Интерлюдия. Хоопонопоно. (1/2)

Вопросы морали меня, если честно, волновали мало: если книги не было в этом мире, то кто я такая, чтобы мешать ей родиться? Да, в моей прошлой жизни кто-то другой написал о том, что переносила на бумагу я; вполне вероятно, что в этом мире жили те же люди, но с другой судьбой. И эта самая другая судьба не давала тем авторам написать то, что они писали раньше!

Проще говоря, эффект бабочки лишил этот мир нескольких замечательных книг. Да, здесь были другие томики, описывающие иные проблемы и подходы к их решению. Но моих-то не было!

Так что выходило, что у меня была идея, был вариант её реализации, было умение хорошо писать тексты и огромное желание принести новому миру немного пользы.

А ещё у меня были потрясающее роялти<span class="footnote" id="fn_31967787_0"></span> за выпущенную «Магию Уборки» и обалденный литагент, но это совсем другая история.

У меня в жизни было не так много книг, которые я могла перечитывать много раз или которые повлияли на моё мировосприятие. Первой такой историей стала рассказ про двух собак, на которых ставили опыты. Несчастных дворняг заставляли плавать, пока они совсем не выбивались из сил, и потом, когда псы начинали тонуть — спасали. Так животным развивали выносливость и надежду, словно та была обычным мускулом. В итоге псы дольше оставались на плаву, потому что верили: их обязательно спасут, нужно лишь немного подождать<span class="footnote" id="fn_31967787_1"></span>… а потом эти псы сбежали навстречу приключениям, и кончилось всё у них хорошо.

Следующей историей стала «Книга Звёзд». Не помню, что там описывалось или кто автор, но сказка о волшебстве приоткрыла для меня мир фэнтези. Причём не просто книжный или киношный, а скорее воображаемый: именно после этих книг я стала фантазировать о магии.

Была серия про отважную девочку Мерле, где я запомнила её слепую подругу; про двух детей-Джинн, с которыми вечно что-то приключалось; про мальчика, который умом победил волшебство<span class="footnote" id="fn_31967787_2"></span>. Эти книги научили искать логику во всём и использовать голову в любой ситуации. А ещё они рассказали, что эмоции — это нормально. Как и ошибки.

Из развивающей литературы больше всего запомнились мемуары Стивена Кинга<span class="footnote" id="fn_31967787_3"></span>, «Магия Уборки» и, немного, «Магия Утра».

Исполнять желания, беречь себя и притягивать что угодно я научилась благодаря Трансёрфингу и его постулатам. К сожалению, я прочитала всего две книги из пяти, так что написать смогла очень усечённую версию этой мировой модели. Как жаль.

А вот с людьми, которых я всегда недолюбливала про себя, меня примирили «Кругом одни идиоты» и «Хоопонопоно»<span class="footnote" id="fn_31967787_4"></span>.

Последнюю книгу я, ввиду её простоты, решила перенести в этот мир. «Идиотов» я бы не потянула, потому что там было много психологии, которую я помнила урывками, но вот «Хоопонопоно» больше полагалась на чувства, и я вполне могла описать в ней свою историю.

— И в чём смысл? Слово какое-то странное.

Кот был моим идеебраковщиком. Я говорила ему, что хочу написать, — художку или нет, с какой идеей, сюжетом, героями, — и Нуар выдавал вердикт. Обычно это было «ну попробуй» или «окей, неплохо». Но иногда у моего Кота глаза загорались, и я понимала: книге быть.

Ради разнообразия мы с Нуаром были не на крыше, а на Эйфелевой башне. Балки оказались достаточно удобными, чтобы сидеть на них и не бояться свалиться из-за неосторожного движения.

Дети, не повторяйте наших подвигов, ага.

— Гавайское.

— Какое?

— Окей, значит, название надо менять, — взохнула я, вспомнив, что Гавайи в этом мире затонули хрен знает когда после вулканического бума; здесь не помнили моего любимого «Алоха» и не использовали «Махало»!

Ну хоть укулеле осталось, и то хлеб.

— В общем, — я похрустела пальцами в предвкушении, — это вроде как техника принятия мира и себя. Состоит из четырёх этапов. Если честно, я хотела поэкспериментировать на тебе, — смущённо призналась я.

— Этот кот всегда в вашем распоряжении, душа моя.

Я нервно усмехнулась. Техника Хоопонопоно идеально подходила для Адриана: моего кота вот уже два месяца грызла вина и обида. Как раз с того момента, как мы избавились от Бражника, засадив того, — вместе с Маюрой, — в тюрьму.

Адриан не мог простить отца за шесть лет непрекращающихся боёв. Моего Кота буквально выворачивало душой наружу из-за беспечности и жестокости Габриэля: не раз и не два Адриан в своём гражданском виде становился жертвой акум или был в смертельной опасности. Но сумасшедшего это не остановило.