Часть 1. Лавина (1/1)

Быстрый взмах чужого меча разорвал пончо Дарвина, и мужчина резко выдохнул, чувствуя всплеск боли в районе плеча. Откатившись по притоптанному снегу назад, он перекинул меч в другую руку и сделал неожиданный выпад в сторону второго из троих нападавших. Адреналин в крови не дал окунуться в смертельно опасное сейчас себяжаление.

Закутанный в мех человек отлетел и застонал, хватаясь за кровоточащий живот. Из под его маски и шапки выбились несколько белых прядей. Остальные двое противников мужчины в пончо кинулись в бой с утроенной яростью. Дарвин вновь откатился по снегу и сзади проткнул мечом менее широкоплечего противника, молниеносно отскакивая и оставляя меч в его теле, когда третий из северян вынул из-за пазухи пистолет, редкую вещицу в их время, пули для которой были порой ценнее самого оружия.

Дарвин раздраженно выдохнул и отскочил за каменную стену, которую разбойники построили, чтобы спрятаться от ветра в этой ледяной пустыне. У него было около тридцати секунд, чтобы придумать что-то, что спасет его. Нервно оглянувшись, мужчина, в наступившей тишине, нарушаемой только скрипом шагов по снегу, услышал что-то вроде плача или воя и, обратив взор в сторону звука, заметил через открытую дверь в хижину разбойников воткнутый в стол топор. Может мужчина и не особо хотел жить, но и умирать пока не планировал, так что собрав перчаткой промерзлый снег, Дарвин затаился и, стоило ему услышать приближение северянина, кинул в его сторону импровизированный снаряд, пользуясь выигранными секундами, метнулся в дом, к столу, выдернул оттуда топор и скрылся за каменной печью, стараясь не застонать, когда неудачно задел ее раненым плечом. Скрип снега сменился на скрип половиц, хижину огласило шуршание одежды и свист топора. Разбойник, не ожидавший наличие оружия у Дарвина, не успел среагировать, и лезвие топора раздробило ему ребра, вогнав одно из них в легкие. Из его груди вырвался хрип и мужчина повалился на пол.

Дарвин наконец вздохнул полной грудью. Да, месть за смерть подруги не вернет ее, но по крайней мере даст рыжеволосому возможность успокоиться. Парень быстро обежал хижину взглядом в поисках перевязки для раны и, подойдя к старой кровати, потянул на себя покрывало, как ему показалось в начале, но после раздался плач и Дарвин раздраженно посмотрел на источник звука - плачущего малыша на вид всего года от роду. У ребенка было пухловатое лицо, а его глаза отливали цветом крови, контрастируя с молочно белыми волосами. Страшноватое, но далеко не отвратительное зрелище. Ребенок успокоился в то же время как рыжеволосый взял со стола нож, чтобы покончить с сиротой одним ударом. Южанин уже занес свое оружие, но снаружи послышался хрип. Мужчина, тихо выругавшись, перекинул кухонный нож в раненую руку, а второй вытащил топор из тела только что убитого разбойника, даже не поморщившись, когда кровь попала ему на ботинок, слишком уж часто такое происходило в его жизни. Медленно идя к выходу, он перебирал варианты: он кого-то не добил? Или здесь был еще кто-то, кого он не заметил? Или это прилетела лора?... Хорошо будет, если последний вариант останется только вариантом…

Выйдя из хижины, мужчина обнаружил, что самый первый из разбойников, которого он ранил в живот, полз к дверному проему. Дарвин уже замахнулся на хрипящего человека, но вовремя осознал, что с расправой можно не спешить - ползущий все равно уже ничего, кроме как помучиться, не сможет, а избавлять от страданий того, кто бросил его бывшую боевую подругу, изранив, посреди леса без одежды, чтобы Ривер замерзла. Ему не хотелось, хоть и было противно смотреть как мучается ублюдок. Сняв костяную маску, обшитую мехом, до этого защищавшую смуглое лицо охотника от обморожения и частично мешавшую обзору, Дарвин опустился на корточки, чтобы наконец рассмотреть того, кто так поступил с Ривер. Перед ним оказалась девушка-разбойница. Девушка, которая отчаянно пыталась ему что-то сказать. “Если попросит быстрой смерти, получит лишь мучения, лучше бы молчала. Так у нее еще есть шанс избавиться от боли быстро.”

- Он не виноват… - полупростонала женщина и закашлялась кровью так, что Дарвин уже подумал, что она сейчас умрет от боли. Он знал, что это такое - рана на животе, но приложив огромные усилия беловолосая все же договорила: - Спаси ребенка…

Сильно удивленный и слегка шокированный мужчина встал:

- Постараюсь донести его до приюта. Ну а ты… - он занес топор, - пожалуй все-таки заслужила быструю смерть.

Свист лезвия и алая кровь на снегу. Дарвин обошел двор и, забрав меч из тела другого разбойника и все, что у него было полезного и дорого, вернулся в хижину, повторил процедуру с последним разбойником, выкинул его тело на улицу и запер дверь. Теперь перевязка и еда.

Южанин действовал по привычке. Дни в ледяной пустыне редко отличались друг от друга и ко всем возможным здесь действиям он уже привык. Главное не сойти с ума в этой бесконечно длинной полосе дней, в бесконечной полосе бессмысленности, по которой он идет уже восемь лет.

Быстро развести костер, быстро сварить жирную похлебку, быстро перебрать запасы разбойников и пополнить ими свои, и… Вообще не понятно как накормить ребенка, который не хочет есть суп, а тянет руки к почти недоступному сейчас хлебу. Промучившись около получаса в бесплодных попытках, Дарвин сдался и достал ломоть сухаря, которому так порадовался, найдя в запасах. Размочив краюшку в бульоне, южанин дал ее ребенку, и тот, наконец, успокоился. А спустя еще какое-то время - уснул, на что рыжеволосый хмыкнул, еще немного покачал и положил в кровать.

- Спи, - произнес он зачем то, подбрасывая в костер еще дров. - Я даже не помню, когда видел кого-то так мирно спящего, как ты.

Дарвин хмыкнул, снял пончо и кожаную дубленку из-под него, скинул теплые сапоги и развесил все это на потолочных балках хижины, сжав зубы когда потянул раненую руку. “Надо было догадаться, что тот удар - обманка”. Мужчина достал из рюкзака костяную иглу, нож, взял шкуру и устроился у огня шить ребенку одежду. Кроме надобности этого занятия оно было еще важно тем, что позволяло рыжеволосому обдумать все, что произошло в его жизни в общем, периодически это было важно.

Когда ему исполнилось пять, его отца, пошедшего в тот день на охоту, убила лора. Этих чудовищ называют в женском роде, хотя они могут быть и мужчинами. Монстры по размеру как люди и выглядящие также, за исключением огромных черных крыльев и вечно надеваемых ими масок из костей животных, их боятся все. Они абсолютно не восприимчивы к температурам, у них голубовато-прозрачная кожа, придающая популярности легендам, что лоры - ходячие мертвецы, очень хрупкое и вытянутое телосложение, наводящее на мысли о призраках. Они - само зло в этом мире. И зло, гораздо лучше людей приспособленное к природе этого мира. Потому что этот мир - с юга жаркая пустыня на пол планеты, с севера - такая же ледяная, с морозами в районе минус сорока. И жить нормально в этом, из-за людских действий 300 лет назад, сошедшем с ума мире, можно только на двадцать градусов от экватора - где температуры более-менее нормальны, да еще на двадцать - выживать.

“Вот в каком мире живет сейчас человечество. Вот в каком мире оно доживает сейчас свои дни”, - это слова его отца, перед последней охотой. “Ничто уже не спасет, но люди цепляются за свои жизни. Одни - боясь умереть, другие - умудряясь надеяться, а третьи - имея смысл жить. Но последних почти не осталось, есть ли они вообще - неизвестно.”

“Пожалуй, отец был абсолютно прав, мир катится в тартарары”, - с такой мыслью Дарвин закончил работу и, подбросив дров в костер, лег на кровать к малышу, обняв его и накрыв их обоих шкурой, чтобы утром не найти околевший труп. Он-то выдержит тот дубак, который здесь будет к рассвету, а вот детский организм без обогрева может и не пережить ночь.

Ночь, которая поражает морозами за минус пятьдесят и каждый раз оставляет за собой трупы околевших путников. Ночь, которую завершает морозное утро, в которое всегда приходится заставлять себя перестать нежиться под шубами и встать, размяться и одеться, развести огонь, приготовить еду, собраться и опять пойти сквозь ледяную пустыню, прорываясь сквозь снежные завалы, и идти часами, до боли в ногах, чтобы после вновь остановиться где-то на закате, развести на собранных за день дровах костер, приготовить из с трудом убитого зверя или скользкой рыбы еду и лечь спать, чтобы вновь повторить круг. Не у каждого хватает сил. Не у каждого хватает силы воли, чтобы день за днем бессмысленно, без какой либо цели встать утром, идти весь день, готовить еду вечером, когда уставшего за день путника валит в сон. А у Дарвина хватает. Пока. Последние восемь лет. Зачем? Он много раз задавал себе этот вопрос. Наверно, просто из боязни неизвестного. Из боязни смерти.

“А на ближайшие пару-тройку месяцев, чтобы дать этому ребенку шанс” - Дарвин опять заставил себя подняться. Первый день, пятый, десятый? Сколько уже прошло с бойни с разбойниками? Много. И это единственный ответ. С крыши разбойничьего дома не видны даже возвышенности, и ту местность он немного знает, а сейчас вокруг сплошные горы. Сплошные снежные пики. Сейчас все вокруг кричит, что после метели он сбился с пути. “Только бы выбраться из этого лабиринта вершин, расщелин, ледяных озер и снегом засыпанных ям. Только бы вытащить из этого ада ребенка”. Мужчина в очередной раз отчаянно шел на очередную гору. Осталось мало еды. Здесь почти нет доступной дичи. Почти ничего не осталось. Ничего не осталось, кроме едва вытащенной из озера рыбы. Ничего не осталось. Дни улетали один за одним, а выход все не приближался. А смерть все ощутимей шла за ним и несомым им ребенком по пятам. И вот наступил тот день, когда запасы кончились, и ребенок заплакал от голода. Раз, другой, а Дарвин все нес его, надрывающего плачем горло, дальше, пока подтаявший из-за редкой оттепели снег не понесся на на них с вершины высокой горы. Пока не погребла под своим снегом их лавина.