Часть 2. Лихорадка (1/2)
Боль и жар. Это было первое, что Дарвин почувствовал, когда сознание немного вернулось к нему.
Жар. Жар внутри и снаружи. Мужчина открыл глаза. Все вокруг плыло. Какое-то деревянной покрытие. Потолок? Он в хижине?
Где-то рядом слышался крик. Вот, что вывело его из блаженного забытья. Южанин попытался подняться, но резкий прострел боли повалил его обратно. Повернув кажущуюся свинцовой голову, он увидел, что источником звука был лежащий рядом с ним ребенок. Беловолосый мальчик.
“Он жив”, - единственная мысль, которая успела пронестись в сознании Дарвина, прежде чем он отключился.
Следующий раз он пришел в сознание от холодной воды на лице. Когда мужчина открыл слипшиеся от долгого сна глаза, то увидел лишь тьму, немного подсвеченную лучиной. Послышался плеск жидкости, и на его торс, который, как он только сейчас заметил, оказался открытым, опустилась ледяная тряпка, заставившая его задрожать.
- Не надо… - прохрипел осипшим голосом обладатель рыжих волос, которые сейчас упали ему на лицо, закрывая и так ужасный обзор еще больше.
- Тебя морозит, - ответил ему молодой женский голос. - У тебя жар.
Послышался звук отодвигаемого стула, шагов, плеск жидкости, снова шаги, и из непроглядной тьмы на свет лучины показалось симпатичное девичье лицо, обрамленное волосами цвета дегтя. Хозяйка хижины, как он предположил, склонилась над ним и поднесла к его губам глиняную тару.
- Выпей, пока ты в сознании. Должно помочь, - прозвучал звонкий голос в ответ на непонимающий взгляд мужчины.
Дарвин сделал над собой усилие, приоткрыл рот и наклонился. Отвар был жутко горьким и противным на вкус и не имел запаха, однако южанин управился с ним одним махом. Во рту больного было сухо, как в пустыне и он сильно обрадовался второй кружке. А после вновь провалился в сон.
Периодические приходы в сознание и отправки в новое забытье, после короткого бодрствования. Этот цикл повторялся множество раз. Иногда ему было лучше, иногда хуже. Было даже несколько моментов, когда он смог встать с кровати, пусть и в полу-бреду, и с сильным головокружением, но дойти до соседней комнаты и ополоснуться. Как-то так повелось, что это происходило в основном ночью при неярком свете пары лучин, из-за чего все, что он смог рассмотреть в ухаживающей за ним девушке, это лицо и короткая челка с волосами, которые он видел, когда она склонялась, чтобы влить в него очередную дозу отвара, после которого он забывался и спал, не видя снов.
В один из дней Дарвин проснулся днем, чувствуя небывалую легкость в голове и сел, обнаружив, что правая рука, которую ранее простреливало при малейшем движении, больше не болит. Порадовавшись, он спустил ноги на пол и, наконец, осмотрел хижину, в которой, похоже, провел не меньше месяца.
Дом был разделен на три комнаты - каменную баню, спальню и основную комнату - самую большую из трех. Все строение было возведено так, что огибало огромную печь, дымоход от которой проходил по всем комнатам, хорошо прогревая дом. Спальня была невелика, но туда было втиснуто три кровати, баня была примерно таких же размеров и красота укладки камня просто потрясала, основная же комната совмещала в себе кухню, столовую и кладовую. “Шикарная по нашему времени хижина для крайнего севера”, - так сказал бы любой про этот дом. И Дарвин, уж на что он не любил нахваливать что-либо, согласился бы с этим утверждением.
Осмотрев дом, рыжеволосый мужчина принялся за нормальное мытье. Быстро набрав ведро снега на улице он забросил дров в печь в бане и вывалил ледяную глыбу в нагревательный котел. Ожидая, пока вода согреется, он поразмыслил над тем, что произошло с ним и ребенком после лавины.