Один в один (2/2)
— Так каков план? Счастливая старость с этим придурком? Правда вот, умрешь ты лет эдак на двадцать раньше…
— Между нами ничего нет. Я ему не интересен.
— Какая жалость, — издевательски протягивает он и довольно смеется. — Ты проебал все ради него, ты освободил сына, который продолжит жить, как жил все эти годы без твоего вмешательства… и все ради этой крылатой шлюхи? Папаша, да ты еще тупее чем кажешься! — он откидывается на спину и вытягивает руки. — Признаю, есть особый кайф, что ты сам все проебал, а мне ничего даже делать не пришлось. У меня практически стоит на твою маленькую трагедию. Интересно, ты хоть на секунду задумывался, насколько антигероически вы поступили? Конечно, ради благой цели — но все же… Бля-ять, — он проводит пальцами по волосам и пьяно усмехается. — Так каков был оригинальный план? — Энджи непонимающе поднимает брови, и Даби снова вскакивает с кровати. Транквилизаторы постепенно отпускают его, потому что он передвигается у говорит увереннее и громче. — Ну там… высвободить меня, нанять какого-нибудь не осуждающего психотерапевта и года два ходить со мной за ручку, чтобы проработать потаенное желание трахнуть своего отца? Ой, ну чего ты засмущался? Это все дядюшка Фрейд… не хочу я тебя трахать, да и не надо уже. Тебя отлично поимела жизнь. Как и меня, к слову. А еще она неплохо поимела мою мать. Да и Хоукса, уверен, тоже. Мне одного взгляда даже под нейролептиками хватило, чтобы понять, что он скоро сторчится в конец. Рыбак рыбака-а, — Даби зажимает одну ноздрю и резко вдыхает, имитируя потребление порошка. — Эх, ладно… Много воды утекло, — внезапно мрачнеет он, будто его на сцене заменил другой актер. — Сначала я страстно мечтал стать таким же, как ты. Не хуже, не лучше — один в один. Потом это стало моим главным страхом. И теперь… теперь я понимаю, насколько мы похожи. Ты проебал все, я проебал все. Никакого будущего — только бесконечная черная дыра нашего общего и не очень прошлого.
— Тойя? Позволь мне… обнять тебя?
— Да похуй, валяй, — он подходит к Старателю и деланно неохотно принимает его объятия. Как бы хорошо он ни отыгрывал безразличие, я слышу, как его сердце бьется быстрее.
— Что бы там ни было, как бы ты ни ненавидел меня… я люблю тебя. Всегда любил и никогда не переставал любить. Даже когда все говорили, что нет шансов. Что ты погиб…
— Как мило…
— Может в этом вся суть? Никакого будущего, но вместе… хотя бы не так одиноко.
— Может-может, — безэмоционально соглашается Тойя для галочки. — Только вот ты не злодей. Даже с учетом всего пиздеца, что ты натворил. Ну а я не герой — пусть я и помог вам поиметь систему. Сечешь?
— Да.
— Так что дальше? Это не риторический вопрос, если до тебя еще не дошло.
— Ты можешь присоединиться к Томоясу и… на кого он там работает.
— Но ты ведь прекрасно знаешь, на что способен твой ебнувшийся сын? Особенно когда его перекрывает.
— Может быть, в этом моя карма?
— И снова он о себе — прекрати уже перетягивать одеяло на себя. И не делай вид, что веришь в эту спиритическую дичь, это тупо, — он разрывает объятия и внезапно прилипает взглядом к зашторенному окну. Тойя молчит с минуту, а после будто возвращается в здесь и сейчас, точно только что проснулся. — Можешь уходить. Считай, что ты закрыл все свои гештальты и твой сын отпускает тебе все грехи.
— Ты серьезно? — обеспокоенно уточняет Энджи.
— Даже убивать теперь будет не так весело.
— Тойя, пожалуйста…
— Я не собираюсь искупать свою вину. Не собираюсь становиться недогероем. Не собираюсь сдаваться с поличным. Не собираюсь лежать в психушке и общаться с психотерапевтами. Мне больше, — он хватается за горло, будто его вот-вот стошнит от чувств, — мне нахуй больше ничего не нужно! Просто… оставь меня в покое, — хрипло добавляет он и прерывается ненадолго. — Надеюсь, — он шмыгает носом и по его щекам вместо слез стекает кровь, — ты счастлив… Что освободил меня? Как же, блять, круто было тусоваться в той больничке и не знать ничего о том, что ты наворотил… Теперь у меня даже… желания мстить не осталось. Тем более жить… А теперь вали! — вдруг срывается на бешеный крик Даби, и я подтягиваю перышко обратно к двери. — Вали отсюда нахуй я сказал! Катись к дьяволу! И больше никогда не приходи сюда, ты меня понял?! Меня освободили не вы, и теперь они меня контролируют. А тебе я нихера не должен! Чего вылупился? Вали отсюда!
Энджи на ватных ногах выбирается из проклятой комнаты и, едва дверь закрывается у него за спиной, падает на колени, хватаясь за лицо. Да, понимаю, Старатель, это было… мягко говоря слишком.
— А я говорил тебе, что это было абсолютно бессмысленно. Но между нами, — Томоясу берет меня под руку и ведет в помещение с видеонаблюдением. Он выбирает дату и время и включает запись.
— Что ты хочешь мне показать?
— Смотри. Видишь? Ты думаешь, какого черта мы обкололи Даби дикими транками? Да потому что, — он ускоряет видео и останавливается на моменте, где Тойя долго смотрит на себя в зеркало, а потом бьется об него головой, пока оно падает и разбивается. Он хватает первый попавшийся осколок и, не сомневаясь ни секунды, проводит вдоль. В помещение почти сразу залетает охрана и уводит его куда-то. Позже злодея привозят обратно, и он не приходит в себя почти сутки. — Эти браслеты не блокируют его причуду — они нерабочие. Он просто так привык к ним, что отказался расставаться с ними. Говорю же — конченный.
— Кто б знал, что он настолько…
— Ты делал это ради Энджи. И теперь он все понимает, так? — я киваю в ответ. — Именно, малыш. Не расстраивайся. Мы присмотрим за ним.
— Зачем вам это нужно?
— А куда ему идти? Куда податься? Или ты всерьез думаешь, что побег всегда гарантировано решает все? Что свобода — это ответ на все вопросы? Да и какая, мать его свобода, в нашем мире. Ушел один хозяин, пришел другой. Ты ведь понимаешь, о чем я? Но я не твоя ебанутая мачеха из Комиссии, и нам не нужно шантажировать тебя. Тем более с хера мы будем шантажировать экс-героя, про которого через пару месяцев забудут даже топ-фаны?.. В общем, подумай, как следует. Ты знаешь мой рабочий номер и знаешь, как найти нашу пещеру Бэтмена. Можешь даже Старателя взять с собой. Никто не откажется от его помощи.
— Ага, окей, — отмахиваюсь я и направляюсь к выходу. — Пойдем, Старатель. Нам нужно выдохнуть, — мужчина не отвечает. Безвольно плетется за мной, как вымотавший за долгую прогулку малыш. В звенящей тишине мы добираемся до дома Старателя и, забывая про полюбившуюся опцию «выпить», заваливаемся на пол гостиной — настолько эмоциональный денек, что даже употреблять не хочется. В очередной раз чертов Томоясу оказался прав.
Я нащупываю в кармане визитку, которую он мне дал, и вместо привычного имени пафосной позолоченной краской переливаются иероглифы «Скептик». Что-то типа его злодейского имени? А он дурака не валяет. Внизу — два номера Томоясу, а на обратной стороне мелким шрифтом, таким, что его с трудом разберет девяносто процентов людей, выведено светлой краской — если хочешь узнать больше, позвони нашему боссу (P.S. Он твой фанат, так что не осуждай его за неловкость).
— Что там? — вдруг подает голос Тодороки, и я неторопливо отправляю карточку обратно в карман.
— Да так… надо начать разбираться с нашим разводом.
— Ха, — тихо усмехается Энджи, после чего его короткое «ха-ха» перетекает в громкий смех. Смех сменяется истерикой, а истерика — ослепляет бывшего Номера один слезами. Он поворачивается ко мне спиной и закрывает голову руками.
— Энджи, прости меня… за все.