XVIII (1/2)

— Что конкретно ты хочешь найти, Джейн?

Голос Анны был таким же звучным и ясным, каким был всегда. Исследовательница на минутку отвлеклась от огромных масштабов работы, подняв взгляд с исписанных вдоль и поперёк атласов. Она бы и дальше продолжила изучать интересующие её темы, если бы не утомленные вздохи Коуэл, бегающей от одного конца полки к другой, шаркая при этом изношенными, потертыми туфлями. В воздухе витала эта атмосфера беспомощности и неуклюжести человека, не знающего, чего он вообще хочет сам по себе.

Верн потеряла всякую надежду на ответ, застав первые минуты немого раздумья, но о чудо — она наконец заговорила! Счастью Анны не было предела, и её маленькая любопытная натура, сидящая где-то внутри, наконец была удовлетворена парой-тройкой бесполезных, не несущих особой ценности диалогов.

— Ищу книгу, которую можно было бы прочитать с Томасом. Мальчик продвинулся на целых три буквы вперёд, и это уже стоит большой похвалы. Надеюсь, что он вообще доживет до того момента, пока мы полностью пройдём алфавит… Не могу выбрать между «Грозовым перевалом» и «Гордостью и Предупреждением», а ты что предложишь? — девочка вытянула вперёд два нарочито «женских» романа, с надеждой в глазах ожидая мудрого расчёта подруги.

— Плохой выбор. Ужасный. Мальчику такие вещи не будут интересны, он на второй главе заснёт от скуки. — сурово опустив брови, ответила Анна, цинично взмахнув разбухшей от долгой писанины рукой.

— Я поняла свою ошибку… — тоскливо произнесла Джейн, поставив книги обратно на полку, где они слились с общей, пурпурно-земляной массой с вкраплениями болотного зелёного. Все остальные произведения выглядели такими устрашающими и сложными в её глазах, что становилось не по себе. А простенькие истории (они же приключения) давно наскучили мальчику, у которого жизнь была гораздо насыщенней скитаний книжных героев.

— Я понимаю твои стремления, но… — вновь начала разговор Анна, тут же смутив Джейн своей мрачной интонацией. — Глупо учить дурака грамоте. Только время и силы зря… — Анна всё пыталась вспомнить подходящее слово, вертящееся у неё на кончике языка. — Израсходуешь.

Коуэл никогда бы не разочаровалась в Верн так сильно, как сейчас. Мягко говоря, её замечание задело за живое, говоря четко, ясно и по делу, не сковывая себя жалостью — она поступила отвратительно, вырвав сердце из груди и истоптав его на месте. Томаса она любила, любила сильно и была ради него готова на все, а эта рыжеволосая бестия обесценивает все её старания; все ее попытки сделать мальчика гораздо культурней лишь обсмеивались Анной, будто в этом то и заключалась её главное желание слегка насолить подруге. Хотя, и подругой её сложно назвать — они все назвались друзьями лишь для того, чтобы было гораздо легче манипулировать, контролировать друг друга, вылавливать каждую случайно произнесенную из небрежных уст информацию, передавая её по цепочке, пока об этом «секрете» не узнают все жители особняка: конечно, кроме тех везунчиков, чей труп уже был выброшен за дверь.

Бедная, оклеветанная девочка даже толком и не знала, что произошло с телом её сестрёнки! Ей срочно нужно узнать всю тайну здесь и сейчас, и она обязательно вытрясет из Анны всё, что будет так необходимо для дальнейших раздумий Джейн.

— Жизненных сил у меня предостаточно, и не тебе решать, как мне ими распоряжаться. — Джейн стала тверже, её походка наконец приняла властный вид. Она подходила всё ближе и ближе к Анне медленными шажками, словно пытаясь зажать исследовательницу в пустой, тёмный угол. Анна нервно хихикнула, тут же натянув очки повыше, дабы они полностью не прижались к основанию переносицы. Она сглотнула: неужели, в Коуэл живет тот же ужасный зверь, что и в Алисе, который прикончит её на месте?

— Это просто дружеский совет! Совет, понимаешь? — повторила это слово Верн, будто отгораживая себя от нечисти.

— Не называйся моей подругой, Анна. Все, кроме Эдит, Томаса и покойной Алисы, всего лишь знакомые, и ничего более. — ответила ей Коуэл, нависнув мрачной фигурой над испуганной девочкой.

— Господи, не пугай меня так! — так же неловко отвечала Анна, прижимаясь к книжным полкам своей покрывшейся мурашками от страха спиной.

— Я уверена, что ты не веришь в Бога, Верн, так к чему эти заявления? — спросила Джейн, явно оскорбившись мольбами Анны.

— Кто тебе такое сказал? К слову, Томас тоже не верит в Бога, но ты его любишь… — пролепетала Верн.

С кем она себя сравнивает! Где она, а где Томас! Она, выращенная в тепле и любви, считает, что ровня бедному мальчику, не отведавшего даже тёплого кусочка хлеба до приезда в этот особняк? Анна лишь прикидывается умной, нахально то приподнимая, то потирая очки перед всеми, ей же так не хватает чужого внимания, о да, Верн та ещё выскочка, болтливая, горделивая зануда, которая раздражает всех одним лишь своим присутствием! И вот она, ведёт себя как беспомощная дичь перед предполагаемой смертью, тяжело дыша. Глупышка, ты слишком жалкая, чтобы умирать.

— Я искренне верю в то, что он встанет на путь истинный. Он давно разочаровался в людях, но я своим примером докажу, что не всё наше общество прогнило до конца, что есть на нашем белом свете добрые и бескорыстные люди, живущие не ради себя, а ради других. Я безумно рада, что заменила ему родную сестру и никогда не откажусь от возможности облегчить его жизнь, сделав её чуточку лучше. — Джейн произносила эти слова с особым трепетом, прижимая руку к груди. Она давала обет себе, Томасу, всем людям, окружавшим её, Богу, небесам… Она не хотела гнить и портиться так же, как просыревшие от дождя крыши особняка, не хотела вновь пачкаться кровью тех, кого любила больше всех на свете, ей была мерзка эта игра, были мерзки люди, несправедливые, глупые люди, попавшие на этот свет лишь ради того, чтобы насладиться земными благами. Джейн подобрала Томаса, как мокрого, беспомощного котёнка лишь ради того, чтобы спасти его от мук, от гибели, предоставить ему возможность взглянуть на жизнь с другой стороны и наконец, поверить в людей, настроив их на правильные мысли путём добрых поступков и правильных слов. Планы Коуэл были грандиозны. Девочка выдохлась, еле сдержав слёзы радости.

Анна была потрясена её замыслами и тут же почувствовала стыд за случайно произнесённые слова, явно расстроившие Джейн. Она слегка успокоилась, когда поняла, что надавив на живое, изгнала из неё жестокую сущность, вновь раскрыв географический томик у себя на коленях.

— Что-то у меня настроение плохое, прошу прощения, что доставила столько неудобств… — извинилась Коуэл, вытерев пот со лба. Она хотела спросить про Алису, но сдержалась, ведь наверняка Анна даже и не принимала участия в её погребении — настолько ей было всё равно на происходящее.

— С кем не бывает. Этот особняк плохо влияет на нас всех. Постепенно сходим с ума, становимся какими-то нервными, истеричными. — усмехнулась Верн, расплывшись в улыбке. Но Джейн было вовсе не до смеха.

— Наверное, мне стоит прочитать хорошую книжку, или начать ухаживать за собой: хочу хорошенько умыться и расчесать волосы. — начала говорить о своих планах Коуэл, вспоминая, в какое плачевное состояние пришла её шевелюра — даже крысиный хвостик, который она всегда носила, потерял былую красоту, став чем-то вроде стимула не распускать сальные волосы.

— Думаю, стоит и платье поменять — тебе отлично подойдёт зелёный цвет. — произнесла Анна, сжав ручку.

— Зелёный? Нет, после того, как поношу зелёные вещи, всегда становится плохо: голова кружится, общее недомогание, слабость во всем теле… — вздыхала Джейн, вспоминая прошлые опыт ношения одежды подобного цвета.

— Интересное наблюдение… — хмыкнула Анна, выпучив глаза. До этого она даже и не замечала побочных эффектов цвета.

Коуэл лишь кивнула, пытаясь завершить этот разговор лаконично: главное, не взболтнуть чего-нибудь лишнего.

— Сегодня твоя очередь стирать одежду. Удачи. — произнесла Коуэл, пропав из поля зрения путешественницы.

Джейн это сказала без издевки, но для Анны это прозвучало, как смертный приговор: ну не планировала она заниматься подобной чепухой! В ее руках будущее географической науки, а её заставляют сорочки да чулки стирать, скорчившись над медным тазиком. Верн уже приготовилась заорать «ДЖЕ-Е-Е-ЙН!» на весь дом, да так, чтобы у всех кровь из ушей пошла, но сдержалась, сжав кулаки до звучного хруста. Почему ей вечно так не везёт? Почему именно сегодня…

— Чёрт… — вздохнула Анна, надув щечки. Она оставила всё богатство на полу, затопав в свою комнату тоскливой, жалкой походкой. Эти диалоги с Джейн оставили неприятное послевкусие: Верн наконец поняла, кому точно доверять не стоит, и исследовательница загорелась огоньком злобы, осознав, что нажила себе нового врага. В следующей схватке она не даст себя в обиду и обязательно даст отпор этой наглой Джейн, и потом именно она будет стирать её одежду, долго, непрерывно, оттирая каждое пятнышко, пока не зачахнет от усталости.

***</p>

Он чувствовал, как его накрывает новая волна болезненного кашля, лёгкие забивались с каждой минутой, норовя выплеснуть всю скопившуюся слизь наружу. Эдгар сжал свой застывший от ужаса рот холодными пальцами, дабы не заразить воздух мерзкими болячками. Поэт конечно, представлял ход будущих событий, подробно излагая мысли у себя в голове, но в реальности они выглядели гораздо более устрашающе, чем в мыслях — когда что-то далекое, на первый взгляд нереальное и отчуждённое матеариализуется, становится не по себе, и Эдгар на своей шкуре почувствовал то, что пережила Джейн в тот роковой вечер. Она так же беззаботно открыла письмо, а после, сильно испугавшись его содержания, забилась в панике, пытаясь не смутить окружающих криками боли и отчаяния. Бронте пережил многое — однажды, он чуть не умер во время продолжительной простуды, но благодаря привезённому издалека лекарству и заботе матери, поправился, хоть и ненадолго. А потом та же картина, что и раньше — постельный режим, еда вроде жидких каш или простеньких супчиков, солнечные лучи, клочья пыли, воздух, пропахший потом, казалось, что он попал в мир, где каждый день дотошно повторяет предыдущий. Иногда ему хотелось наложить на себя руки в порыве отчаяния, но он терпел, терпел, терпел много и усердно, давая жизни второй шанс будто неверной жене, лишенной совести. И она даже не собиралась становится лучше, насыщенней, интересней, напротив, с каждым днём душевное состояние Эдгара становилось все хуже и хуже — он превращался в ничтожество с огромными мешками под глазами, тёмными, словно лондонская ночь. Отношение к жизни переменилось на противоположное, когда он столкнулся с проклятым письмом: теперь ему хотелось выжить, во чтобы это ему не стоило. Он не мог оставить немощного ребёнка, покинув этот мир, нет, подобный поступок уже воспринимался как нечто ужасное. Эдгар должен победить болезнь, закончить все наработки, выйти из этого особняка, потом издаться в Лондоне… То были его мечты, утопичные и забавные, никто их не воспринимал серьезно, кроме самого Эдгара.

По щеке стекла слеза, потом другая. Он представил облик Эмили, единственного человека, протянувшего ему руку помощи в тяжёлой ситуации. Все были настолько погружены в свои проблемы, что не обращали внимания на состояние поэта, а эта благородная медсестра с чистым сердцем тут же принялась за ним ухаживать, принося завтраки и лекарства в постель. Он вспомнил те гадкие слова, которые он проговорил про себя и еще сильней почувствовал груз совести, схватившись за сердце. Как он посмел! Как он, богомерзкое создание оклеветал бедную девушку за её спиной самыми ужасными словами? Как отвратительно он отнёсся к её заботе, любви, материнской преданности, под потоком ненависти излив на неё все поганые мысли? Бронте почувствовал себя отвратительно. Ему стало так погано и плохо на душе, что новый поток слёз обрушился через глаза, уже уставшие лицезреть одинаковые виды каждый божий день.