XII (1/2)
Голова девочки раскалывалась от самых разнообразных переживаний; злоба, страх и даже отчаяние перемешались в одну кучу, образовав неприятный осадок на душе. Джейн, вся поникшая и бледная, всю ночь приобнимала подушку, представляя на её месте младшую сестренку — тёплую и мягкую на ощупь. Она пыталась воспроизвести аромат карамели вместо гусиного пуха, но даже разыгравшееся воображение не способно было заменить этот застоявшийся запах. Простыня намокала от слез, образуя огромное пятно на себе. Обычная спальня превратилась в сцену, на которой происходила настоящая трагедия.
Живот урчал от голода, силы были на исходе. Жутко хотелось испить всю воду до дна, свалившись на скрипучий пол коридора. Даже просачивающие сквозь занавес солнечные лучики никак не разбавляли атмосферу, скорее, её усугубляли, расстраивая Джейн ещё сильнее. Девочка всхлипывала, дрожала, пыталась смириться с ужасной потерей. То, ради чего она существовало было убито её собственными руками, жестоко и бесчувственно. Каждая капля пролитой Алисой крови преобразовывались в горькую девичью слезу, которая скатывалась по щеке, словно дождь по худёхоньким крышам лондонских трущоб. Вот бы это всё оказалось кошмаром, детской выдумкой, а не преобразовывалось бы в реальность, оставив бедную Коуэл страдать от терзаний совести. «Я отвратительна», «я грязная грешница», «сестроубийца» — повторяла себе под нос девчушка, заправляя сальные волосы назад. Некогда сама спокойная и хладнокровная личность в особняке превратилась в плаксу, бесформенное ничтожество, отвратительное подобие самой себя. Да будь проклят этот Богом забытый особняк! Да будут прокляты черти, решившие поднять лапы на несчастную долю сестёр! Им и надо страдать в адском пламени, а не невинным сёстрам Коуэл, девочкам, чьи любовь и сострадание друг другу нельзя было выразить даже самыми поэтичными и красивыми словами.
Ах, она бы все отдала лишь за то, чтобы увидеть сестренку хоть разочек, хоть на парочку минуточек, и этого будет вполне достаточно… Застать нежную улыбку, голубые глаза, ангельское личико, светящееся от счастья. Как жаль, что единственное, что может обо всем этом напомнить — кружевные платьица сестрицы, побросанные тут и там по дубовым шкафам…
Кем станет Джейн после полного принятия факта убийства? Станет ли её характер более агрессивным, унылым, возможно, безумным, она перебирала все возможные варианты, заканчивая тем, что она просто будет рыдать целыми днями, заперевшись в собственной комнате. Но жить дальше нужно, пускай и без прежнего смысла, без сестры, без родной кровиночки… Нужно просто подняться на ноги и начать жизнь с чистого листа, позабыв про прошлое. Потеря близкого человека в век Джейн не редкость — кто умирает от болезней, от горя, из-за почтенной старости (хотя, до неё нужно дожить), и так далее, и тому подобное… Может, это просто новое испытание, через которое просто нужно пройти? Может, Господь решил проверить девочку на стойкость и силу духа?
С такими мыслями Джейн раскрыла набухшие глаза, вытерев мокрые щёки. Она легла в постель без ночной рубахи, неумытая, нечесаная. Матушка накричала бы на бедную девочку за эту оплошность — видать негоже выглядеть, как чучело огородное. Но матушки здесь нет. Как и младшей сестры. И даже громкий голос отца отсутствует, полностью опустошая душу Коуэл. Теперь она одна-одинешенька, брошенная на произвол судьбы, словно кукла, которой уже вдоволь наигрались и бросили на мокрую обочину.
Неужели я не самостоятельна? Неужели я не могу справиться с трудностями одна?
Риторический вопрос оглушил Джейн, словно яростный крик Алисы, когда она с особым удовольствием и смаком разделывалась с бедными мальчиками. Она снова видит её черты лица, измазанные алой кровью. Она видит внутренности жертв, их мерзкое содержимое, выпирающие кости, одним лишь своим существованием заставлявшие еле сдерживать рвотный рефлекс. Еда, поглощенная вчера, норовила выйти наружу, и пока она совсем не померла с голоду, нужно было поскорей заглушить его горячей овсянкой, накрытой на огромный и пышный стол…
Девочка с тяжелым вздохом поднялась с кровати, передвигаясь, как побитая дичь. Половицы заскрипели, пока она словно похрамывала на одну ногу. В глазах темнело, а во рту ощущался неприятный горьковатый привкус. Но Джейн продолжала идти, не взирая на физическое недомогание. Как жаль, что в этом особняке не было человека, разбиравшегося в медицине — возможно, он бы и помог оправиться после тяжёлых событий, недавно вывалившихся на долю девочки. Был какой-то бедняк, два аристократа и путешественница — знание испанских и португальских языков вещь полезная, но вряд ли она пригодиться при лечении тошноты и головокружения.
Сгорбленная, полуживая-полумёртвая Джейн наконец доковыляла до двери, всунув ключ в замочную скважину. В ту ночь ей меньше всего хотелось видеть чужие любопытных взгляды, рассматривающие её печальное состояние. Наконец Коуэл услышала щелчок, выйдя на лестничную площадку. Снизу, как обычно доносились разговоры, среди них слышался какой-то чужой женский голос, нежный и ласковый, но в то же время громкий и заметный. Краем уха расслышав обсуждения настоящего, прошлого и даже будущего, девочка носком обуви дотронулась до лестницы, обхватив левой рукой гладкий поручень. Её шаги были тяжёлыми, медленными и в меру тучными, чем ниже она спускалась, тем чётче и яснее становились диалоги узников — наконец она уловила суть разговора, полностью спустившись на пол первого этажа.
— Как давно я не ел овсянку! — восхищённо произнёс Томас, хлопая ложкой по склизкой консистенции каши.
— Овсянка как овсянка. Ты лучше взгляни на этот восхитительные бельгийские вафли! — возразил Гилберт, погружая завтрак в клубничный джем.
— Вафли это конечно хорошо, но каша в разы питательнее. — тут взгляд Томаса прошёлся по грузному телосложению Харриса. — По твоей фигуре отлично видно, куда уходят все питательные вещества.
Юноша чуть ли не на месте взорвался, сжав в руке несчастную вафлю. Слова бедняка очень задели его гордое самолюбие. Он терпеть не мог, когда люди в разговоре переходили на его вес. Будто он должен кого-то волновать!
— Зато ты храпишь, как слон при комплекции худощавого скелета! —
отмазался Гилберт после того, как вдоволь насладился гадким смешком Томаса «хи хи ха ха».
— Не нравлюсь, как сосед, проваливай из моей комнаты! Ещё одна насмешка в мою сторону и я не сдержусь от возможности надавать тебе пинков под зад. — фыркнул Томас, пригрозив пальцем.
А тут и не поспоришь — Харрис пискнул, как зашуганный зверёк, полностью потеряв аппетит.
Джейн вошла в столовую, усевшись на свободное место. Сначала на неё никто не обратил внимание, но заметив её взъерошенные каштановые волоски, блестящие на солнце, вся группа повернулась к девочке передом, рассмотрев новоприбывшую, словно чудную диковинку.
Эдит и Анна тут же взглянули друг на друга, то ли понимающе, то ли растерянно, хотя скорее всего, они просто не знали, с чего начать разговор — у человека ведь траур и всё такое прочее, не стоит засыпать его лишними вопросами, хотя и молчать, набрав воды в рот, тоже не стоило (бы).
— Доброго утра, Джейн. — ласково пролепетала Луиза, пройдясь возле девочки в своём прекрасном чёрно-красном платьице на манер французских кутюр. Юная аристократка разливала чай всем желающим, делая это неумело и растерянно. Её чёрные, словно смоль кудри мешали мадам Гибсон заниматься кухонными делами, но избавиться от роскошной причёски девушка не желала, смиренно мучаясь от узкого корсета и пышной юбки.
— Доброго… — сухо ответила девушка, сделав глоток горячего чая. Именно он должен был придать ей хоть немного сил на последующий день.
Медсестра Эмили Шервуд вылупила серые глазки на уставшую, изнеможённую девочку, покачивая головой словно старая леди, поучавшая юных девочек манерам. Она выглядела так, будто на месте достанет все медицинские принадлежности, обеспечив бедной больной полный осмотр. Дыхание, сердцебиение, общее самочувствие — всё должно было быть в порядке.
Коуэл будто в упор не замечала ни Гилберта, ни Эмили, занимая мысли куском хлеба, который она не могла впихнуть в себя.
— Здравствуй, Джейн. Приятно познакомиться. — ласково протянула медсестричка, тут же вытянув руку, покрытую белой перчаткой.
И тут девочка растерялась ещё сильнее — впервые она видит эту особу, да и ещё и такую дружелюбную по отношению к ней. Хотя, может это и не дружелюбность вовсе — простое безумие, граничащее с вычурной манерностью.
— Здравствуй… — так же односложно ответила Коуэл, сглотнув комок, накопившийся за долгое время. Она чувствовала тепло её руки сквозь ткань, и даже немного потрясла её в знак приветствия, услышав стук медных пуговиц.
Эмили сделала своё лицо ещё задумчивее, уже прищурив глаза. Она отмечала любое отклонение от нормы, будь то излишняя бледнота кожи или распухшие от слез глаза, Шервуд была очень внимательна к мелочам и никогда не упускала их из виду.
— Выглядишь болезненно. Тебе стоит лечь в кровать: никакой вредной пищи, умственной и физической работы. Дай отдых душу и телу. — произнесла Эмили, жестикулируя пальцем так, будто отчитывала непутевую ученицу пансионата благородных девиц.
Если бы она ещё понимала, что твориться на душе у Джейн, умерила бы пыл… Никакое лекарство не излечит её от потери родной сестры, ни-ка-кое, и всё. Коуэл мечтала поскорей впихнуть эти мысли в недалекую черепушку Эмили, да засунуть поглубже, чтобы не забылись по пути.