Глава вторая. Яичница с колбасками (2/2)

— Платить меньше, конечно, несправедливо, — заметил Бранд, и Фазиль воспрял было духом, но тот продолжил: — Но если для борьбы со злом совершаешь другое зло, то в итоге получится только больше зла и ничего хорошего.

— Любите вы все поучать! — не стерпел Фазиль и растопырил шерсть на хвосте воинственным ёршиком. Но Бранд словно не с ним был в этот момент; на лицо его опять набежала тень, между бровей залегла складка.

— Я скорее о своём, — медленно проговорил он, глядя сквозь Фазиля. Потом, словно очнувшись, одним глотком допил кофе, встал и начал собирать посуду со стола.

— Так что, остаётесь на стирку? — спросил он как ни в чём не бывало. Фазиль секунду поразмышлял, понял, что оскорблён недостаточно и что по сути Бранд прав — ничего ведь хорошего не вышло, работу он потерял и задолжал квартирной хозяйке, — и ответил, подпустив в голос холодку, чтобы не казалось, будто он очень рад задержаться в этом доме:

— Ну раз вы настаиваете...

Бранд посмотрел на него с усмешкой, но от комментариев воздержался.

***</p>Взялись за стирку. Посреди двора установили огромную бочку, наполнили горячей водой из водогрея, а потом засыпали средство для стирки, которое Фазиль, раздуваясь от важности доверенной ему задачи, размешал специальной длинной палкой с «ножками» на одном конце. После этого в бочку покидали вещи, Бранд вооружился такой же палкой, и они вдвоём принялись всячески колотить, топить и размешивать в бочке. Вещи намокали медленно и вздувались пузырями на поверхности. В бочке чавкало и фыркало, горячие брызги летели во все стороны, сильно пахло порошком и нагретой мокрой тканью. Образовалась пена, которая радужно переливалась на солнце и распространяла, если верить надписям на упаковке, «дивный свежий аромат сирени»; Фазиль бы ей верить не стал — там ещё и была изображена женщина с идиллической улыбкой и идеальной причёской, а процесс стирки был каким угодно, только не идиллическим, и сохранить во время него причёску было попросту невозможно! Ему пришлось скинуть свитер и остаться в одной рубашке, работёнка оказалась не из лёгких. Он быстро выдохся и присел на крыльцо отдохнуть, подставляя разгорячённое лицо весеннему солнцу.

Бранд же продолжал работать, как машина. Засученные рукава обнажали загорелые руки, на которых каждый напряжённый мускул был виден; вены вздувались, бицепсы перекатывались под рубашкой, которая, казалось, ещё чуть-чуть — и лопнет под их напором. Сильный какой, ты гляди! Фазиля взяла обида, что он так не смог, и чуточку отдохнув, он снова присоединился к Бранду.

Ох и потрудился же он в этот день! Выстиранные вещи они тщательно прополоскали; потом их надо было прокатить между двумя валиками, с усилием вращая рукоять, а потом — развесить на протянутых по двору верёвках. Под конец, когда солнце уже клонилось к закату и тени сделались длинными, двор украсился живописно развевающимися по ветру бельём. Фазиль буквально с ног валился, а Бранд — ничего, будто и не устал вовсе.

— Спасибо вам, я бы один тут до ночи возился, — ласково сказал он. — Идёмте обедать?

«Обедать» — это Фазиль понимал, это он любил. Бранд прихрамывающей своей походкой вернулся в дом, и воодушевлённый Фазиль пошёл за ним.

В кухне ему открылась новая восхитительная тайна этого дома: кладовая. Приподнявшись на цыпочки и заглянув поверх широких плеч Бранда, Фазиль успел увидеть полки с разнообразными баночками, корзину с яйцами, бочку с яблоками, подвешенные к потолку связки сосисок и колбас... Запахи понеслись умопомрачительные.

— Держите, — сказал Бранд и стал передавать Фазилю разнообразную снедь: штук восемь яиц, несколько колбасок, большой кусок сыра. — Вы ведь не возражаете против яичницы?

Фазиль не представлял, каким врагом всего живого надо быть, чтобы возражать против яичницы, и с этим было решено. С трудом опустившись на колени, Бранд раздул огонь в очаге и помешал уголья кочергой. Потом поискал взглядом вокруг... Фазиль догадался, что он ищет опору, и проворно подскочил, подставив локоть. Бранд взглянул на него благодарно и поднялся, тяжело опираясь на подставленную руку.

— Попросили б меня, я бы огонёк и раздул, — тихо сказал Фазиль, не глядя ему в лицо, чтобы не смущать.

Бранд ничего не ответил; кажется, ему было неловко, и он тут же принялся возиться с железными кругляшами, закрывавшими отверстие в очаге. Установил сковороду на огонь и положил на неё добрый кусок сливочного масла, который с шипением принялся таять. Фазиль встал с другой стороны очага, оперся локтями о тёплый каменный бок и умиленными глазами следил за готовкой, слегка помахивая хвостом.

— Если желаете помочь, надрежьте колбаски с обеих сторон, чтоб оболочка не лопнула, когда жарить станем, — сказал Бранд, улыбаясь одними глазами. Фазиль с готовностью взялся за дело: наблюдать за чужой работой он любил куда больше, чем, собственно, работать, но если работа приближала его к яичнице с колбасой, то так и быть.

Надрезанные колбаски оказались на сковородке и жарились, шипя на раскалённом масле. Компанию им составили яйца, посыпанные сверху солью и чёрным перцем, от которого Фазиль поспешил отвернуться, чтобы не расчихаться. Рядом поставлена была вторая сковорода, на которой подсушивался хлеб с сыром.

Очень даже быстро Фазиль с Брандом сидели за грубо сколоченным кухонным столом, а перед ними стояли тарелки с яичницей и жареными колбасками, а присовокуплён ко всему этому был золотистый поджаренный хлеб с расплавленным сыром. Аппетит у Фазиля после физической работы разыгрался зверский! Давно уже он не ел с полным осознанием того, что эту еду он заслужил честным трудом.

Закатные лучи тёплым красным светом засияли напоследок в кухне, отразились в сковородках и кастрюльках, сверкнули на медном боку чайника и пропали. Бранд зажёг лампы над столом. Теперь они сидели почти как вчера, с той только разницей, что вчера Фазиль чувствовал себя вором, урвавшим кусочек нормального отношения и домашнего уюта, а сегодня ему казалось, что он вправе тут находиться. По крайней мере, пока. Завтра его вещи высохнут, и ни одного законного предлога задержаться подольше не останется... Он запечалился было, но колбаски были такими сочными и поджаристыми, хлеб — таким хрустящим, а сыр — таким тягучим, что долго огорчаться не вышло.

— А чем вы занимаетесь? — завёл он светскую беседу. — Я-то про себя рассказал, а вы — нет.

Бранд пожал плечами, с хрустом отламывая кусочек поджаренного хлеба:

— Когда закончилась... когда всё закончилось, — сказал он с запинкой, — я на стройке работал, помогал город восстанавливать. А потом бывший командир сказал — мол, хватит с тебя, поживи уже обычной жизнью. Мне как раз и домик от бабушки достался.

— А я думал, вам государство жильё даёт, — удивился Фазиль, на что Бранд качнул головой и снова с запинкой, будто скрывая что-то, ответил:

— По-разному бывает. С того момента пытаюсь разобраться, как эта ваша мирная жизнь работает.

— И какой вы находите мирную жизнь?

— Всё время жду, когда кто-нибудь начнёт приказы отдавать, — Бранд улыбнулся, но глаза его оставались печальны. — Но ничего, пытаюсь приспособиться. У меня вот и наследство есть.

Не вставая, он потянулся и достал из ящика стола пухлую, изрядно потрёпанную и залапанную книгу, из которой торчало множество закладок и листков. Книга была надписана убористым круглым почерком; прищурившись, Фазиль прочитал:

«Поваренная книга. Рецепты, советы, наставления по домашнему хозяйству от бабушки Летиции».

— Это вашей бабушки книга? Которой дом принадлежал? — Бранд согласно кивнул, и Фазиль, взглядом испросив разрешения, осторожно открыл семейную реликвию и прочитал:

«Коли за день утомившися тяжёлой работой, то на скорую руку приготовь яишенку. Разогрей сковороду, чтоб раскалилась, да кинь на неё масла. Потом возьми грудинки, а то можешь ещё колбасы, сала и всего чего ни найдёшь. Кидай на сковороду да обжаривай, а потом разбей туда пяток яиц и крепко их посоли, вот тебе и ужин готов. Присыпь сверху зеленью какой ни на есть и ешь на здоровьичко».

Хорошая была книга, заботливая. Фазиль перелистнул ещё пару страниц, нашёл рецепт того самого куриного супа и заулыбался, подняв взгляд на Бранда.

— Отличное наследство! — искренне сказал он. У него самого из наследства была только несчастливая чёрная масть, за которую он до сих пор на своих неведомых родителей был обижен. И зачем только они его таким чернышом выродили?!

— Вот и я так думаю, — Бранд бережно принял книгу и снова спрятал в стол. — Она мне приказы и отдаёт.

Фазиль смотрел на него, испытывая незнакомые доселе чувства: сострадание и нечто вроде... родства? Видать, у Бранда тоже семьи никакой не было, а была одна бабуля, и от неё его забрали в солдаты. Небось ещё совсем молоденьким был. И оказался он на долгой войне, а теперь вот вернулся раненым и не приспособленным к мирной жизни...

Никогда Фазиль не задумывался о чужих горестях: своих хватало. В обычное время он бы отмахнулся от таких размышлений, сказав себе: и чего такого, что кто-то страдает, а я, что ли, не страдаю?! Но Бранд его пожалел и ему посочувствовал — и теперь, почти против воли, он сам сочувствовал Бранду, впервые дав себе труд вникнуть хорошенько в чужую душу, в чужую жизнь.

— Вы тоже совсем один? — вырвалось у него, хотя он и понимал, что делать такой вопрос неприлично.

— Ну, книга у меня есть.

— А у меня и того нет! — пожалился Фазиль, чуть не плача — до того обида взяла за сердце. И тут Бранд вдруг взял его своей грубоватой тёплой рукой за руку, подался вперёд и сказал:

— Так оставайся.

Фазиля обычно трогали только для того, чтобы стукнуть, толкнуть или пихнуть, поэтому от прикосновения он дёрнулся всем телом, поджал хвост и прижал уши, и Бранд его тут же отпустил; на лице его отразилась досада и сожаление.

— Извини, — сказал он. — Я просто...

Тут он встал и принялся убирать грязную посуду со стола, перекладывая её в раковину с нарочитым грохотом и не поворачиваясь к Фазилю лицом.

— Я просто подумал, может, ты ко мне в работники пойдёшь? Крышу поможешь починить, я-то на неё не залезу. Да и вообще, помощь мне не помешает...

Фазиль растревоженно помахивал хвостом, не обратив даже внимания на неожиданное «ты», до сих пор между ними не принятое. В нём снова заговорила подозрительность, извинительная для фелида, который за всю жизнь слова хорошего от людей не слыхал. А тут вдруг человек в работники к себе зовёт! Это его-то, чернохвостого, кошелёк укравшего?! Что-то здесь нечисто!

— А почему, позволь спросить, ты мне такие предложения делаешь? — поинтересовался он, тоже переходя на «ты». — Я ничего толком не умею!

— Ты ловкий, неглупый, всему научишься, я с тебя ничего невероятного не потребую, — Бранд повернулся и бросил на него проницательный взгляд. — Ты, может, боишься, что я к тебе относиться плохо буду? Жить будешь в доме, у меня как раз комната есть свободная. Есть будем за одним столом. Оплату вот большую предложить не могу, сам понимаешь, но ничего, тут мы договоримся, я думаю...

Фазиль, нервно мотая хвостом, думал над сказанным, и в душе его подозрительность боролась с отчаянным желанием остаться.

Остаться! В этом уютном доме, где просыпаешься от солнечных лучей и пения птиц, а не оттого, что хозяйка скандалит на лестнице; где утром тебя потчуют кофием и за стол сажают, словно ты не отребье какое, а достойный всяческого уважения, почтенный фелид! Работать бок о бок с этим спокойным, надёжным человеком, который кажется таким хорошим, что волей-неволей веришь ему... Но если тут какой-то подвох? Ведь не может быть так, чтобы никакого подвоха не было!

В голове, точно молния в грозовую ночь, мелькнула догадка, от которой Фазиль растерянно поднял глаза и упёр их в широкую, обтянутую свитером спину Бранда.

Слыхал он о таких людях, фетишисты зовутся, которых хлебом не корми, а дай заманить к себе фелида и сделать ему непристойные предложения. Подростком Фазиль слушал рассказы других фелидов, которые говорили, что бывает такое: приходит, мол, человек, накормит тебя, напоит, оденет с ног до головы, обращается ласково, а потом неприличности начинает предлагать. До сих пор Фазиль таких людей не видывал: его всё больше гнали отовсюду, а такого, чтобы кормили, ласкали и сами работу предлагали — такого ещё не бывало. Может, вот оно, то самое? Нашёлся наконец фетишист, и вслед за кормёжкой, одёжкой и ласковым обращением последуют неприличности? А такой хороший человек с виду. Фазиль слабо представлял себе фетишистов; ему почему-то казалось, что они должны быть в роскошных меховых шубах, в золотых перстнях и с изнеженными пухлыми руками.

Бранд тем временем закончил затянувшуюся возню с чайником, который тихонечко забормотал на плите водяную песнь, и наконец повернулся к Фазилю, но прямо на него не смотрел — наверное, стыдно стало, что он такой фетишист.

— Ну что? — спросил он. — Решил?

А что он, собственно говоря, теряет? Бранд уже обошёлся с ним куда лучше, чем большинство людей, которых он знал. Если предложит какую-то грязную и пакостную работу, то Фазилю никто не помешает отказаться. Если не заплатит — ну так по крайней мере, Фазиль какое-то время поживёт в доме, и кормиться будет не за свой счёт. А если же последуют непристойные предложения, то ух какое моральное превосходство он почувствует! Он представил, как выпрямится с достоинством, как взглядом пригвоздит Бранда к месту, как хвост его задрожит от возмущения. «Милостивый государь! За кого вы принимаете меня?! Как могли вы говорить в моём присутствии такие несообразные вещи?!». И Фазиль заранее почувствовал приятное возмущение.

— Я признателен тебе за такое предложение, — церемонно ответил он. — И с благодарностью его принимаю.

Бранд широко улыбнулся и посмотрел на него прямо и весело.

— Вот и хорошо, — сказал он с таким теплом и искренностью, что Фазилю вдруг фантазии про фетишизм показались мелкими и грязными. Но всё же он их полностью не отбросил, а решил приберечь до поры до времени.

Чайник бормотал всё громче, и наконец засвистел на весь дом, и не было ничего приятнее, чем сидеть в освещённой кухне у тёплого очага, пить душистый чай и вести неторопливую беседу, зная, что у тебя есть крыша над головой, вкусная еда и приятная компания.