XIII (1/2)
А вы когда-нибудь задумывались о простых ценностях вроде возможности каждый день есть вкусную пищу, общаться с интересными людьми и, например, выйти на улицу погулять? Раньше Эдит редко задумывалась над этими вещами, скорее, её волновали помятые по дороге яблоки, а её семью — доходы пекарни. Да-да, какими бы добрыми людьми они не были, жить на что-то надо, и винить их в этом не имело смысла. Но, несмотря на неплохие зарплаты, мистер Бейкер не растрачивал ни единого фунта попусту — дом был полупустой, не было каких-либо служанок или кухарок, а так же дорогих обоев — их заменяли несочетаемые между собой облепки, чудом стащенные на блошином рынке. Джек Бейкер считал предметы декора и прислугу чем-то неприемлемым и далеким, поэтому отказывался от любой возможности её приобрести. Вот и приходилось матушке целыми днями стоять у плиты, а девочки либо помогали с делами в пекарне, либо с особым усилием выметали соринки на задний двор. Другие варианты представлялись невозможными или попросту глупыми.
Эдит сама не знала, к чему она это вспомнила, либо на мысль о прошлом натолкнул пролетающий мимо шершень, видно учуявший приятный малиновый аромат, либо на рассуждения о богатстве и деньгах привёл наряд Луизы, как обычно, роскошно сшитый и с ноткой нежности в каждой из сидящей на ней тканях. Впервые за долгое время дорогая мадама надела платье светлых тонов, отлично сочетающийся с элегантной маленькой шляпкой на черноволосой макушке. Она никогда сильно не зализывала волосы назад, но, к слову, выглядела бы намного симпатичней с этой причёской.
— Как тебе погодка? Прелестная, не правда ли? — с едва заметным французским акцентом промурлыкала Гибсон, обратив взгляд на сидящую напротив Бейкер.
— Очень, очень красиво… — пролепетала Эдит, подняв глаза. Её взору открылось голубое небо, невероятно сочное, яркое и сочащееся жизнью, такое небо удавалось застать лишь пару раз в жизни. Всё благоухало, цвело, кричало о своей красоте, желая обратить внимание на яркие очертания цветочных лепестков или структуры дерева. Двор особняка был намного больше, чем представляла Эдит, и здесь даже была возможность разгуляться. Именно разгуляться, а не худо-бедно прошаркать по углам, хотя, рано или поздно замкнутое пространство даёт о себе знать, вызывая самые разные расстройства психики — пугающие и ужасные.
— Ты уже задумывалась о том, чем займёшься после освобождения? — вновь спросила Луиза, вылупив кукольные глазки, которые выглядели, как два чёрных пятна на её бледном личике.
Она всё ещё стойко держалась, будто нарочито пытаясь сохранять аристократичную манерность. Но с каждым произнесенным ей словом просачивалась некая расслабленность, скорее даже усталость, словно воск тающая под палящими лучами солнца.
— Одному Господу это известно, не мне решать. — пожала плечами Эдит, взяв в руки тост, обильно смазанный малиновым джемом.
— Я всегда стараюсь мечтать и верить в хорошее. Бог, безусловно, важен, но и человек без дела сидеть не должен, понимаешь, о чем я? — задумалась Гибсон, раскрываясь с новой стороны перед подругой.
Куски хлебного мякиша будто протолкнулись через глотку сами собой, а во рту всё ещё ощущалось сладковатое послевкусие малины и её не высохший сок на губах. Эдит будто прожевывала собственные мысли, крутя взглядом туда-сюда.
— Таких девочек, как я, полным-полно. Не думаю, что моя судьба должна кого-то так сильно волновать. — так же безнадежно ответила Бейкер, вспоминая очевидный исход собственной истории.
— Твоя судьба тоже важна, как и любая другая. Разве мы все не равны перед друг другом, независимо от денег? — с ноткой грусти в голосе спросила Гибсон, погрузив руки в складки платья.
Дочь пекаря и французская (наполовину) аристократка переглянулись между собой, восхищаясь образами друг друга. Все «подружки» Луизы были до жути лицемерными пустышками, к тому же, они явно ценили побрякушки Гибсон гораздо больше, чем её дружбу, это понял бы даже дурак. В этом особняке не было той фальши, той декорации прекрасной жизни, вся прелесть заключалась в простой истине — нет денег и взрослых: нет проблем. Им жилось прекрасно и без них, пускай времени они частенько плакались подушку, словно зазывая матушку и явно ожидая того, что она примчится к ним через всю Англию и поцелует на ночь, затем снова устремившись по своим делам. Матери обеих девочек были почти похожи за одним исключением — Амели Гибсон была чуть более общительной да и происходила из богатой семьи, вот и все отличия. Почти те же манеры, повадки и даже увлечения, одинаковые конфетки под разной оберткой.
— Необычно слышать это от аристократки. — Эдит пододвинулась к девушке ещё ближе, скомкав простынь, на которой проходил некий пикник, организованный самой Луизой.
Гибсон драматично вздохнула, уперевшись лицом об накрахмаленный воротник. Её чёрные кудри как обычно, свисали вниз, и им словно не было ни конца ни краю, что только эта Луиза вытворяла со своими волосами, известно одному чёрту.
— Посмотри, что сделала со мной светская жизнь. Я стала бездушной куклой, никому не интересны мои мысли, мои чувства, для юношей я красивая пустышка, для девушек — ходячая побрякушка. О такой жизни ты мечтала? Мечтала гордо нести свою фамилию, словно флаг, мечтала втоптать собственные желания в грязь? Нет, быть аристократкой тяжело и неприятно… — отчаянно вздохнула девушка, ухватившись за сердце.
У Эдит здорово прищемило сердце. Она вспомнила, как пыхтя над беспорядком, пыталась тут же его устранить самыми разными способами, потом принималась за готовку и накрывала стол, а дальше, если повезёт, приступала к детским шалостям и играм, слушала добрые и необычайно красочные рассказы матери. Жизнь в пекарне Бейкер казалась размеренной, уютной, но откровенно скучной, поэтому Эдит убегала на улицу для того, чтобы краешком глаза рассмотреть приезжих красавиц в больших каретах. Вот, где можно было узреть такое богатство тканей, фасонов, цветов. Простое жёлтенькое платьице Бейкер для них казалось чем-то вроде ночнушки, а соломенную шляпу они выкинули бы куда подальше, благополучно забыв. Лондонские аристократки были более холодными и сдержанными, но не менее красивыми, правда, их платья выглядели гораздо мрачнее, а лица — опустошенными. Будто через них передавалась вся боль светской жизни, изматывающей и лицемерной. Эдит тут бы повернула назад, стремглав прыгнув в тёплые объятия матушки или отца, неважно, она безумно любила обоих родителей, молилась за их счастье, старалась во благо семьи. Их тепло, их не менее тёплые слова согревали гораздо больше, чем множество подъюбников и шалей, нацепленных на гордые плечи.
— Теперь ты здесь, среди таких же брошенных и одиноких детей, как мы, хотя я сама не знаю, была ли моя жизнь тяжелой или нет. Но я всегда ценила твои чувства и дружелюбность, в мой век редко встретишь такое качество, особенно среди высших слоёв населения. — произнесла Бейкер, хорошенько осознав события недалекого прошлого.
Луизу видимо, будто рассмешили замечания Эдит на счёт некой угрюмости в среде аристократов, но она то знала, что ответить. Особняк Гибсонов был в три, нет, в четыре раза больше особняка Кэмпбеллов, а двор — в несколько раз шире и длиннее, к тому же ухоженней и красивей, хотя и тут было недурно. Вокруг росли клумбы с цветами, во дворе резвилась прислуга, спешащая поскорей завершить дела. Митчелл Гибсон, статный британец со слаженным голосом, был человеком великодушным и слуги не прочь были воспользоваться этим прекрасным шансом — дурили направо и налево, делая это с необычайной осторожностью. Их проказы не были серьёзными, и невооруженным взглядом было тяжело заметить различие во внешней обстановке. Пускай все, кроме членов семьи Гибсон, были отпетыми лицемерами, была на уме у Луизы такая замечательная и добрая старушка, как миссис Гибсон (в девичестве Сэмюэлс), которая запомнилась юной деве тем, что частенько любила задаривать внученьку старыми безделушками, например. А ещё она любила рассказывать все прелести замужества, которое должно было состояться в этом году, но, к сожалению, или к счастью, Луиза попала в этот особняк, решившись выйти без сопровождения на одну из близлежащих речек. Проводя по морской глади бледными пальчиками, она задумывалась об облике будущего жениха, как вдруг в отражении появилось некрасивое сморщенное лицо, которое испугало Луизу, а потом произошёл до боли знакомый сюжет — бедняжку ударили по голове и потащили на руках, быстренькими шажками скрывшись от любопытных глаз. Никто ничего и не заметил, даже проходящие недалеко мальчишки, они уж точно вытворяли вещи и похуже.
— Я оказалась здесь незадолго до дня своего сватовства. — произнесла Луиза, поправив шляпку на голове. — Даже не знаю, радоваться или огорчаться факту того, что я оказалась здесь…
— Замуж? Уже? — Эдит чуть ли не поперхнулась чаем, искренне удивившись этому факту. — Я то думала, что девушки из знатных семей вступают в брак попозже, лет так в двадцать, а то и на пару годков больше…
Луиза засмущалась, будто воды в рот набрав. Видно было, что эта тема давалась ей с трудом. Слишком пикантные детали.
— Я сама чувствую себя ребёнком, но бабушка сказала, что любой красавчик отдаст руку и сердце для меня, будь такая возможность. Я девушка глупая и ветреная, и любовь — единственное мое предназначение. — ответила Гибсон, потерев щеки бледными пальчиками.
Конечно, Эдит не задумывалась о браке в тринадцатилетнем возрасте, но была вдоволь наслышана об этом от старших сестёр — работы там ого-го. Но с приличным количеством слуг это не представится такой уж большой проблемой.
— Старой девой оставаться всё же не хочется. Но скажу честно, хозяйка из тебя никудышная. — случайно вляпнула Эдит, тут же пожалев о своём решении.
— Как же точно ты это отметила! — хихикнула Луиза, превратив алые губки в улыбку.
Как же хорошо, когда у человека есть чувство юмора и самоирония. Главное, не переступить грань дозволенного и вести себя уважительно по отношению к другим. Сказала бы Эдит это в окружении семьи, лишилась бы сладкого на месяц, нет, на год! Матушка терпеть не могла сквернословие.