Отчасти так и есть: любое отстранённое общение сейчас лучше бесконечных монологов в собственной голове.
Арсений подходит к приветливо заулыбавшемуся поварёнку и хлопает по плечу.
— Держишься молодцом, — хвалит с искренней гордостью, осознав, что они вообще давно вот так просто не разговаривали.
— Спасибо, капитан, — Тёма светится. — Я, на самом деле, очень сильно хочу уже в Константинополе побывать… Вообще поспать на суше и немножко оторваться от моря звучит прекрасно, а Шаст ещё и сказал, что там ещё красивей, чем в Синопе, а это, ну, — он изображает руками что-то бесформенно-восклицательное, — уже ого-го какой показатель!
Арсений про себя отмечает, что с Антоном они, значит, вот так просто разговаривают. Не то чтобы это новость: Артём с самого начала этого путешествия смотрит на него восхищёнными глазами, а Антон, разумеется, вниманием его не обделяет. Как и любого другого члена команды, каждого из которых он считает другом… кроме, пожалуй, самого Арсения, учитывая всё произошедшее.
Повезёт, если там хотя бы равнодушие, а не ненависть или, того хуже, отвращение.
— Ну, раз Шаст сказал, значит, так и есть, — грустновато ухмыляется Арсений, снова автоматически нашарив его взглядом: тот болтает с Серёжей, улыбается даже.
— Он ещё так вкусно турецкий кофе расписывал… Жаль, что воду тратить нельзя, да и деньги тоже, а то купил бы и варил нам всем каждое утро.
— На корабле мы кофе, конечно, попьём очень вряд ли, но купить тебе чашечку в городе, я думаю, смогу себе позволить, — Тёма снова светлеет вместе с Арсением. — Да и сам попробую, чего там, интересно ведь…
— Спасибо вам огромное, — он, растрогавшись, сводит брови домиком. — Это вообще необязательные траты, но если получится, я буду очень рад.
— Вот правильно, не говори гоп, пока не перепрыгнешь, — наставляет Арсений. — Для начала надо сойти на берег, дойти до города и найти, где этот кофе подают вообще. Да и тебе, может, не понравится вовсе. Кофе тоже не все любят: Антону вот, видимо, по душе, а с тобой ещё посмотрим.
— Не-е, — Артём легонько отмахивается. — Шаст вообще чай больше любит, фруктовый, такой там тоже продают.
Арсений вскидывает брови: удивляется то ли самому Антоновому предпочтению, то ли тому, что он так просто поделился им с Тёмой.
— Кстати, — он вспоминает, когда снова ловит себя на кручении кольца на пальце, и снимает его, протягивая Артёму, — сможешь перевести, что здесь выгравировано?
— Не уверен, но могу попробовать, — он пожимает плечами и берётся за кольцо двумя пальцами.
Тёма щурится, вглядываясь в надпись и проворачивая печатку по кругу, чтобы прочитать. Арсений тоже участливо нависает у него над плечом, будто это должно помочь.
— Кажется, — наконец заключает он, медленно прочитав слова одними губами, — что-то вроде «От смерти нет лекарства». От всего, мол, есть, а от смерти нет.
— Спасибо, — Арсений задумчиво благодарит и надевает печатку обратно.
Он почему-то чувствует себя разочарованным. Как будто ждал от кольца знака какого, или фразы вроде «Не возлежи со старпомом своим», а тут что-то едва-едва философское и не шибко-то подходящее под жизненную ситуацию.
— Подходим к берегу! — гулко оповещает Макар.
Арсений с Тёмой переглядываются и одновременно оборачиваются: пляж действительно совсем близко, и действительно пустует. Значит, не зря предпочли его основному порту с другой стороны, значит, обнаружить их, в случае чего, и правда будет сложнее.
Ступить на берег получается уже к полудню. Солнце здесь светит будто ещё ярче, чем на корабле, так что к городу торопятся все — чтобы найти, где укрыться, да попить чистой воды.
В этот раз процессию возглавляют Сапёр с Серёжей, который здесь тоже уже не в первый раз — Арсений это помнит ещё по его рассказам о былых приключениях, которые он так любил слушать.
В черте города за высокими каменными стенами целая куча народу самого разного социального уровня, каждый из которых шумит похлеще активно снующих над головами чаек. Улицы напичканы домами, жмущимися друг к другу бок о бок, мимо то и дело проносятся повозки, а вдалеке виднеются огромные купола мечетей. От вида такого уровня построек захватывает дух — приходится напомнить себе прикрыть рот.
Теряются в этом великолепии абсолютно все; приходится с трудом, но всё же найти уголок потише и решить, чем стоит заняться первым делом. Договариваются встретиться у пристани в юго-западной части города через несколько часов и Тёму, как самого коммуникабельного, отправляют найти и нанять несколько человек в помощь, чтобы послезавтра помогли дотащить до корабля бочонки с вином и водой да мешки с припасами. С ним уходит и Серёжа с Макаром — один планирует включать обаяние и торговаться, а другой для пущей безопасности. Остальные расходятся на разведку — продукты покупать сегодня, учитывая, что отплывут они не раньше, чем через пару дней, смысла нет, а вот узнать, где всё нужное продаётся, очень даже полезная затея. Арсений же, как капитан, берёт на себя ответственность за поиск места для ночлега — до лёгкого головокружения удивляется, когда Антон, как старпом, вызывается пойти с ним. Тоже, разумеется, безопасности ради.
— И что? — Арсений всплескивает руками с какой-то вовсе не запланированной претензией в голосе, когда они остаются наедине. Если с галдящим окружением вообще можно это так назвать, конечно. — Ты знаешь какие-нибудь хорошие места? Ты же здесь был, чай-кофе пил?
— Хорошие места знаю, но на них, я боюсь, не хватит нашего бюджета.
— Н-да, а решить проблему кражей, как ты любишь, тут не выйдет…
— Ну, — Антон щурится, сделав ладонью козырёк, бросает взгляд в небо и сам становится похож на яркое солнце, — это как посмотреть… Я бы мог решить нехватку бюджета…
— Нет уж, — категорически возражает Арсений, возобновляя ход. — Обойдёмся и без этих твоих… талантов.
— Как знаешь, — Антон пожимает плечами.
Бродят так долго, что сковывающая неловкость в общении сменяется чем-то вполне смахивающим на комфорт, и без того не первой свежести одежда становится мокрой от пота, а лица блестят на солнце, несмотря даже на прикрывающие их поля шляп, — но подходящего места так и не находят.
Одно Арсению не нравится, потому что больше смахивает на таверну без каких-либо гарантий, что ночью к тебе в постель не ляжет чужой пьяный мужик, другой постоялый двор на самом деле скорее полежалый, в третьем воняет то ли дохлятиной, то ли тухлятиной, в четвёртом чересчур тонкие стены, сквозь которые даже днём доносятся не совсем пристойные звуки, а из пятого их выводит сам Антон — узнал во владельце кого-то, с кем делит не самые приятные воспоминания.
— Ты невыносимый, господи помоги, — выстанывает Антон, прикрыв глаза пальцами, когда в шестое место Арсений отказывается даже заходить: слишком маленькое.
— Ты и сам нас лишил одного из вариантов, забыл?
— Одного! — он выделяет в отчаяньи. — Одного, Арсений! Не пятидесяти!
— А вот, может, именно этот двор мне бы приглянулся, если бы не твой старый знакомый, — Арсений язвит в ответ.
Он свои критерии отбора считает вполне разумными.
— Я уже сомневаюсь, что такое с твоими возвышенными вкусами вообще возможно.
Арсений хочет ответить, но натыкается глазами на что-то вроде ресторана через дорогу, и парирует другим:
— О! — указывает в эту сторону рукой. — Хочешь чаю? Фруктового? — Арсений елейно улыбается, со всей невинностью хлопая ресницами.
— Ух-ты! Если честно, не отказался бы, — вдруг расплывается во вполне искренней улыбке Антон и, загоревшись, сразу шагает в указанном направлении.
Арсений, вообще-то, ожидал другого: ну какой чай в такую погоду? Тут впору будет загореться буквально, безо всяких метафор.
Но Антон летящей походкой поднимается на вымощенную площадку и занимает свободный столик под тентом. И правда чай собрался пить?..
Что ж, ладно. Хочет пылать адским огнём, значит будет — Арсений даже заплатить не против.
— Вот этот буду, — заключает Антон через минуту скрупулёзного изучения небольшой брошюры, тыкнув пальцем в одну из строк и спрятав, наконец, высунутый всё это время от тяжких раздумий кончик языка.
— А ты ещё, вроде, говорил, что кофе здесь хорош? — Арсений с сосредоточенным видом утыкается в меню и закидывает ногу на ногу.
— Не помню, чтобы мы с тобой о таком беседовали, но да. Вот этот могу посоветовать, — он наклоняет бумажку к себе и, нашарив взглядом нужную строку, указывает пальцем и на неё.
Значит, пылать им адским огнём вдвоём.
К ним очень вовремя подходит миловидная девушка с пошарпанной записной книжкой и карандашом — видно, принимать заказ.
Арсений отвечает своим «мерхаба» на её и указывает на нужные пункты в брошюре. Антон с любопытством смотрит на его молчаливые потуги и вдруг выдаёт:
— Можешь ещё попросить сахар принести?
Арсений смотрит на него испепеляющим взглядом, но тот лишь невозмутимо смотрит в ответ, отчего-то пытаясь сдержать улыбку. Он бы ответил, что если Антону так надо, то он и сам может применить свой длинный язык по назначению и выговорить заказ, но не хочется задерживать девушку, да и выставить себя перед ней переругивающимися идиотами тоже.
Поэтому он снова утыкается в бумажку у себя в руках. Ничего похожего на сахар не находит и набирает в грудь воздуха, осознав, что сейчас идиотом себя выставить всё же придётся.
Девушка с интересом наклоняет голову, когда он принимается перебирать слово «сахар» на всех известных ему языках, параллельно демонстрируя, какой он сыпучий, и как люди вертят головой да гладят животы, прикрыв глаза от неземного удовольствия, когда пробуют его на вкус.
Антон тихонько прыскает, переглядывается с девушкой, и та тоже расцветает во вполне себе приятном смехе.
— Кроме сахара ещё что хотите? — спрашивает она на немного ломанном, но русском, ярко улыбаясь.
— Спасибо, нет, — просто отвечает Антон сквозь смех, и девушка уходит, с шутливым укором мотая головой.
Арсений с укором не столь шутливым наклоняет голову и поджимает губы:
— Очень смешно, Шаст.
— Да ладно тебе, — тот отмахивается. — Ты с этими постоялыми дворами меня так умотал уже, что я не удержался.
— А тут многие знают иностранные языки?
— Насколько мне известно, да. Очень уж много здесь иностранцев останавливается и очень уж часто.
— И как ты узнал, что именно она нас поймёт? — Арсений откидывается на спинку стула, скрестив руки на груди.
— Так это ж постоялый двор, — Антон запрокидывает голову, указывая на здание, у стен которого они сидят. — Неплохой, кстати, но дороговатый. Слушай, — взгляд у Антона проясняется, — у меня идея, — а у Арсения плохое предчувствие. — Раз уж тебе так сложно угодить, а здесь, я уверен, — Антон фыркает, — вашей светлости должно понравиться, то вот тебе и моё второе желание. Или задание, называй, как удобней, главное, засели нас именно сюда.
Судя по гордому виду, он наверняка ожидал, что Арсений сейчас запаникует, взвоет о сложности такой миссии и станет молить о пощаде, но не тут-то было! План и его жертва зарождаются в голове мгновенно: да и напитки им как раз всё ещё не принесли, так что намеренно искать встречи с le personnel не придётся.
И то, что на первое его желание Арсений отреагировал именно такими паническими мольбами, сейчас не играет роли.
— Да запросто, — он усмехается и ведёт бровью, демонстративно усевшись в позу ещё более расслабленную. — Я договорюсь.
Антон явно настораживается, но пока не всерьёз: наверняка думает, что Арсений блефует.
Возможность доказать обратное, тем временем, уже приближается к ним с подносом, и Арсений, поблагодарив за кофе и настроившись на нужную частоту, осторожно задерживает девушку:
— Скажи, а ты ведь в этом здании работаешь? — спрашивает, натянув мягчайшую улыбку из своего арсенала.
— Да, — девушка смягчается вслед за ним.
— У вас же можно остаться на ночлег? Скажем, если нас восемь человек.
— Да, — девушка снова кивает с тем же подплавленным выражением лица.
— Мы так долго плыли, устали жутко, — страдальческим тоном признаётся он: девушка в ответ мотает головой так участливо, что Антон чуть не давится своим чаем. — Я всё бы отдал за отдых в хорошем месте для своих друзей, но у меня украли кошель… Последние деньги решил потратить на то, чтобы горло смочить мне и моему приятелю в этот жаркий день, — он указывает на ошалело сдвинувшего брови Антона. То, что горячие напитки мало соотносятся со спасением от жары, девушку ожидаемо не смущает. — Сможешь нам помочь? Может, ты знаешь человека, с которым можно договориться, или…
— Не надо договариваться, — прерывает его девушка, ласково погладив по плечу. — Я сама знаю свободные комнаты. Приходите сюда после вечерней молитвы, я покажу.
— Спасибо тебе, — Арсений снова расплывается в улыбке и вкладывает ей в руку монеты, прежде чем оставить на костяшках лёгкий поцелуй.
Взгляд Антона чувствуется кожей.
Девушка же румянеет и, отблагодарив на турецком в ответ, скрывается за углом.
— И какого чёрта это сейчас было? — Антон отчего-то раздражён.
— Как что? — Арсений одаривает очаровательной улыбкой и его тоже. — Я договорился, чтобы исполнить твоё же желание. Что-то не так, приятель? — он выделяет последнее слово, ссылаясь к собственной формулировке при уговоре.
Антон пилит его взглядом ещё с полминуты, а потом задаёт в воздух совсем потерянный вопрос:
— Нет, а как она согласилась? Почему?
— Говорил же, — Арсений пожимает плечами и прячет в своей чашке довольную улыбку, — я очень обаятельный.
Он отпивает кофе — тот отдаёт на языке приятной терпкостью и чудесным образом сочетается с нежным вкусом незнакомого Арсению происхождения, но не горчит.
— М, — коротко мычит он, кивая сам себе. — Ты был прав! Кофе здесь действительно вкусный.
Антон издаёт нервный смешок в собственную чашку, пахнущую чем-то сладковато-тропическим даже сквозь кофейный аромат.