Дополнение: отвержение розовосиропного гуманизма — кого положительный персонаж может убивать. (1/2)

Как член ЧВК Chryse Guard Security, Юнг участвовала в «миротворческой миссии» на своей мехе нового (на тот момент) поколения. Она старалась, разумеется, не задевать гражданскую инфраструктуру, но, откровенного говоря, это было попросту невозможно. В условиях реального боя приходилось много перемещаться. Один парнишка пожалел гражданских, потому оказался сразу же сожжён эстонским легионером. Его почерневшая железка печально дымилась среди развален, её каркас почернел там, где остался, а тем, где рванувший боекомплект его счистил, наружу выходил покорёженный скелет.

— Во дурак! Ай-яй! — чесал затылок Норба. — Юнг, ты обязательно увернись. Это печально, но на войне своя шкура дороже.

Норба управлял пурпурной мехой, оснащённой кучей дальнобойного вооружения. Его выстрелы легло пробивали здания насквозь, пролетели через толщи жилой застройки, чтобы поразить вражескую меху. Как успела узнать Юнг, Норба Шино был очень приятным человеком, добрым и отзывчивым — и очень ответственным по части сохранения жизней своих бойцов, и потому в условиях реального боя он всегда стрелял по противнику прямо через жилые дома, отправляя на тот свет не только пилота вражеской мехи, но и много кого ещё. По его словам, за ним числились детская больница, церковь и барак с военнопленными.

— ещё один положительный персонаж моего фанфика. </p>

Как вы могли заметить по другим моим статьям, я дико ненавижу разного рода розовосиропный гуманизм. Вообще ненавижу розовосиропие любого рода, меня от него тянет блевать — в духовном смысле. Это несмотря на то, что я на индивидуальном уровне являюсь пацифистом [1]. Вот эта вот риторика про то, что ни-зя убивать даже врага — мне всегда дико претила, прямо с самого детства глубокое отторжение у меня вызывала его проповедь. Розовый гуманизм просто невозможен в реальной жизни, в свою очередь любые идеи и нормы морали должны быть ориентированы на реальную жизнь, то есть они должны быть в ней возможны и возможны, что называется, для широкой аудитории. Скажем, можно призывать делать все усилия, чтобы избегать гибели букашек под ногами — собственно, как я уже говорил ранее, есть такая религия, где пацифизм возведён в сверхценность, это джайнизм (извод буддизма) — там страшным грехом является не сделать всё возможное, чтобы не допустить убийство даже букашки [2] — много вы знаете людей, готовых жить по таким заповедям? Ровно по той же причине розовый гуманизм не состоятелен — жизнь так устроена, что человеку придётся убивать человека — и с большой степенью вероятности, это будет не кровавый садист из книжек де Сада и не жестокий экстремист-радикал, отрезающий головы на камеру на фоне флага организации, запрещённой везде, где только можно — нет, вашей целью и вашим врагом будет такой же простой обыватель, как вы — просто призванный на войну, прямо как ты, либо попавший в зону боевых действий. И убивать его надо будет не только в окопе или за углом дома в разгар боя, когда все стреляют и когда всё понятно, но и тогда, когда командир скажет тебе после боя казнить пленных или гражданских, которые давали сведения врагу — или просто были подозрительны на субъективный взгляд командира. Отказывать тут глупо — не ты, так другой пулю в них всадит, а у тебя могут быть проблемы. На войне вообще просыпается дикое желание высвободить свои напряжение, страх и ненависть на головы военнопленных или мирного населения противника — у людей природа такая. Потому не следует кричать «нельзя вообще никого убивать!» — вместо этого следует разграничить условия, когда убивать таки можно или где это не особый грех, а где вот уже точно ни-зя. Это как с букашками — нормально прибить букашку или случайно раздавить, нормально их травить, когда они завелись у вас в доме, но вот топтать букашек в дикой природе просто из соображений «мне нечем заняться» — это уже нельзя. Ярче всего на эту тему высказался башкирский национальный герой (батыр) и поэт-сказитель Салават Юлаев: Увидел я птичку в небе, прежде чем подумал — сразу выстрелил. Свалилась птичка мёртвая, а стрела переломилась. Смотрю я на неё и плачу: для чего тебя я, птичка бедная, убил? Зря живое существо убил, да ещё стрелу даром потратил! А ведь той стрелой я бы мог убить русского неверного!

Рассмотрим, кого убивать можно для персонажей, которые претендуют на звание положительных. Важно! Во всех случаях, когда я говорю это «можно» — это значит, может рассматриваться как морально-правомерное в конкретной ситуации, это «можно» вовсе не означает «ну, раз можно, то это надо делать всегда» — скажем, убивать животных можно, но если Путин начнёт бомбить Африку с целью борьбы с львами и крокодилами, чтобы спасти от их зубов и когтей травоядных, то это заведомо не входит в указанное мною «можно». Убивать даже сколь угодно опасных хищников совсем уж от нечего делать — это считается делом скверным.

• Убивать можно тех, чья психика была изувечена и потому они теперь сами стали значительной угрозой для окружающих. Этот сабж опасен для окружающих, но сам никакой ответственности не несёт — или сильно ограничено. В фэнтези таких персонажей полно, так как там существуют эффективные способы изменения сознания. Например, сюда относится Артас из Warcraft, любая нежить под чьим-то контролем, Венджер из «Dungeons & Dragons», вообще любые существа, чьи личности были деформированы тёмными силами (или их смысловым аналогом), включая Джокера и Голлума.

Мне особенно понравилась манга «Обитель Ангелов» — сперва там в качестве антагониста выступает архангел апокалипсиса Росиэль, он ведёт себя как классический анимешный безумец, по ходу сюжета выясняется, что когда-то он был вполне себе вменяемой личностью, однако Яхве злоумышленно сводил его с ума. Росиэль, понимая, куда дело идёт, взял слово с сестры, чтобы она покончила с ним, когда он уже не сможет себя контролировать. Увы, сестра, не нашла в себе силы его убить. В результате Росиэль очень много чего натворил, потому в конце главному герою пришлось доводить дело до ума. Мораль, вот что бывает, когда ты не можешь подавить эмоции и сделать эвтаназию.

• Можно убивать тех, кого просто опасно оставлять в живых. В первую очередь преступников, наносящих активный вред (грабителей, разбойников, особенно серийных убийц, насильников, боевиков всяких нехороших группировок, членов ОПГ), если нет возможности отдать их в руки правосудия, где их бы изолировали от общества. Потому что если отпустить их, то что ещё они будут делать, кроме как не браться за старое? Это же касается суперзлодеев, которых слишком опасно оставлять в живых, так как удержать их может только уникальный супергерой — не будет же он потом жить круглые сутки возле его камеры?

• Убивать можно кого угодно, если персонаж ворвался в помещение, забитое врагами, и ведёт там бой. Так как бой — это дикий стресс, адреналин хлещет, в таком бою контролировать все свои действия, чтобы одновременно и себя защитить, и врага убить, и чтобы никого стороннего не ранить — очень сложно. Потому если буквально под руку попали какие-нибудь женщины и дети — то это не злодеяние, а просто несчастный случай. Разумеется, это касается строго только тех, кто погиб во время самого боя, то есть стал жертвой активного процесса. То есть даже персонаж, заявленный как абсолютно положительный, имеет моральное право убить абсолютно невинную жертву, если это случилось в такой ситуации без его целеполагания, как несчастный случай, как попадание под руку.

Аффторы через две «фф» очень любят обносить сюжетной бронёй тех, кто находится на передовой между супергероем и суперзлодеем, ну, чтобы супергерои всегда были чистенькими. Я считаю, что такая худ. условность очень вредна для массового зрителя. И прямо вот дико по этому проехался в «Моих героических буднях»:

Теперь, когда трупы суперзлодеев валялись то тут, то там (те, кого убил Кацуки, понятное дело, утратили целостный вид), супергерои стали выяснять, кто погиб из гражданских.

— Вроде никто… — оценила эту задачу Момо.

— Хорошо, если так, — сказал Шото. Супергерои в разноцветных костюмах и масках вели разговор, стоя возле останков террористов.

— Эй, тут одна женщина не может найти свою дочку! — подбежал к ним Юга.

— Есть одна! — прозвучал очень яркий голос Кацуки — Человек-взрыв спешно шагал по салону. Он вернулся из противоположной части [самолёта], на руках супергерой нёс девочку — девочку, половина головы которой отсутствовала, и обнажённый мозг свободно вытекал и пачкал одежду Кацуки. Он с долей отвращения нахмурился:

— Есть одна!