XIX (1/2)

За стенами особняка становилось все жарче и жарче, несмотря на устоявшуюся в сознании многих английскую погоду, славящейся дождливыми и сырыми деньками, пропитанными безисходностью и меланхолией. От летних забав с переменами температуры не убежишь, даже отдалившись от городской суеты: загородом эта жара ощущалась всё более остро за счёт раскрытых настежь окон откуда ничего, кроме духоты и назойливых насекомых, не залетало.

В таких условиях учиться было тяжело и неприятно, Томас чувствовал, как его тело будто плавится под палящими солнечными лучами, расплавляясь, будто восковая свеча. Его глаза закрывались сами собой, назойливая зевота так и норовила сорвать его и без того хилый настрой. Они уже прочитали несколько книжек, выучили немного букв и худо-бедно научились читать по слогам. Джейн была очень рада, а Томас чувствовал, что ему это всё не нужно, но он безумно не хотел расстраивать свою первую учительницу, отказавшись от её тихих и безмятежных уроков. Бедняк ни разу не был оскорблён, на него ни разу не была поднята рука, его старшая сестра относилась к нему с уважением и понимаем, прочитывая усталость в раскрасневшихся глазах. Мальчик вздохнул, перелистнув страницу. Он столкнулся с абзацем, в котором было много-много непонятных слов и странных, тяжёлых для восприятия предложений. Глазами пройдясь по странице, тот трепетно взглянул на Джейн, ожидая дальнейших объяснений. Девочка поправила складки юбки и пододвинулась поближе к мальчику, пальцем указав на нужное предложение. Начался длинный и увлекательный рассказ о смысле этих строк.

— Здесь автор показывает, насколько важна любовь и на что она способна. Любовь исцеляет, но в неправильных руках она может ранить гораздо сильнее ненависти. Очень сильная мысль, Томас. Если бы ты умел читать, то смог бы узнать, что написано после этой строки. Например тут идёт разговор между юношей и девушкой. Они оба влюблены, и у них огромные планы на совместное будущее: слышатся признания, нежные слова любви, раскаяния в прошлых грехах и даже небольшая предыстория обоих героев… — Джейн была готова мусолить эту тему вечно, придумывая сотни выводов взамен одному, лаконичному и ясному, понятному даже дураку. В этот момент ей просто хотелось показать, насколько сильно она чувствует переживания, изложенные на бумаге, она хотела впечатлить Томаса силой писательской мысли, дать ему новую пищу для размышлений, и наконец, сделать его гораздо чувственней и человечней. Томас слушал её внимательно, хоть и не понимал половину слов, произнесённых из уст Джейн и спокойно кивал в такт появляющихся на поверхности стола солнечных лучиков.

— А теперь вопрос к тебе, братишка. Ты когда-нибудь был любим? Был ли у тебя человек, ради которого ты бы горы свернул? — спросила Джейн, закончив своё продолжительное рассуждение. Серые глаза бедняка потухли, а на грязноватых щеках исчез румянец. Он задумался, подперев лицо чумазыми ладонями, наполовину покрытыми порванными перчатками.

Никогда ему не удавалось познать этого чувства. Его никто не любил, тем более, по-настоящему. Он пытался найти спасение, помогая таким же бедным и больным людям, раздавая им последние лоскуты ткани или же, протягивая последний кусок хлеба, как вам угодно. И никогда ему не отвечали тем же. Мальчик не совершал добрые поступки от корысти, хоть он и не верил в Бога, но верил в людей, верил в то, что в этот них прячется что-то хорошее, но окончательно разочаровавшись в людях, стал мрачным циником, ищущим себе пропитание. Глупо ожидать рая, пройдя ад на земле. Такую судьбу тяжело забыть, тяжело осознавать, насколько ты несчастен по сравнению с другими детьми. Он в лицо не видел своих родителей, он и понятия не имел, кто они на самом деле. Наверняка такие же бедняки, мерзкие и мелочные, решившие заделать ребёночка от смертной скуки. Томас был ужасным продолжением мерзкого рода, ненужного и угнетаемого веками ещё более отвратительными богачами. В глубине души он мечтал, что когда-нибудь справедливость восторжествует на этой грешной земле, но тщетно. Никто не будет помогать отребью из добрых побуждений.

— Нет, сестрёнка. Меня никто не любил. Да и вряд ли полюбит. — ответил он, и Джейн казалось, что сейчас он разрыдается перед ней, уткнувшись мокрым лицом в её дружеское плечо.

Уголочки рта Коуэл сомкнулись в улыбке, предвещающей хороший исход событий. Её лик казался всё более нереальным, когда черты её лица расплывались под действием наступавших слез, перекрывающих ясный взор. От того, какой счастливой она выглядела, хотелось рыдать долго, жалостно, ничтожно, словно рыдает младенец при рождении. Томасу хотелось поскорей обнять её, крепко и сильно, чтобы она навсегда запомнила, чем он обязан своей прекрасной спасительнице.

— Я люблю тебя Томас. Я постараюсь подарить тебе лучшую жизнь, какую я пыталась подарить Алисе в далеком прошлом. Если тебя не станет, я умру вместе с тобой. Я разделю наши переживания на том свете. Нам будет очень хорошо там, верно, братец? — произносила она, чудаковато, растягивая слова. Кажется, Джейн даже не моргала: настолько она была погружена в мир иной, далекий и чужой от земного существования. Коуэл лепила образ мертвой сестры на мальчишеских, но нежных чертах Томаса, заменяя его тряпьё кружевным розовым платьицем. Бедняк был точной копией младшей Коуэл, только в мужском обличии. В их глазах горел один и тот же огонёк, и Джейн это прекрасно прочувствовала ещё при первой встрече с Томасом. Скоро он станет новым человеком, скоро он познакомиться со всеми благами цивилизованного мира. Планы девочки, взявшей на себя роль старшей сестры, были грандиозны, даже грандиозней, чем военные действия великих полководцев прошлого. Ей было приятно чувствовать некую власть, возможность управлять чужой судьбой казалась Божьим даром. Ее любовь, терпение и труд перетрут его неблагородное происхождение, а за одно, дадут ему возможность почувствовать себя отлично в среде благополучных детей.

— Я тоже люблю тебя, Джейн! — Томас всё усерднее протягивался к старшей сестре, готовясь обнять её, но собственный запах отпугнул мальчика, и он с томным вздохом вернулся на место.

— Что случилось? — спросила Джейн, выпучив глаза.

— От меня несёт за двадцать миль!. Наверное, находится с таким человеком, как я настоящее испытание! — ответил Томас, задрожав от неловкого ощущения внутри.

Джейн склонила голову набок, изобразив раздумье — наконец её осенила прекрасная идея, способная послужить первым шажком для исполнения великой цели!

— В цивилизованном мире есть одно простое правило: ничего не делается просто так. Что я имею ввиду? За добро нужно расплачиваться добром. Родители любят своих детей, поддерживают их в тяжёлой ситуации, кормят, поят, одевают. Что же делают дети взамен? Хорошо учатся, помогают по дому, ухаживают за постаревшими родителями. Понимаешь, о чем я? Тебе нужно исполнять мои небольшие приказы, которые лишь пойдут тебе на пользу! Какой замечательный обмен, Томас, а теперь, ступай и хорошо вымой своё грязное тело. — произнесла Джейн, рукой указав на закрытую дверь.

Томас послушно кивнул, охотно покинув рабочий стол. Он будто находился под действием одурманивающего заклятия, выполняя все приказы Джейн беспрекословно и точно, ровно так, как хотела именно она. Мальчик пятился назад, медленными шажками обходя территорию небольшой комнатки. Пройдя через кровать, тот уже оказался возле двери, спешно остановившись на месте.

— Сестрица Джейн, а что мне сделать после того, как я полностью вымоюсь? — спросил тот, поднеся чумазые руки к лицу.

— Приходи на третий этаж. Я подберу тебе одежду, хорошенько причешу и приведу в общий порядок. Тебе пора перестать ходить в этих лохмотьях, нормальные люди такое не носят. Не подведи меня, Томас, никто не сделает из тебя человека, как твоя любимая сестрёнка. — Джейн загадочно улыбнулась, прищурив глаза. Томас вздрогнул, слегка удивившись её неестественным эмоциям. Мальчик потянул вниз ручку двери, выйдя в длинный, пугающий коридор. Позади он оставил свою надежду на исправление, готовясь переворошить весь особняк в поисках мыла и чистой воды. Никогда ему не удавалось по-настоящему насладиться гигиеническими процедурами: единственным, кто мыл его смрадное и покрытое сажей тело, был проливной лондонский дождик. Никто другой не имел права на такую возможность, как это природное явление, и Томасу явно хватало подобного «душа» с головой. Он представлял, какими блестящими и послушными станут его волосы, как прелестно будут выглядеть его золотистые, вымытые с мылом локоны! Одна мысль об этом делала бедняка намного счастливей — он теребил грязный, потрёпанный временем воротник рубахи, представляя на его месте часть от прекрасного брючного костюма. Томас чувствовал, как он становится цивилизованнее — его мысли содержали в себе все больше эпитетов и сравнений, а мысли стали чётче и ясней, хотя и звучали глупо и наивно. Он верил Джейн, как никому другому, и ради неё был готов полностью изменить свою личность.

— Да здравствует мыло и мочалка! — засвистел Томас, стремглав устремившись по лестнице на третий этаж. Тут же его осенило, что настоящий аристократ себя так не повёл, и настроив элегантную (по мнению мальчика) походку, Томас поднял голову и гордо хмыкнул, выпрямив спину. Сейчас он выглядел нелепо, нежели изящно, но первый шаг он на то и первый шаг, что он никогда не бывает идеальным. Младенец, учащийся ходить много раз спотыкается, прежде чем пройдя кривыми, упитанными ножками всю гостиную. Томас это прекрасно знал, и старался поддерживать идею о том, что его путь будет долгим и томительным, но результаты превзойдут все ожидания: того поди, он станет гораздо воспитанней Луизы и Генри вместе взятых!

Позволим мальчику немного помечтать, пока он удерживает на руках медный таз, полный воды и рассматривает в нем собственное отражение: отсутсвие половины зубов в кривой улыбке и испачканное сажей лицо. Мальчик даже не помнил, когда он в последний раз умывался, может, год назад, а может, и пятнадцать… нет, столько он не прожил, пришлось остановиться на варианте «да, я не умывался десять лет!», и мальчик вдохнул в себя побольше воздуха, принявшись за ванные процедуры. Худо-бедно ему это удалось, и он почувствовал себя гораздо счастливей — чистая вода смыла с собой все его страдания, обрадовав мальца избавлением от такой тяжелой ноши.

Он будто начал свою жизнь сначала. Он проснулся в другом, чистом и благородном теле!

***</p>

— Où allez-vous mesdames? * — Генри нарочно играл с терпением Анны, ожидая, пока она выплеснет весь свой гнев наружу словно магма выплёскивается из жерла раскалённого вулкана.

Анна фыркнула, затопав ещё усердней. Та торопливо похлопала подружек по спинам, направив их на третий этаж особняка. Девочки выглядели растерянными и забытыми, но их всегда впечатляло бесстрашие Верн и её попытки устоять перед их главным врагом — Генри Ульямсом. Путешественница считала его опасней ядовитых змей, мух-паразитов, мерзких личинок, прожорливых крокодилов и опасных, пускай и с виду неуклюжих бегемотов. Все дикие животные, с которыми сталкивалась Верн и в подмётки не годились настоящему олицетворению зла в человеческой плоти. Со скрежетом в зубах она выговорила очередное пылкое оскорбление, которое лишь подлило масла в огонь:

— Loin de vous*, мерзкий отброс. — последние слова она решила произнести на английском для пущего эффекта.

— Глупая, наивная девочка! Думаешь, что своими замечаниями ты способна задеть мою грешную душенку?! — Генри тоже перешёл на английский язык, разразившись наглым смешком.

— Просто не обращайте внимания, у нас есть дела поважнее, чем разборки с этим нахалом. — шепнула Анна, наконец выкинув Генри из поля зрения.

Эдит съежилась, сглотнув накопившийся в горле ком. Ей было не по себе от этого смеха. Казалось, будто она где-то его слышала. Ей мерещилось всякое — на тёмном подъеме лестницы фантазия рисует не очень приятные для взора картины. Девочка будто вновь почувствовала этот тухлый аромат подворотней, усмешки злых, испорченных людей и тяжёлое дыхание за собой: в её памяти воссоздался тот самый роковой день, когда её схватили в закоулке, вырубили и потащила сюда.

Виной всему были лимонные цукаты. Теперь лишь одна мысль о них вызывала волну отвращения.

— Анна, твой боевой настрой достоин восхищения! Столько мужества прячется за твоей хрупкой, девичьей оболочкой. Редко мне удавалось встречать столь самоотверженных и верных своим друзьям людей. — произнесла Эмили, совсем не к месту, лишь бы прервать эту неприятную атмосферу лестной похвалой в сторону Верн. Эдит не сомневалась в искренности её намерений, но это выглядело словно литр вылитых духов на смердящее тело: со стороны приятно пахнет, а что на самом деле скрывается за облаком цветочного аромата?

— Не стоит, Эмили, не стоит. — Анна всеми способами пыталась отмахнуться от её комплиментов. — Ты гораздо более мужественна, чем я. Медсёстры словно ангелы-хранители на этой земле, именно они спасают сотни, а то и тысячи жизней, жертвуя собственным здоровьем. Вот что действительно стоит уважения, Эмили! С твоей заботой Эдгар будто полностью излечился: когда я только познакомилась с ним в этом особняке. — Верн обронила прожорливый взгляд на Бейкер. — тогда даже Эдит не примкнула к нашим рядам, ты же понимаешь, насколько давно это было? Так вот, он был забитым, тщедушным и слабым мальчиком… Запирался в комнате, сидел там целыми днями, а увидев Эдит, немного оживился, наверное, влюбился в неё, черт его знает…

Влюбился? Эдит тут же почувствовала себя неловко: матушка всегда говорила, что отношения до свадьбы греховны и неприятны Господу, особенно для девушек. Как-то неправильно всё это слышать в свою сторону: Бейкер прекрасно знала, что надо хранить себя для того-самого, единственного. Ей не хотелось отдаваться Эдгару, пускай он и был мечтательным, романтичным и прекрасным снаружи — Бейкер не чувствовала к нему ничего, кроме простого сочувствия и дружеской преданности.

— Что ты себе позволяешь, Анна? Зачем произносишь такие глупости! — девочка закатила глаза, впервые показав искреннее недовольство перед всеми.

— Ты покраснела. Правда, покраснела. Так всегда бывает, когда думаешь о том, кого любишь на самом деле… — пролепетала Луиза, мечтательно вздохнув.

— Хватит! Моё терпение на исходе! — буркнула Эдит, схватившись за каштановые волосы в приступе накрывшего её гнева. Некогда одна из самых добрых, позитивно настроенных и добродушных узниц особняка в тот момент превратилось в чудовище, готовое на месте растерзать болтливую Анну, котороя постоянно норовила сунуть нос не в своё дело. Она чувствовала себя ещё хуже, когда натыкалась на посторонние взгляды, пробирающие до глубины души — три пары глаз рассматривали её во всех подробностях, даже и не пытаясь проявить хоть каплю уважения к личному пространству девочки.

Хотя, что есть личное пространство? Всё приходится делить между собой: еду, крышу над головой, переживания. Постепенно всё дойдёт до абсурда: износится одежда, выпадут зубы, поседеют волосы. И им придётся одалживать все у друг друга, им придётся спать в одной комнате, где им будут сниться одни и те же сны.