II. О греческом мифе и первом испытании (1/2)

Первые дни проходят без каких-либо проблем, — помимо лёгкой морской болезни, наличие которой у русала, «дитя моря», Антон охотно обсмеивает, — хотя их и ждут со всех сторон. Погони не наблюдается, штормов — тоже, и шхуна легко скользит по ветру, наматывая узлы. Проблемы, правда, на то и проблемы, что появляются, когда ждёшь их меньше всего, но это пока и к лучшему, учитывая, что все держатся наготове.

На корабле каждый занят своим делом; из-за всё ещё не слишком большого состава команды всем приходится носиться целый день, как одинокой матери со своим дитём. Поз сверяется с приборами и направлением ветра, иногда уходя подремать, а иногда выруливая куда надо, Катя следит за рационом и судовым журналом, Тёма отвечает частично за чистоту — потому что тут работают посменно — и полноценно за камбуз: можно сказать, полноправный кок. Вряд ли ему удаётся проявить свои поварские навыки, наработанные за годы в поместье, в полную силу, но солонина с гречкой и овсянкой пока естся вполне сносно. Макар же с Сапёром в основном на парусах, а Серёжа следит за выполнением всех обязанностей да сохранностью корабля и помогает везде, где помощь нужна, — с ними всё просто, да и опыта у них в этом не занимать.

Только вся команда смотрит на Арсения испытующе и общается с некоторой осторожностью, будто ждёт, что он или вот-вот развалится на диване в капитанской каюте и прикажет целовать ему ноги, или избавится от этих самых ног и бросится в море побеждать кракена.

Почти вся команда, по крайней мере.

— Да какой ты капитан, — Антон, вот, в который уже раз отмахивается от него вполне обыденно. — Старпом — твой потолок. И то с натяжкой.

— А кто это всё затеял, по-твоему? — Арсений задыхается возмущением. — Кто всё организовал?

— Это ещё ничего не значит.

— А от смерти тебя кто спас, напомни-ка?

— Я бы и без тебя справился, — фыркает Антон, сверяясь с компасом вслед за Арсением. — Ты же не думаешь, что я бы просто сидел и ждал смерти? По пути на площадь бы что-нибудь придумал, там возможностей уйма.

— Ага, я понял, — Арсений смеряет его снисходительным взглядом.

Антон с тяжёлым вздохом поворачивается к нему, поставив одну ногу на ступень, ведущую к палубе полубака, и оперевшись локтём о собственное колено.

— Ты знаешь хотя бы, к чему отсылается название этой шхуны? — спрашивает он. — Или «ну Филя и Филя»?

Арсений морщится, но тихо торжествует: книжки с греческими мифами он в детстве зачитывал до дыр.

— Не называй его так. Разумеется, знаю.

— Легенда о Филие и Кикне тебе знакома?

— Да, — самоуверенно выдыхает Арсений, про себя удивляясь, что об этой не самой знаменитой истории знает Антон. — Не совсем, правда, понимаю, почему именно его именем решили назвать рыбацкую шхуну, учитывая, что всё, что в его истории связано с морем, это способ его самоубийства, но…

— Я подозреваю, что корабль называли какие-нибудь чинуши, и они, скорее всего, просто открыли какой-нибудь учебник да выбрали первое, что не занято было… Моряки с пиратами обычно изобретательнее в этом плане.

— Не сомневаюсь. Так к чему ты вёл?

Антон пожимает плечами:

— Да просто узнать хотел. Даже старпому положено знать, на чём он плывёт.

— А ты сам-то знаешь хоть что-то, кроме названия легенды, капитанишка? — бросает Арсений ему вслед, когда Антон делает пару шагов вверх по лестнице.

Тот останавливается и спускается обратно — из-за качки Арсению приходится шагнуть вперёд, чтобы удержать равновесие, и он оказывается немного слишком близко. Однако Антон не двигается, и Арсений решает не двигаться тоже: только решительно смотрит в полные насмешки зелёные глаза и осторожно дышит.

— Кажется, припоминаю, — Антон, в свою очередь, для поддержания равновесия вытягивает руку вбок и хватается за один из тросов у самого крюка на бортике, — что Филий был влюблённым идиотом, — глаза Арсения расширяются: он читал какую-то другую легенду, — а Кикн идиотом самовлюблённым.

— Погоди, — Арсений на секунду с неловкой усмешкой отводит взгляд, — я читал, что Филий просто хотел заполучить расположение командира, потому и согласился исполнить три его желания…

— Ага, и именно поэтому восхищался его красотой, и к Гераклу с мольбой о помощи поэтому пошёл, и сугубо ради одобрения вышестоящего сокомандника бросился в море, когда с третьим желанием не прокатило, да? Арсень, не тупи.

И снова Антон первым пересекает какие-то границы: уже и имя ему исковеркал. Спасибо, что хоть это прозвище не звучит уничижительно, но бровью Арсений всё равно ведёт, на всякий случай.

— Да как скажешь, — Арсений тоже упорно стоит ногами на месте, схватившись за сам крюк ниже Антоновой руки, лишь бы не отлететь на пару шагов назад. — Если тебе так больше нравится, то кто я такой, чтобы спорить?

— Вообще не суть, — Антон морщится. — Я тебе предложить хочу…

— …Три желания твоих исполнить? — догадывается Арсений и аж улыбается от удивления. — После всего того, что ты тут наинтерпретировал? Серьёзно?

— Не льсти себе! Единственное, что из этой легенды похоже на нашу с тобой ситуацию, это твоя самовлюблённость, — вспыхивает Антон. — Я пытаюсь разрешить конфликт, больше ни с чем этот мой благородный порыв даже близко связывать не надо, понял?

— Да ты вконец обалдел, — на очередной волне Арсений всё же делает шаг назад и сразу чувствует себя куда комфортней. — С какого перепугу я буду тебе прислуживать?

— Да выслушай ты! — Антон цокает, в претензии сведя брови домиком. — Нам ведь обоим на самом деле понятно, что у меня опыта в море больше, а ты капитаном хочешь быть просто из-за своих… капризов? Не отрицаю, — сразу сглаживает он, только завидев возмущённо распахнутый рот Арсения, — что знаний и сообразительности у тебя хватает, но больше в теории, чем в практике. Если просить команду голосовать, что сделать было бы по совести, как ты думаешь, кого они выберут? Только честно — себе ответь, мне не надо.

Арсений молчит, поджав губы, — потому что Антон действительно прав.

— Ну вот потому я и предлагаю: я добровольно отдаю тебе статус капитана, а ты исполняешь три моих желания. По рукам? Слово даю не доводить тебя до желания утопиться и не подвергать слишком сильной опасности.

Антон с хитрой улыбкой протягивает ему руку.

Вот сдался Арсению этот статус капитана? Да, он бы справился, — он уже справляется, когда успевает первым ответить на вопрос или отдать приказ, — и да, именно он собрал эту экспедицию, именно он выиграл им дополнительное время, именно он спас Антона — до этой истории обычного канонира, между прочим, — от смертной казни, именно он окончательно распределил всех по позициям и помог организовать записи с припасами…

Похоже это всё на какое-то совершенно абсурдное соревнование, словно они шестилетки какие, пытающиеся выслужиться перед учителем: «Я первый задачу решил!», «Нет, я!».

Только и учителя ведь никакого нет, и на борту всем, по большему счёту, плевать, так и ради кого весь этот бред?

С другой стороны, Арсению любопытно. Развлечений на море всё одно не то чтобы много, а такое странное предложение не менее по-странному будоражит — кажется, вдали от дома азартность у Арсения обострилась, как кашель у туберкулёзника, прочищающего камин.

Он прикусывает губу с внутренней стороны и пожимает чужую руку — а по ощущениям, ныряет в самый центр Чёрного моря без какой-либо подготовки.

Ну ничего; пока есть хвост, им надо пользоваться — уж как-нибудь да выплывет.

Жалеть о своём решении Арсений начинает уже через несколько часов, лёжа в просторной капитанской каюте. Изначально его из благодарности уложили сюда обсыхать, а потом — из жалости — блевать в таз и восстанавливаться, и эти пару дней он всё ждал, ментально держа кулаки наготове, пока Антон с капитанским статусом начнёт требовать себе и её тоже. Теперь, выходит, не дождётся — хоть такая компенсация.

Что Антон вообще собрался ему загадывать? Победить акулу голыми руками? Захватить какой-нибудь из встреченных по пути островов? Шлёпнуть самого себя хвостом по лицу?

Ладно, учитывая его обещание, первые два варианта кажутся наименее вероятными. А вот последний…

Арсений чешет едва показавшуюся щетину. Спать всё ещё не хочется, а мысли только и делают, что возвращаются к Антону, помимо их внезапной договорённости воспроизводя в голове и его противно ухмыляющееся лицо. Оно словно висит под потолком, свысока оглядывает его своими светлыми глазами, задирает нос с этой родинкой, которую Арсений сегодня разглядел вблизи, и чёткий контур пухлых губ смазывается, когда он растягивает их в недоброй улыбке. Выбившаяся из прилизанных волос прядь падает ему на лоб так, что приходится поправлять увешанной цацками рукой. Арсений, фыркнув, отворачивается к стене. Он вообще впервые видит, чтобы мужчина носил столько украшений — а Антон, оказывается, хранил свои наворованные злата у Позова, и теперь, вот, произошло счастливое воссоединение. Даже не пират, а ворона какая-то…

В каюту вдруг с горящими глазами залетает Тёма, вырвав Арсения из бредовых полусонных дум.

— Что стряслось? — подрывается он, усевшись на кровати.

Неужели их нашли? Так скоро? Придётся отбиваться?

— Всё в порядке! — торопливо успокаивает его Тёма. — Шаст просто попросил всех собраться на палубе, хочет что-то сообщить. Пойдёте?

— Пойду, — Арсений ворчит, накидывая сегодняшнюю рубаху, — куда я денусь. Капитан же пока он.

— Разве? — удивляется Артём. — Он на ужине сказал, что вы, наконец-то, определились, и назначили вас?

На ужине Арсения не было, — он пока старается есть поменьше, да и голодным себя не чувствует, — поэтому теперь удивляется уже он.

— А по какому поводу тогда собрание?

— Не знаю, — они выходят из каюты и сворачивают к лестнице наверх. — Сказал, что что-то там надо обсудить.

На палубе Арсения сразу обдаёт свежим морским воздухом, ветром слегка надув незаправленную рубашку. Он с наслаждением делает несколько вдумчивых вдохов-выдохов; ночью на корабле ему нравится гораздо больше. В небе видны звёзды — куда чётче, чем в домашнем саду или даже с крыши поместья. Кажется, что и море шумит спокойней, и ветер дует мягче — да и чайки, видимо, в большинстве своём в это время спят.

В отличие от людей, рассевшихся на бочках да коробках и отбрасывающих длинные тени в свете фонаря.

— И чем же обязан, старпом? — выделяет Арсений, с лёгкой улыбочкой обратившись к восседающему во главе этого собрания Антону. Сам же усаживается на любезно пододвинутый кем-то заранее бочонок напротив.

— Извините за беспокойство в такой поздний час, капитан, — Катя с Димой насмешливо переглядываются, пока Антон подхватывает этот фарс и кланяется; нагибается так низко, что широкий ворот его рубахи — заправленной, в отличие от арсеньевской, — едва не касается пола, ненадолго обнажив белую грудь. — Я просто подумал, что стоило бы прояснить некоторые моменты нашей авантюры с учётом новых вводных. Команда со мной согласилась. Вы не возражаете, друг мой?

Арсений первым сдаёт назад и дёргает уголком губ, прежде чем этот сарказм зайдёт слишком далеко. Он жалеет только, что сам не догадался устроить нечто подобное сразу же, как эти «новые водные» появились.

— Выкладывайте, в чём дело.

— Начать, думаю, стоит с очевидного, — со вздохом подаёт голос Поз. — Мы ведь идём не за лекарством? Я, извините уж, ни одного случая не знаю, когда лекарство помогало от… такого.

— Да, — с виноватой улыбкой кивает Арсений, — тут пришлось вам соврать. За это я прошу прощения, но… не от всего сердца. Просто представьте свою реакцию, если бы я пришёл к вам с таким признанием?

— И что, в таком случае, такое находится на Лемносе? — Антон щурится, широко расставив ноги, и облокачивается правым предплечьем на одно бедро, в другое несильно упёршись левым кулаком.

Арсений вкратце пересказывает всё, что ему известно об этой ведьме — Серёжа, наслышанный о ней не только от того друга губернатора, но и от своих знакомых моряков, которым, как он считает, можно доверять, дополняет случаями, когда она якобы помогала людям — или, наоборот, насылала неудачи.

— Нет, ну это дикость какая-то, — Позов хмуро машет головой.

— Дим, — Катя, одетая в великоватые ей брюки, толкает его колено своим, — ну ты же своими глазами превращение видел. И не ты один. Какой смысл дальше сомневаться?

— Ладно твой хвост, — задумчиво жестикулирует одной рукой Антон, — это ещё полбеды, но прям ведьма… Серьёзно?

Макар чешет бороду, глядя в одну точку Арсению под ноги, Тёма постукивает ногой по полу, а Сапёр почему-то переглядывается с Серёжей — у них там какое-то своё невербальное общение.

— Полностью безопасный райский уголок для беженцев? — напоминает Антону Арсений, скопировав этот же недоверчиво-вопросительный тон. — Серьёзно?

— Нет, — с уверенностью возражает Поз, — там правда целая община. Территория охраняется законами Греции…

— А внутри у них ещё и свои законы, — добавляет Катя, кивнув. — И попасть туда не так-то просто.

— И как вы тогда можете быть уверены, что вас примут? — Арсений оглядывает всех по очереди; мельком замечает, как на одно короткое мгновенье смягчается Антонов взгляд, уткнувшийся в фонарь.

Хотя, может, это всё происки странного освещения. Оптическая иллюзия, да и только.

— Начнём с того, что у нас вообще не то чтобы много выбора, — усмехается Позов. — У нас же уже такая ситуация, что или тюрьма, или бежать. Бежать в другой город смысла практически никакого, — тюрьмы там всё те же, — а вот на Самотраки…

Он переводит взгляд на Антона.

— У меня там семья, — со вздохом поясняет тот, на мгновенье столкнувшись с Арсением глазами. — Я и сам там жил какое-то время: Поз, Макар и Сапёр — тоже, — продолжает он. — А потом нас из-за некоторых людей и нашего бывшего капитана, пух ему землёй, — Арсений изо всех сил пытается осуждать подобное неуважение к покойникам, а не находить это забавным, — занесло совсем не туда. Мы до твоей, голубоглазка, губернии-то еле добрались: и у Димки, и у Макара, и у Лёхи получилось вовремя сбежать, и они у вас осели аж почти на полтора года, пока я обходился короткими остановками и тайными с ними встречами.

— За что Шасту надо сказать спасибо, — дополняет Поз под активные кивки двух сотоварищей. — Если бы не устроенный им кавардак с милицией и не заверения в том, что он собственноручно сбросил наши тела в море после битвы, Бебур бы хер кого отпустил.

— У вас настолько всё было плохо? — поражается Тёма, уже даже не пытаясь скрыть восторга.

Арсений радуется, что тот задал этот вопрос первым: ему самому не придётся демонстрировать свою детскую заинтересованность.

— В какой-то момент это стало больше походить на каторгу, да, — кивает Антон.

— А почему не устроили диверсию? — всё же спрашивает Арсений.

— Бо́льшую часть команды всё устраивало, — подключается Сапёр. — Ту часть, которой нужно было только золото и, — он запинается, взглянув на Катю, — женщины в портах, — подбирает более нейтральное определение, но Катя всё равно морщится, уложив голову Диме на плечо.

— А это разве не то, в чём и заключается сама идея пиратства? — несмело уточняет Арсений.

— По идее да, — Макар неловко елозит на своей коробке. — Но так вышло, что там не все изначально шли на корабль с целью навсегда оторваться от дома и всю жизнь заниматься грабежом. Произошёл некий… обман.

Он отчего-то бросает сочувствующий взгляд в сторону Антона, но тот только прячет глаза, еле заметно поджав губы. Арсений собирается было нарушить странную паузу и расспросить об этом обмане чуть подробней, но Серёжа вдруг шумно выдыхает и заявляет:

— В горле пересохло. Вина принести, раз уж мы тут так мило беседуем?

Сначала вся команда отвечает одобрительным гудением, но замолкает, когда Антон вставляет громкое:

— Посмотрим, что решит капитан.

Семь пар глаз мигом впиваются в него — Арсений знает, что не должен, но всё равно теряется. Хочется верить, что со стороны не так заметно.

— Мы можем себе это позволить? — интересуется он у Кати, и та кивает, мягко улыбнувшись. — Тогда тащи, конечно!

Одобрительные возгласы возобновляются: Арсений, кажется, купил всеобщее уважение хотя бы на один вечер.

Серёжа берёт с собой Тёму, и ребята не заставляют себя долго ждать — возвращаются из трюма уже через пару минут с двумя бутылками вина, из которых закупорена к концу пути оказывается только одна.

Первый глоток предстоит сделать Арсению, и он уже угрюмо предвкушает, сколько непрямых поцелуев ему достанется, когда вино пойдёт по второму кругу.

— За наше знакомство! — он торжественно поднимает бутылку и глазами ловит яркие улыбки; надо же, как все оживились сразу. — И за успех нашего приключения!

Кисло-сладкая жижа приятно греет горло под общий согласный галдёж, и, сделав пару мелких глотков, Арсений быстро передаёт бутылку Серёже.

— За весь бред, с которым мы ещё столкнёмся! — синхронное «Хе-хей!».

Бутылка переходит Диме.

— За такие же тихие воды и подходящее направление ветра! — «Хе-хей!».

Отпивает и Катя:

— За мирных турков на нашей остановке! — смеётся она — «Хе-хей!» повторяется.

Антон широко улыбается, принимая бутылку у неё из рук, а потом всё с той же улыбкой переводит взгляд на Арсения перед собой:

— За нового капитана! — ведёт бровью и делает глоток под очередной «Хе-хей», к которому Арсений присоединяется, приложив руку к груди и отвесив благодарный поклон.

Дальше всё по той же схеме следуют тосты «За тупость губернаторских милиционеров!», «За кончину Бебура!» и Тёмино «За самоотверженность Шаста, потому что иначе нас бы здесь не было!», сопровождаемое возгласом особенно громким, пока он морщится после больших глотков. Арсений для приличия глаза закатывает, но присоединяется: так ведь, по сути, и есть.

— А почему ты, кстати, тогда не сбежал? — вопросительно кивает Антону Арсений, всё же сделав после всех второй глоток.

— Ну кто-то же должен был остаться, — он пожимает плечами. — Вообще, по плану я должен был украсть шлюпку во время своего ночного дежурства и уплыть туда же, но там всё пошло наперекосяк, и короче…

— И он застрял с Бебуром ещё на несколько плаваний, — заключает за него Поз. — Пока они не навернули круг и не заплыли в воды той самой губернии уже на другом корабле, чтобы, я так понимаю, остановиться в порту подольше и остаться неузнанными.

— Хороший был корабль, — мечтательно вздыхает Антон, опустошив бутылку. — Добротный такой, с названием французским… Собственно, у французов мы его и украли.

Он тут же открывает новую бутылку и передаёт её дальше — Сапёр, однако, отказывается, напомнив, что ему ещё нести ночную вахту.

— А этот Бебур правда надеялся, что вы сойдёте на берег «покутить», — последнее слово Арсений сопровождает какой-то блатной жестикуляцией, — и вас не узнают?

— Видимо так, — прыскает Антон. — Справедливости ради, быстро нашли только его и ту часть команды, которая даже на отдыхе от него не отлипала. На меня и ещё нескольких ребят, которые не успели сбежать в другой город, ушло больше времени: я даже правда отдохнуть успел.

— А по городу всем говорили, что схватили сразу всю команду, — вставляет Тёма. — Так кичились этим, все заголовки в газетах были в убийстве этого вашего Бебура при сопротивлении задержанию…

— Да и неважно, — отмахивается Антон. — Главное, что сейчас мы все на свободе…

— Тьфу-тьфу-тьфу, — Серёжа стучит по дереву.

— …и у нас даже есть своя русалочка, чтобы топить моряков и ловить рыбу голыми руками, — к сожалению, заканчивает он и смотрит на тяжело вздохнувшего Арсения, — правда?

Голова приятно кружится, а веки тяжелеют одновременно с тем, как всему внутри становится, наоборот, легче — будто крепкое вино нейтрализовало гравитацию в области грудной клетки.

— Ты этого хочешь? — Арсений намекает на обещанные ему три задания, лениво сдвинув таз чуть ближе к переднему краю бочки, а корпусом откинувшись назад — вес переносит на прямые руки, ладонями упёршиеся в крышку.

— Сейчас — нет, — по-мальчишески простой улыбкой отвечает Антон.

Арсений блефовал по-страшному. Рыбу он, как иронично бы ни звучало, ненавидит даже в приготовленном виде, что уж говорить про живую: склизкую, вонючую, трепыхающуюся…

К концу второй бутылки все расслабляются окончательно; болтают о прошлом, и о будущем тоже болтают. Вспоминают свои и чужие реакции на Арсеньево обращение — передразнивают друг друга так живо, что смех сдержать не удаётся. Арсению сердце греет одно простое наблюдение: ни в чьих реакциях не прослеживается брезгливости или отвращения, с каким положено реагировать на прокажённых.

Арсений тоже передразнивает то, с каким праведным страхом и осторожностью Антон укрывал его хвост — это, наряду с тем, как смущённо тот сейчас возмущается, пытаясь выпытать, а как ему надо было поступить, почему-то кажется сейчас до жути забавным.

По каютам расходятся в полной уверенности, что не выспится никто — даже ответственно отказавшийся от выпивки Сапёр. Вот такая несправедливость.

Арсений глупо улыбается себе под нос по пути к надстройке с дверью в жилой отсек, пока не замечает, что Антон, оказывается, шагает рядом с ним.

— Слушай, — почему-то сейчас абсолютно неотложной кажется необходимость кое-что сказать. — Спасибо, что мне уступил, — не это.

— Всегда пожалуйста, — внезапно мягко улыбается Антон, повернувшись к Арсению.

— Но можешь, — он несмело переходит к делу, — не называть меня больше… ну, так, как ты называешь.

Антон хмурится, серьёзно задумавшись, и от души зевает.

— «Голубоглазка», что-ли?

— Да! — Арсений радуется, что мысль договорили за него. — Оно какое-то… пренебрежительное, что-ли? Как будто я вот… та самая женщина в порту, — Арсения передёргивает, и он зачем-то добавляет: — Мне правда не нравится. Пожалуйста.

— Ладно, — внезапно легко соглашается Антон и первым пригибается, пройдя в дверь. — Извини, — вот это ещё более внезапно.

Он проходит пару ступеней и снова оборачивается, с улыбкой пожимает плечами и честно оправдывается:

— Я ничего такого не имел в виду. Просто глаза правда красивые.

***</p>

Арсений устал, как собака. Последняя или первая — не суть; главное, что на ладонях красуются мозоли — слава богу, быстро заживающие, — под глазами мешки, а из бедра недавно пришлось доставать занозу. Если посмотреть на всё это вне контекста, то может показаться, что Арсений просто бурно проводит ночи, но нет: ночами он скучно спит без задних ног, если только не наступает его очередь нести вахту. Пахать вот так на корабле целыми днями с непривычки оказывается жутко тяжело, и даже статус капитана от тяжёлой работы не спасает — по крайней мере, не в их странной команде.

Не то чтобы Арсений на подобные привилегии вообще рассчитывал. Он, на самом деле, даже сквозь усталость чувствует приятное удовлетворение от мысли, что он здесь полезен, что он тоже вкладывается на полную катушку, что его не выкинули ещё за борт… Хотя последний пункт легко аргументируется тем, что это, ясное дело, никакой пользы не принесёт.

Повода проявить всю свою капитанскую мощь и доказать, что он это звание заслужил, пока тоже не было — не понятно, к сожалению это, или всё же к счастью. К нему, конечно, приходят за советами; как бы утвердить, стоит ли поступить задуманным образом, но это больше походит на эдакую формальность. Вот правда, что Арсений может сказать, когда к нему подходят с просьбами вроде: «Разрешите отдраить палубу, капитан!», — или: «Капитан, разрешите поднять грот и идти на полной скорости?»? Он лишь единожды отказывает шмыгающему носом Тёме в просьбе позволить Позу подменить его на ночном дежурстве, — тот прописал ему небольшую дозу спирта и постельный режим хотя бы на денёк, чтобы не слечь окончательно, — и встаёт на замену сам, потому что Дима и без того спит непозволительно мало.

Мозоли появились после того, как Антон, Макар и Сапёр учили Арсения управляться с парусами. Выходило до карикатурности плохо, пока вдруг не стало получаться хорошо, когда Сапёр дал парочку дельных советов. На практике это оказалось легче, чем виделось до этого — в отличие от однообразного питания, необходимости пользоваться гальюном и отсутствия возможности помыться, хотя казалось бы; воды вокруг — бери не хочу.

Ну ничего: Босфор с их запланированной остановкой в Константинополе уже не за горами, а это означает и ощущение надёжности земли под ногами, и возможность принять ванну, и вкусную еду, и специи, о каких Арсений только слышал, и красивых людей совсем другой культуры и языка…

За эту мысль Арсений и цепляется из последних сил — как Антон за полную водорослей сетку прямо у него перед глазами.

— Вот же ж, — тихо ругается он, в очередной раз так и не обнаружив ни одной рыбы.

— Может быть, это просто не твоё? — Арсений не спеша подходит, сцепив руки за спиной и выстукивая каблуками по дереву: мстит за его бесценные комментарии во время своего парусного обучения.

На самом деле, проблема, скорее всего, в том, что сейчас они практически стоят. Штилем это назвать сложно, но ветер определённо слабоват, а местная рыба, видно, отказывается добровольно подплывать к подозрительного вида судну и попадаться в сеть, которая сама никаких шагов навстречу не делает. Звучит, как бессмыслица полнейшая, но что есть, то есть.

Антон изображает смех и тяжело вздыхает, глянув в небо: солнце палит нещадно.

— А вы что, уже всю наловленную рыбу съели? — удивляется Арсений, на всякий случай тоже заглянув в кучу склизких водорослей.

— Какая-то часть пропала, — Антон отвечает угрюмо и принимается вытряхивать содержимое сети обратно в воду, — потому что на судне жарковато, а какая-то задница слишком занята своей серебряной ложкой, чтобы снисходить до такой плебейской пищи.

— Да ладно тебе, — Арсений разводит руками, — не в этом же дело! Просто не люблю рыбу и всё. Вкус мне не нравится, текстура. Неужели у тебя у самого нет никаких предпочтений в еде?

Антон всерьёз задумывается, а Арсений пока подходит помочь: берётся за другой конец сетки и всё-таки рефлекторно морщит нос.

— Кабачки не люблю, — наконец заключает Антон. — И на сорочинское пшено у меня аллергия.

— Ну вот! — Арсений улыбается, наблюдая, как тот теперь раскладывает сетку по палубе, чтобы закинуть её обратно.

Внутри зудит спросить что поинтереснее, и он решает всё же воспользоваться каким-то подозрительно спокойным настроением Антона, пока тот занят, и щурится, подбоченившись:

— А как вы попали к Бебуру на корабль?

Антон замирает на секунду, бросает свои разборки с сетью и поднимается, чтобы встать в точно такую же позу и упереть руки в бока.

— А тебе вот прям всё надо знать, да?

— Хорошо бы.

— Зачем?

— Интересно, как люди в такое ввязываются, — Арсений пожимает плечами. — Вы ещё и какой-то обман упомянули…

— Я придумал первое желание.

Сердце проваливается в пятки на полуслове.

— Если это попытка перевести тему…

— Она самая, — ухмыляется Антон. — Только это не попытка, а сам перевод и есть.

— Да ладно тебе, — Арсений всплескивает руками. — Я, может, просто хочу знать, каким был этот ваш Бебур, чтобы не допустить подобных ему ошибок.

Антон протяжно фыркает, откинув голову назад.