Глава четвёртая. Блинчики (2/2)
— Я так и не поблагодарила вас! Но я не знаю, какие слова подобрать...
— Да что там говорить, — прервал её Бранд, отводя взгляд, — любой на нашем месте сделал бы то же самое!
Тут Фазиль с Самией, хоть и не были толком знакомы, но всё-таки обменялись понимающими взглядами, и каждый понял, что хотел сказать другой. А именно: даже за человеческим ребёнком не каждый бросится, чего уж говорить о маленьком фелиде!
— Говорить «нашем месте» значит распределять ответственность за спасение Майи между нами двумя, — сказал Фазиль, распушив хвост (отчасти — потому что чувствовал важность момента, отчасти — в пику пышнохвостой служаночке, чтобы не слишком заносилась и знала, что тут и другие есть с пушистыми хвостами). — Меж тем я при всём желании не смог бы помочь, потому что не умею плавать. Моя роль тут маленькая, и все благодарности должны уйти Бранду.
На лице Бранда отразилось нешуточное страдание, а маленькая Самия, прижав руки к груди, обратила на него взгляд янтарных глаз и воскликнула:
— Тысячу раз спасибо! Жизнь моих детей для меня превыше всего, я никогда не смогу вам отплатить за то, что вы сделали! Я...
— А мы, между прочим, к вам и шли, — прервал её Бранд, который, судя по его виду, сгорал от неловкости, будто его на сковородке жарили. — Мне сказали, что вы лучшая швея во всей округе, а моему другу как раз нужна жилетка.
— Может быть, сейчас не время, — начал было Фазиль, но Самия решительно поднялась с места:
— Нет-нет, что вы, самое время! Только вот ещё раз к Майе загляну... Это всё от того, что у неё уши чёрные! — в сердцах добавила она и ушла из гостиной, взмахнув гладкошёрстным серым хвостиком.
— Гм! — оскорблённо произнёс Фазиль, а Бранд безуспешно попытался скрыть улыбку за фарфоровой чашечкой.
***</p>Мастерская Самии располагалась в мансардном этаже. Тут стояла швейная машинка и пара манекенов, на вешалках висело как человеческое, так и фелидское платье, а ещё было множество коробочек и баночек с лоскутками, кружевами, пуговицами, застёжками, бусами и бисером.
Швейная машинка Фазиля особенно заинтересовала. С разрешения Самии он нажал педаль, и сбоку машинки закрутилось металлическое колесо; раздался такой лязг и стук, что Фазиль в испуге прижал уши и оставил машинку в покое.
Самия осмотрела бархатную звёздную ткань, похвалила её и начала снимать с Фазиля мерки, поставив его на табуреточку посреди комнаты. Они болтали, и он, глядя на её пепельную макушку и аккуратные серые ушки, решился задать вопрос:
— А скажите, не знаете ли вы, может ли наше племя мурлыкать?
Самия вдруг выпрямилась и вся вспыхнула, прижала уши, захлестала хвостом.
— Ну, знаете!.. Не поучаствуй вы в спасении моей дочери, я бы сейчас вам по лицу хлопнула!
— Что?! Почему это вы бы мне хлопнули?! — возмутился Фазиль, и его хвост тоже заметался из стороны в сторону.
— А какие вы надо мной шутки шутите? Я замужняя женщина, а не какая-нибудь вертихвостка!
— Я не шутил! Я спросил, потому что не знаю...
— Как же вы можете не знать? — уже спокойнее спросила Самия; красные пятна с её щёк начали постепенно сходить, а хвост уже медленнее хлестал по бокам. — Из детства разве не помните, когда вас маменька на руки брала?
Тут Фазиль усмотрел возможность для того, чтобы перейти в атаку:
— Маменька моя на руки меня взяла единственно для того, чтобы отнести под двери приюта, — заявил он. — А вы меня подозреваете и тем самым наносите обиду!
— О... — Самия смешалась. — Простите, я ведь не знала... Но такие разговоры не ведутся между едва знакомыми мужчиной и женщиной... — заколебалась она. — Такие интимности вы спрашиваете! Ну ладно, я, пожалуй, скажу: детки мурлыкают, когда им тепло и хорошо, когда мама рядом и за ушком чешет. Матери мурлыкают, когда кормят детей, а в общем говоря, взрослые мурлыкают... — она кашлянула и снова порозовела. — ...в уединённые моменты с супругами.
Теперь пришла очередь Фазиля смущаться. Он вдруг понял, насколько неприличен был его вопрос, и почувствовал, как к щекам прилила кровь; в глаза Самие теперь было стыдно смотреть. Вот, значит, в чём он признался, сам того не зная!
В шестнадцать лет, оказавшись на улице, он прибился к уличной банде фелидов, и главарь её, черноухий лихой красавец, стал его первой любовью, однако же не имевшей шансов реализоваться: объект воздыханий посмеивался над «мягкотелым белоручкой», а Фазиль был слишком самолюбив, чтобы признаться насмешнику в чувствах. С тех пор он считал, что его сердце закрыто на замок. Всю любовную сферу жизни он от себя отстранил; ту часть, которая была связана со вздохами, записочками и подарочками, он называл «глупостями», а ту, которая касалась плотской близости — «неприличностями». Разумные фелиды, такие как он, глупостями и неприличностями не интересуются; им есть дело только до насущных вопросов вроде того, где добыть следующий обед.
Правда, все почтенные фелиды, которых он знал, жили крепкими семьями, причём, едва сойдясь, принимались плодить — или брать из приюта — фелидят в каких-то невообразимых количествах...
Вот ещё один вопрос, который стоило поставить перед собой: это что же он, вправду мурлыкал вчера, когда заснул рядом с Брандом? И как это прикажете понимать?..
Отложив все эти вопросы на потом, он принялся было извиняться перед Самией, но та снова покраснела и махнула на него рукой:
— Давайте не будем об этом. Вы спросили — я ответила.
Фазиль поклонился прямо с табуреточки:
— Благодарю вас, что развеяли мои сомнения, и ещё раз заверяю, что ничего дурного в виду не имел и не мог иметь, потому как преисполнен уважения перед вами, вашим домом и вашим супругом, — завернул он и приосанился, довольный своими прекрасными манерами.
Самия сняла с него все нужные мерки, они всласть обсудили подклад — Фазиль непременно желал зелёный с золотым, а та уверяла его, что это будет слишком пёстро, и они даже немного поспорили на этот счёт, но всё же в конце концов сошлись на том, что подклад будет алого шёлка без рисунка, — и рассчитались. Самия принесла Фазилю сдачу, хоть он и уверял её, что сдача не нужна, но она, нахмурив брови, буквально всунула ему мелкие монетки в руки:
— Вовсе ваша жилетка со всеми пуговицами не будет столько стоить! А благотворительностью не извольте заниматься, мы своими трудами живём, — объявила она грозно, и Фазиль, покорившись, взял монетки.
Спустившись в гостиную, они застали идиллическую картину: Бранда (высушенные брюки ему вернули) окружили и слушали пять юных фелидов — точнее, фелидок: приглядевшись, Фазиль понял, что все пятеро — девочки. Старшенькая, та самая, которая прыгала по столбикам вместе с Майей, чинно сидела в кресле рядом, а самая маленькая, на вид лет трёх, поставила локти ему на колено и заглядывала ему в лицо. Даже служанка стояла в дверях, сунув руки под передник и хихикая.
— ...И тут она взяла и разрезала мешок, а из него бесы как посыпались! — донеслось до Фазиля окончание рассказа, и сестрицы захихикали.
— Зачем вы надоедаете господину? — накинулась на них Самия, впрочем больше для порядку, чем и вправду сердясь. — Что он о вас подумает?
— Он думает, что давно не видел таких благодарных слушателей, — улыбался Бранд. Фазиль смотрел, как он осторожно придерживает большой своей рукой малышку, чтобы та не кувыркнулась на пол, и по совершенно непонятным причинам чувствовал, как на душе у него становится настолько тепло, будто туда залили тёплого сливочного масла.
Самия упросила их остаться и выпить ещё чаю; на столе явились самые разные закуски, вяленое мясо, рыбки, грибы, ещё тёплые лепёшки с сыром. Засиделись до сумерек, но на ужин не остались и с главой семейства на этот раз не познакомились, распрощались и отправились домой.
На потемневшем небе зажигались первые звёзды, повис тоненький молодой месяц, похожий на дольку дыни. От домов тянуло дымом, где-то лаяли собаки, но Фазиль сейчас даже к собакам был благодушен, так приятно ему было идти рядом с Брандом и неспешно обсуждать с ним сегодняшнее происшествие и визит.
— А всегда ли ваши дамы носили штаны? — поинтересовался Бранд — видно, для него вид служаночки и Самии в шароварах оказался чересчур уж непривычным.
— Не всегда, — ответствовал Фазиль. — Потому как люди — раса чувствительная, и фелидам раньше предписывалось скрывать уши и хвосты, чтобы не оскорблять ваш взор. Женщины носили платья и чепцы, а мужчины — плащи и преглупые высокие шляпы. А нам, знаешь ли, хвост не просто так дан, а чтобы выражать чувства! Поэтому он должен быть на виду. Ну так вот, а потом выяснилось, что фелиды тоже на что-то нужны и налоги платят, поэтому запреты стали смягчать, и сейчас мы носим наш национальный костюм.
— Ничего этого я не знал.
— Конечно, не знал, — сказал Фазиль с чувством собственного превосходства. — Кому вообще интересна наша история и культура...
Он величественно помолчал какое-то время, чтобы показать страдания по забвению фелидовской культуры, но долго характер не выдержал, и они снова повели разговор.
— Ты такой молодец, — говорил Бранд. — Если б ты не сообразил с ремнём, то я не знаю, как бы и выбрался. Там такое течение, нас несло прямо к плотине...
— Ну да, тут я основной герой, — хмыкал в ответ Фазиль. Вспомнив кое-что, он заглянул в лицо Бранду и сказал тихонечко:
— А ты ведь не назвал меня своим работником. Сказал, что жилетка нужна твоему «другу»...
— А работник не может быть другом?
— Может, конечно, — отозвался Фазиль, и тёплое масло снова разлилось по его сердцу.
Они подходили к дому. Давно у него не было такого всеобъемлющего, радостного чувства: у Самии, конечно, хорошо, но как же приятно вернуться к себе! Даже сердце забилось быстрее, и Фазиль поймал себя на странном желании прильнуть щекой к грубой ткани Брандовой шерстяной шинели, да так и пройти остаток дороги. Делать этого, он, конечно, не стал, и поспешил заговорить на другую тему, чтобы мысли свернули со смутительной колеи.
***</p>Среди ночи Фазиль вдруг проснулся, сам не зная отчего, и навострил уши. Возится мышь где-то на чердаке — это пусть. Далеко-далеко лает собака — тоже ничего необычного, этим балаболкам только дай волю, круглые сутки будут носиться и брехать. Мерно тикают старые часы. Всё привычные звуки... но вот ноздрей его коснулся непривычный запах. Табак? Откуда?
Любопытство оказалось сильнее желания спать; Фазиль завернулся в одеяло и пошёл по следу табачного дыма. Источник его обнаружился на улице: тёмная, массивная фигура сидела на крыльце, только вспыхивали угольки в трубке, освещая словно бы разом осунувшееся лицо. Фазиль остановился в нерешительности, не зная, как лучше поступить: хотелось подсесть к Бранду и спросить, почему это он курит и почему вообще сидит ночью один, вместо того чтобы спокойно почивать, но в то же время он думал, что это будет дурной тон и неделикатно. Из сомнений его вывел сам Бранд, подвинувшись и похлопав рукой по ступеньке рядом. Фазиль подошёл и сел, заглядывая ему в лицо, но не решаясь задавать вопросы.
Посидели молча. Ночь была ясная, звёзды усыпали небо, как сахар — сладкую плюшку; в их свете таинственно мерцали оставшиеся кое-где островки снега. Фазиль от души зевнул, еле успев прикрыть рот рукой, и почувствовал, что Бранд на него смотрит. Тут уж был законный повод заговорить:
— Что?
— Клыки у тебя... — Бранд усмехнулся и покачал головой.
— Ну уж! Клыки! Не такие и большие, — возмутился Фазиль и тут же перевёл разговор на интересующую его тему: — А я не знал, что ты куришь.
— Да я так, изредка. Пристрастился ещё тогда. Считай, единственное удовольствие было, единственный островок спокойствия.
Фазиль наставил уши торчком, надеясь, что сейчас Бранд наконец-то расскажет хоть что-то о своём прошлом, но тот снова замолчал и затянулся — вспыхнул и погас огонёк в трубке.
— А чего не спишь? — поинтересовался Фазиль, поняв, что продолжения не последует.
— Сон дурной приснился. Теперь, наверное, уж не засну.
Снова долгое молчание; Фазиль, пригревшись в своём одеяле, уже начал клевать носом, когда Бранд снова заговорил:
— Так вот лежишь и думаешь, думаешь, воспоминания перебираешь. Столько ошибок находишь. Столько неверных решений.
Фазиль, который встрепенулся при первых его словах и теперь с большим интересом слушал, убедился, что далее ничего не последует, и с удивившей его самого горячностью заявил:
— Это потому, что ты человек хороший! Вот ты говоришь — ошибок, а возьми какого ни на есть негодяя, какую-нибудь дрянь... станет он задумываться, что сделал не так? Даже если прямую пакость сделает, то не задумается, скажет — мне хорошо, на том и закончит!
Пожалуй, и себя тоже Фазиль обличал, поэтому и говорил с таким пылом. Бранд с удивлением на него посмотрел, и Фазиль, застыдившись своего жара, пробормотал:
— Я только то говорю, что уже один такой образ мыслей делает тебе честь. И как я уже тебя немного знаю, то готов свидетельствовать, что ты всегда делал всё возможное! — он снова загорячился. — Я в этом совершенно уверен и хоть сейчас присягу приму. И дай я ещё скажу, пусть такие мои мысли и характеризуют меня дурно, но я всё равно считаю себя должным... Вот я думал, что ты меня корыстно приютил! Но теперь точно знаю, что нет в тебе никакой корысти!
— Ещё как корыстно. Ты ведь работаешь у меня, то обои клеишь, то блины жаришь, то посуду моешь, — откликнулся Бранд, и Фазиль вспомнил, что тот не любит драматических сцен. Потому, наверное, теперь и пытался беседу перевести в привычное насмешливое русло. Ну, всё равно: Фазиль сказал то, что хотел сказать, и не жалел об этом.
— Тебе, кажется, мои уши настроение поднимают, — сказал он в качестве завершающей, жертвенной ноты. — Ну вот можешь их потрогать, если хочешь, — и даже голову наклонил. Но Бранд не стал трогать его уши; он ласково потрепал его по волосам и сказал:
— Ох, Фазиль. Думаешь, в ушах тут дело?
Он выбил трубку о крыльцо и тяжело поднялся, протянул руку:
— Пойдём-ка спать, друг мой.
И Фазиль, коснувшись этой тёплой руки, всем телом вздрогнул; мурашки пробежали аж до кончика хвоста, но не такие мурашки, какие бывают, когда испугаешься, а приятные, тёплые, на мягких лапках.
И подумать было нельзя, что сия установившаяся между ними идиллия очень скоро нарушится... но обо всём по порядку.