XXXV (1/2)
Отчаяние, безисходность, абсолютная безнадёжность — все эти чувства не давали бедной девушке покоя в тот роковой час. Они перехватывали дыхание, заставляли дрожать от ужаса и рыдать, подобно маленькой плаксе. Героиня была просто не готова к такому судьбоносному повороту, ведь считала, что выбор тихонько пройдёт мимо неё, никак не повлияв на дальнейшее развитие событий. Она просто бесхарактерная, пугливая трусишка! Она не способна взять судьбу в свои руки. Она скорее долго будет лить горькие слёзы и причитать, нежели попытается сразиться не только с внешними обидчиками, но и с самой собой. Разве к такому готовила её жизнь? Разве она способна дать отпор подобному? Она слишком ранима, её душа мягкая, нежная, и, главное, хрупкая, ведь сломить её могло всё что угодно…
Всё расплывалось перед глазами — окружение темной, тесной комнатушки, кажущейся сырой темницей по сравнению с бывшими хоромами, скомканное письмо, лежащее где-то на полу, подкашивающиеся ноги, медленно теряющие свою стойкость… Девушка в одной лишь ночной рубашке стояла на месте, покачиваясь из стороны в сторону. Она старалась не издавать лишних звуков, дабы не привлечь внимания остальных, но сдерживать эту бурю эмоций в себе было просто невозможно. Они разрывали ее изнутри и просились наружу. Девушка чувствовала, как тяжелеет её красивое тело. Юное, прекрасное, но был лишь один маленький подвох в этой прелестности — оно было испорчено, давно не невинно. И это очень сильно беспокоило пленницу ужасного выбора.
Сжав пальцы, та тяжело вздохнула, её дыхание было прерывистым и больше походило на вспышку внезапных звуков, нежели на спокойный, размеренный вдох, полный любви и счастья к жизни. Девушка и до этого была очень несчастна, сколько бы ей подарков не дарили, сколько бы красивых парней не предлагали ей руку и сердце, она всё равно не могла найти утешение ни в актах похоти, ни в их сладких речах и обещаниях. Она винила себя в своей грешности, винила себя за то, что соблазнила всех этих юношей на такие мерзкие поступки, не осознавая, что проблема была лишь в них самих. Она считала себя чуть ли не демоном разврата, монстром, возбуждающим животное нутро ни в чем не повинных людей. Её красота, её на первый взгляд невинная, но таящая горячую страсть красота сводила всех парней с ума. Она была удобной, она была славной и безумно притягательной. Но ничего более.
Красивая кукла, которой несколько раз воспользовались и выбросили.
— Я чудовище. — прошептала девушка, захлебываясь в собственных слезах… — Я мерзкая, гадкая потаскуха!
Она ногтями впивалась в свою нежную кожу, спускаясь все ниже и ниже. На опороченной оболочке тут же оказались красные следы, ноющие от незначительной, но такой пробирающей боли. Девушка проклинала себя, проклинала своё тело, с которым проделывали все что угодно, лишь бы удовлетворить свои развратные желания. Маленькая, аккуратная грудь, руки, ноги и даже личико, до любой части её плоти так или иначе дотрагивались чужие мужские руки. Они растворялись в ней, создавали иллюзию чистой и невинной любви, а потом говорили ей самые гадкие слова, обвиняя девушку в её собственной порочности. Позже они проделывали это и с другими девушками, используя тот же хитрый трюк. Однако бедняжке казалось, что дело в самих девушках, ведь ей всегда говорили, что именно они являются рассадницами греха. Она просто притягивала молодых и не очень парней к себе, не в силах оказывать сопротивление, ведь если на то пошло дело, значит вся вина лежит на её плечах.
В тот миг она начала ненавидеть всё, что непосредственно относилось к ней — невероятно красивое, звучное имя показалось набором букв, причём не самых удачных, красивые и безумно дорогие наряды — лишь попыткой скрыть свою порочность под кучей тряпок, а любовь к чтению французских любовных романов — попыткой набраться грязного, неприличного опыта. Она делала вид, что желает отомстить Генри лишь для того, чтобы не показаться слабохарактерной в глазах других. Что бы они сказали о ней, кроме того, что она очень красива? Да ничего. Красота была её главным проклятием. Она родилась такой лишь для того, чтобы страдать и портить жизнь остальным. Ульямс просто поддался ее чарам и наверняка вожделел сделать своё дело, но всё откладывал это событие. Если она продолжит жить, развратит и Гилберта, и даже малыша Томаса. Она была уверена, что смогла бы свести с ума даже Эдгара, которого и в помине не интересовали девушки. Ей было очень мерзко и неприятно об этом думать, но в тот момент девушка не могла контролировать свои отдаленные страхи. Они вылезали наружу, не оставляя Луизу в покое.
Наступило время сделать выбор.
Пора было покончить со всем этим. Пора навсегда избавиться от бьющего через край похабности. Нельзя вовлекать в это ни в чем не повинных юношей. Их ждёт чистая, благословленная Богом жизнь, в которой нет места греху. Эмили, Анна, Эдит и Джейн заслуживают жить больше, чем назойливая, грязная вошь, коей являлась Луиза Гибсон. Девушка очень надеялась, что они не повторят её ошибок и постараются не испортить всех лиц мужского пола своим дурным влиянием…
***</p>
Наступило прохладное, вполне прелестное утро. Особняк медленно оживал, и один за другим просыпались и его разношерстные обитатели. Анна уже мчалась на кухню раскладывать завтрак по тарелкам, а Эдит, как её очень близкая подруга, благородно решилась помочь. Всё было как в сказке, лучи весеннего солнца вовсю освещали сероватые стены этого мрачного здания, тем самым придавая им более оживленного настроя. Снизу уже слышалось звякание ложек и вилок, громкие разговоры девочек, топот детских ног. Внезапно Эмили почувствовала себя отпетой лентяйкой, ведь так нагло пропускает самое интересное! Обычно она просыпалась раньше всех, но из-за ночных терзаний и плохих снов не особо хорошо выспалась. Нужно было срочно заглаживать вину
и, недолго думая, Шервуд наконец вскочила с кровати, принявшись торопливо заправлять её. За окнами слышалось пение птиц, такое светлое и чистое. Слушая эти звуки, медсестра заряжалась утренним настроем. Она принялась насвистывать эту незамысловатую мелодию, сначала сняв с себя ночную рубашку, а потом натянув весьма красивую форму медсестры. Эмили всегда старалась стирать её настолько часто, насколько это было возможно, ведь всегда хотела выглядеть первоклассно. Но несмотря на это, в её образе никогда не было ничего лишнего — он был свободен от пафоса.
На русые волосы наконец был натянут кружевной ободок. С приготовлениями было покончено. Осталось умыться и почистить зубы, но это займёт совсем немного времени…
Подтянув белые рукава платья вверх, Эмили развернулась вокруг своей оси и покинула комнату. Ключ она положила в удобный карман передника. Она его просто обожала! Столько всего полезного можно было там спрятать!
— Доброе утро, Томас! — поздоровалась с мальчиком Эмили, добродушно улыбнувшись.
Медсестра совсем случайно завидела его в коридоре второго этажа, поэтому посчитала своим долгом поздороваться с ним.
— Доброе, Эмили. Что-то ты поздновато сегодня. — произнёс мальчик, взглянув на усталое личико Шервуд.
— Знаю! Мне плохо спалось этой ночью, поэтому пришлось хорошенько отоспаться. Сама об этом жалею! — Эмили неловко усмехнулась, торопливо вытерев руки об передник. Когда она нервничала, всегда занималась чем-то подобным, чтобы хоть как-то снять напряжение.
— Понимаю, однако в этом нет ничего страшного. Тебе следует больше отдыхать. — ответил Томас, пожав плечами. Он выглядел достаточно забавно в своей фуражке, сдвинутой набок, и в огромных, бесформенных штанах.
— Иди вниз. Девочки уже давно накрыли завтрак. — похлопав мальчика по спине, произнесла Шервуд, готовясь спуститься вниз по лестнице вместе со своим младшим другом.
Однако мальчик не поддался её толчку и продолжил стоять, как ни в чем не бывало. Видно, он что-то хотел сказать. И хотел сказать что-то очень важное.
— Томас? Ты не хочешь завтракать? — спросила Шервуд с ноткой тревоги в голосе.
— Хочу но… Меня кое-что беспокоит… — ответил тот, встретившись взглядом с Эмили, рот которой был приоткрыт от удивления.
— Что же? Ты заболел? — поинтересовалась Эмили, приложив тёплую ладонь ко лбу мальчика.
— Нет! — шикнул Томас, отпрыгнув назад. — Просто я ни разу не увидел Луизу сегодня, и это меня настораживает.
И действительно… Эмили тоже не приходилось увидеть её этим утром.
— Может, она все ещё спит? — улыбнулась Эмили, пытаясь отвлечь Томаса от тревожных мыслей.
— Час назад я думал о том же самом, но решил отложить это дело на потом. Проверить в лишний раз не помешает.— пролепетал мальчишка на одном дыхании.
— Если тебе так хочется, давай постучим в её дверь и спросим, хорошо? Она девушка из богатой семьи и не терпит отсутствие манер. — насторожилась Шервуд, оглянувшись по сторонам.
— По рукам. — кивнул Томас, пройдя по длинному коридору.
Эмили ступила за ним, пытаясь найти комнату Луизы. Как было известно, её дверь находилась совсем рядом с комнатой Джейн, и скоро комната под номером «4» наконец была опознана. Красивая дубовая дверь, на ней одна цифра, ни больше, ни меньше. Рука Шервуд тут же обхватила железную ручку, пока Томас стоял напротив её, готовясь вежливо постучаться.
— Можешь начинать. — приказала ему Эмили, и малец тут же выполнил её повеление, совершив
несколько постукиваний по двери.
Никто не ответил. Тогда Томас постучал ещё раз, но результат оказался удручающим — как и во второй раз, никто не решился им открывать.
— Я уже постучал три раза и ничего! — возмутился Томас, сжав кулачки. — Открывай, Луиза, открывай! — громко воскликнул он, принявшись бить по поверхности бедной двери.
— Эй тише, ты же не хочешь, чтобы нас снова наказали за порчу имущества?! — возмутилась Эмили.
Мальчик отдышался и отошёл назад, скрестив руки у груди. Лицо его было слегка обозлено. Видимо, он не терпел, когда люди не реагируют на его слова.
— Думаю, бесполезно стучать. Она всё равно не услышит. Уж лучше войти внутрь и разбудить её. — настояла Эмили, открыв дверь.
— Хочешь сказать, что она даже не была закрыта? — закатил глаза Томас, но завидев то, что произошло здесь, застыл, и на лице его проявилось выражение абсолютного страха…
Послышался долгий, протяжный крик Эмили, душераздирающий и очень громкий. На него тут же примчались все жители особняка, паникующие, взвинченные, негодующие. И когда они полностью застали ту картину, которую предпочли бы не видеть, пришли в животный ужас! Только недавно они спокойно завтракали, ни о чем не беспокоясь, а теперь встретили ужасный, изуродованный и изувеченный труп Луизы. Каждый реагировал по-своему, но равнодушным не оставался никто.
— Я же только позавтракал… — пробурчал Гилберт, закрыв рот рукой. Его лицо приобрело зелёный, больной оттенок.
— Кто с ней такое вытворил?! Бедняжка Луиза! — причитала Анна, уткнувшись в плечо Эдит.
На полу лежала мертвая девушка, длинные чёрные локоны которой красиво спадали на пол, расплываясь в разные стороны. На ней не было ничего, кроме испачканной в крови ночной рубашки. Было очень необычно видеть её такой… Все уже давно привыкли к её богатым и пышным платьям, и эта ночнушка казалась тряпкой, наспех натянутой в порыве агонии на дрожащее тело. Повсюду были реки засохшей крови, приобревшей буроватый оттенок. И без того светлое лицо теперь казалось ещё более мертвенно-бледным, а красивые карие глаза перестали сиять огоньком жизни. Почти на каждом участке её тела виднелись колотые раны, а рядом лежал кухонный нож, измазанный в алой жидкости. Зрелище не из самых приятных, и ещё большей жути нагоняла поза, в которой умерла Луиза — скорченные руки и ноги, приоткрытый ротик, из которого капала слюна, и всё выглядело так, будто все её попытки умереть красиво обернулись большой неудачей…
И все, не переводя дыхания, бурно обсуждали её смерть, пытаясь найти настоящую причину такого печального исхода. Дети одни за другим выкрикивали свои догадки, ведь найти достойное объяснение этому было очень сложно.
Плачущая Эмили нагнулась и на корточках подползла к трупу Луизы, все ярче чувствуя зловонный запах разлагающего тела. Выражение лица Гибсон пугало и привлекало её одновременно, ведь именно в этому выражении была скрыта вся та боль, которую хранила в себе бедная девушка. Почему она решилась на такой поступок? Зачем совершила ужасный грех, наложив на себя руки? Шервуд рукой прошлась по её холодному лбу, а потом начала щупать её прекрасные шелковистые волосы, в последний раз наслаждаясь их неземной красотой. Ей было очень жаль эту бедняжку… Она столько перетерпела, и вместо того, чтобы продолжить бороться, решила пойти на такое. Её душа была слишком хрупка и сентиментальны для этого жестокого мира…
— Она… совершила самоубийство? — спросила Анна, не отрываясь от объятий Эдит.
— Именно… И это всё из-за выбора! — ответила Шервуд, вытерев слёзы затекшими пальцами.
Эдит и Анна переглянулись, тоскливо опустив взгляд.
— Она слишком добра, что-бы кого-то убить. Она выше этого. В ней нет злости и ненависти по отношению к другим. — произнесла Анна, смиренно наблюдая за тем, как же трепетно Эмили щупает мертвое тело Луизы.
— Самое печальное то, что она не научилась любить саму себя. — вздохнула Шервуд, склонив голову.
Зрелище, развернувшееся прямо перед ними, трогало до глубины души — Эмили сжимала пальцы, шептала что-то себе под нос, рукой проходилась по шейке Луизы, тем самым выражая искренние соболезнования. Ей хотелось лучше прочувствовать Гибсон, насладиться её мертвой, потерянной красотой и попрощаться с ней перед тем, как она навсегда потеряет свой прежний облик. Зрители обрамляли эту сцену, становясь участники огромной и страшной трагедии одной одинокой и очень печальной девушки.
— Она всегда казалось мне такой несчастной. — жалобным голосом пискнула Эдит, смахнув слезинку.
— О, она была действительно одинока! Неудивительно, что она испугалась и тут же убила себя в порыве отчаяния. — добавила Анна.