Дополнение: как описать доброго бога. (1/2)

В прошлых частях я несколько раз затрагивал тему злых богов. Теперь, думаю, логично поговорить о том, как описать богов добрых. Скажу сразу, что достаточно сложно, и проще сказать, как не надо этого делать, чем делать.

Для начала отметим, что создавать всемогущих или практически всемогущих, то есть не имеющих видимых ограничений богов, которые претендовали бы на звание добрых, не стоит, и вообще — это невозможно. В мире, где существовал бы добрый всемогущий бог, все существа могли бы только жить вечно и радоваться, умирать только по своему желанию; боль и страдания здесь были бы практически невозможны. Так как если бы добрый бог оставил бы для них лазейку, своей мудростью и благодаря своей осведомлённости он бы этого не допустил. Как вы понимаете, в таком мире невозможен конфликт. Во всяком случае не такой, о котором было бы интересно читать.

Потому если в неком сеттинге есть могущественное существо, которое заявлено как благое, то нужно показать, что оно думает по поводу того, что большая часть планетарной биосферы — одни упыри, что оно думает по поводу болезней, естественного отбора и так далее; и уж будем надеяться, не оно их создало. А то большинство фэнтези миров похожи на наш, то есть в таких мирах практически вся биосфера, способная страдать, состоит из упырей, пожирающих друг друга. Если этот мир создали боги, то почему они создали именно такой мир и зачем? Боги, которые придумали нервную систему, передающую болевые ощущения, несут прямую ответственность за наши страдания — боги, создавшие бактерий, несут ответственность за многие болезни — зачем они это именно так сделали?

Религиозные апологеты любят затирать про свободу воли, но это — демагогия: как я уже говорил неоднократно, есть свобода воли и есть свобода действий. Ограничить свободу выбрать действия — мы не можем, это против морали, но вот ограничить свободу самих действий — это то, что морально иногда нас обязывает. В свою очередь, когда бог сотворяет существ, то он определяет их широту действий. Скажем, чтобы Х мог причинить Y боль, необходимо, чтобы у Х было средство, чтобы причинить Y боль, и чтобы Y мог боль физически испытать. Вопрос, почему добрый бог дал Х средство и сделал Y способным испытать боль? Добрый бог обязан, в силу того, что он добрый, не дать Х средство и не создавать Y способным испытывать боль. Бог, который даёт Х средство провоцировать боль, уподобляется родителю, который вкладывает нож в руки своего злого ребёнка, чтобы он мог ранить или убить своих братьев; бог, который создаёт тело Y способным испытать боль, уподобляется матери, которая могла выносить здорового сына, но выбрала вариант выносить больного. Мы бы не назвали такого родителя добрым, как не называли бы добрым бога, который сделал причинение вреда возможным чисто технически. Если вы видите, что ваш злой сын хочет ударить другого вашего сына, вы будете добрым отцом только тогда, когда остановите сами сына. При этом немедленно.

Потому любые боги, которые сперва допускают физическую возможность творить насилие, а потом, только потом, судят за это, осуждая на ад; добрыми не являются — как не является добрым родитель, позволяющий своему злому сыну избивать других своих детей. Реальные религии, чтобы выйти из такого положения, прибегают к следующей демагогии. Об этом ниже — сейчас мы отметим, что любой добрый бог обязан изначально сделать свой мир мягким и пушистым, чтобы никто никого не мог ранить, подобно тому, как мы убираем от детей все острые и опасные штуки.

Очень важно отметить, что добрый бог — это только такой бог, который является добрым по человеческим понятиям. То есть он стремится к тому, чтобы сделать так, дабы все жили вечно и радостно, любую боль и смерть он допускает только как неизбежное средство, призванное служить достижениям указанных целей. Если про такого бога говорят, что он «добрый, но он добрый в неком возвышенном смысле, который якобы лучше, чем наше привычное добро, потому в силу этой возвышенной доброты бог может убивать, грабить и насиловать» — то это мимо кассы и вообще демагогия — потому, что имеется в виду не добро, которое вызывает отклик в нашем сердце, а нечто совершенно иное. Например, именно так пытается выгородить своего идола Клайв Льюис: «Итак, страдание людей нельзя примирить с бытием Бога-Любви лишь до тех пор, пока мы понимаем любовь в обычном, пошлом смысле». Льюис, очевидно, бессознательно избавляет себя от понимания того факта, что «любовь в обычном, пошлом смысле» мыслится нами как нечто позитивное в силу нашей природы и нашего опыта, в то время, как любовь божественная, это вообще нечто непонятное, потому употреблять слово «любовь» по отношению к ней — уже типичная религиозная софистика [1].

Или как это формулирует апостол Павел: Изделие скажет ли сделавшему его: «зачем ты меня так сделал?» Не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почетного употребления, а другой для низкого. Этот древний еврейский сектант упускает из виду тот факт, что добрый бог только тогда является добрым, когда относится к людям как к людям, а не как к горшкам.

Этот аргумент к тому, что «добро бога» не есть добро людей, ещё хорошо высмеял Маркиз де Сад: «Вот я окидываю взором вселенную и что же вижу? Я вижу, что повсюду и безраздельно царят зло, хаос, преступление. Я опускаю глаза, и мой взгляд натыкается на самое интересное из земных творений: на человека, и я вижу, что он также пожираем пороками, противоречиями, мерзостями; так что из этого следует? А то, что все явления, которые мы ошибочно называем злом, на самом деле вовсе не зло, и что они заключают в себе высший замысел того самого существа, которое нас всех сотворило и которое перестанет быть хозяином творения, как только зло исчезнет с лица земли. И вот, убежденный, что дело обстоит именно так, я говорю себе: Бог-Создатель существует — какая-то сила должна же была создать все, что я вижу вокруг, но он создал все это только для того, чтобы торжествовало зло, ибо зло — его сущность, и все, что заставляет нас творить его, необходимо для замыслов Бога. Какое ему дело до того, что я страдаю от этого зла, если оно ему выгодно? Но ведь я, как создание высшего порядка, считаю себя любимцем Создателя. И если меня с самого рождения и до гроба преследуют несчастья, свидетельствующие о его ко мне безразличии, значит, я должен пересмотреть свое понимание зла. Тогда оказывается, что выпавшее на мою долю зло — это великое благо для того, кто меня сотворил, тогда, испытывая зло от окружающих, я могу платить им тем же, причем платить вдвойне; в таком случае оно оборачивается для меня таким же благом, как для моего родителя Бога, и доставляет мне радость. Тогда все сомнения исчезают сами собой, потому что я понял две ипостаси этого явления: зло как необходимость и зло как удовольствие; так отчего же не назвать его добром?»

Следующий момент, который хорошо понятен из отрывка выше, это тот факт, что добрым богом может быть лишь тот бог, который работает на благо остальных, а не на своё собственное. Потому всякие отговорки типа того, что «человек — не центр, Бог — центр» (как говорил Льюис), или в духе Павла, сравнивающего людей с горшками, они вообще не в тему доброго бога. Это хорошо видно у Толкина, у которого Эру заботит только создание вещей и организация действий, которые ему кажутся красивыми и великими. Именно поэтому Эру допускает создание мира, который будет населён страдающими существами, чтобы потом, используя это, по ходу своего плана, создать нечто более великое и прекрасное, с его точки зрения. То есть Эру — это аморальный эстет-эгоист, которого Немировский верно сравнил с тем королём, который засовывал кошек в раскалённые ящики и слушал их вопли, называя это своей музыкой. Так как заботится Эру не о страдании, а о красоте и величии — прямо Слаанеш, ей богу! Этому Эру надо в Ваху.

Что особенно смешно, Олаф Стэплдон вывел в своём одноимённом произведении аморального бога-эстета — Создателя Звёзд, который создал миры, как райские, так и адские, чтобы сперва любоваться ими всеми, а потом слиться со своим творением с целью стать существом ещё более великим. Льюис назвал эту сказочку «открытым поклонением дьяволу», странно, что он не сказал такого же про сеттинг Толкина — так как Эру Илуватар ничем не отличается от Создателя Звёзд.

Значительную проблему представляет собой тот факт, что добрые боги часто не вмешиваются в те события, которые требуют их вмешательства. Например, они почему-то не излагают своей воли напрямую или требуют верить им на слово. Помню, я слушал мюзикл по сеттингу Dragonlance, там фанатики как бы доброго бога Паладайна решили учинить экстремизм — но Паладайн вдруг взял и обрушил огненную кару на город, где базировались фанатики. То есть так выказал не согласия с их методами. Вопрос, чем бог, который сразу уничтожает целые города, лучше каких-то фанатиков? Какого хуя он просто ясно не сказал борцам имени себя, что эта их деятельность ему не угодна? Вообще бог, осуждающий экстремизм методом экстремизма, это что-то с чем-то — додуматься до такой хуйни можно только случайно.

Из вопроса выше следует, что добрым богам было бы недурно объяснить, что они думают по поводу боли и страданий, которые они причиняют в рамках своего плана, и, что самое главное, доказать, что у них были причины поступать именно так, а не иначе. Это же касается банального здравого смысла — например, Валар Толкина — это боги добра, чью деятельность сложно комментировать цензурно.

К вечеру приходило порой с запада огромное облако, видом напоминающее орла, с крылами, распростертыми на юг и на север; и медленно оно воздвигалось, затмевая закат, и тогда непроглядная ночь опускалась на Нумэнор. А иные орлы несли под крылами молнии, и гром эхом отдавался меж тучей и морем.

Тогда страх охватывал людей. «Узрите Орлов Владык Запада! — восклицали они. — Орлы Манвэ летят на Нумэнор!» И падали люди ниц.

И тогда немногие раскаивались — на время, но прочие ожесточались сердцем и потрясали кулаками, грозя небесам, и восклицали: «Владыки Запада злоумышляют против нас. Первыми нанесли они удар. Следующий удар — за нами!». Те слова произнес сам Король, но измыслил их Саурон.

Теперь молнии били чаще, убивая людей на холмах, и на пажитях, и на улицах городов; и огонь молнии ударил в купол Храма и разбил его, и объяло его пламя. Но сам Храм не дрогнул, и Саурон стоял на его башенке, презрев удары молний, и остался невредим; и в тот час люди нарекли его богом и делали все, чего он ни пожелал. Потому, когда явилось последнее предзнаменование, пренебрегли им люди.

То есть эти Валар, в лучших традициях Ветхого Завета, как полные идиоты, пуляют простых людей, но не могут убить Саурона, который является корнем зла — более того, именно эти дегенераты укрепляют культ Саурона-Мелькора своими тупыми санкциями.

Отмазки про то, что «вы слишком ограничены, чтобы понять наши благие мотивы» (как это подано в книге Иова) — нелепы хотя бы потому, что так кто угодно может сказать, и такие типы заслуженно вызывают отторжение — люди вообще не любят, когда их кто-то контролирует против их воли, но если старост и царей мы выбираем сами, признавая, что управление необходимо, то когда кто-то извне себя навязывает и не желает объяснять всё на пальцах, то и ослу ясно, что борец за чужое благо, как пить дать, скрывает свои планы, методы и намерения потому, что нам они не понравятся, когда мы о них узнаем. Именно потому, к слову, люди во все времена не любили всякие тайные общества, ибо раз тайные, значит им есть что скрывать, раз есть что скрывать, значит, это не понравится обществу, а раз не понравится, значит это что-то опасное и, в конце концов, злое.

Многое можно обосновать происками божественного антагониста — либо некоторыми космическими законами, которые сковывают добрых богов. Вот об этом стоит в первую очередь подумать. Например, обратимся к зерванискому мифу, как он дошёл до нас из сочинений V в. н.э.; армянского философа-монаха Езника Кохбаци и сирийского автора Феодора Бар Конаи:

В начале, когда не существовало ничего: ни неба, ни Земли, ни каких-либо тварей на небе или на земле, — во Вселенной уже был и царил вечный изначальный Зерван, бог судьбы и времени. Но никто не почитал его и не называл Творцом — ибо мир был пуст. Поэтому Зерван решил родить сына, бога-Творца, который создаст небо и Землю и всё, что есть на них. Зерван знал, что имя его сыну должно быть — Ахура Мазда.

Век за веком бог времени совершал жертвоприношения, чтобы Судьба даровала ему сына, но Ахура Мазда не появлялся на свет. Минула тысяча лет, а всё оставалось как прежде. И Зерван стал сомневаться.

— Есть ли какая-нибудь польза в этих жертвоприношениях, которые я совершаю? — подумал он. — Вот уже тысячу лет я совершаю их, и сколько же мне ждать ещё? И ждать ли вообще? Может быть, я стараюсь понапрасну? — размышлял Зерван, и от этого сомнения в чреве бога вместе с Ахура Маздой зародился Ангхро Майнью.

Когда Зерван узнал, что у него будет два сына, а не один, он решил, что отдаст власть над миром тому из них, кто родится первым, и поклялся в этом нерушимой клятвой.

Всеведущий Ахура Мазда предугадал мысли отца и несколько простодушно рассказал всё Ангхро Майнью.

Ангхро Майнью слушал брата — и торжествовал. Ещё не наступил срок им обоим выйти из чрева Зервана. Первым должен был родиться Ахура Мазда — ему и предназначалось сделаться владыкой мира. Но Ангхро Майнью решил, что наперекор Судьбе владыкой будет — он.

Он разорвал чрево, вышел наружу и явил своё отвратительное обличье своему отцу Зервану.

— Я твой сын Ахура Мазда! — объявил он. Зерван отшатнулся в гневе.

— Сгинь, нечистый! — закричал он. — Ты не мой сын Ахура Мазда! Ты — часть Тьмы, [ты] смердишь и любишь творить зло! Сгинь, я отвергаю тебя!

Бог зарыдал. И тут родился Ахура Мазда, светлый и благоуханный. И Зерван понял, что это его сын.

— Изыди! — крикнул он Ангхро Майнью. — Вот мой сын Ахура Мазда, благословенный, владыка мира, а тебя я не знаю!

Ангхро Майнью приблизился к Зервану.

— Берегись! — пригрозил он. — Ты ведь поклялся нерушимой клятвой, что отдашь власть над миром тому, кто родится первым.

Зерван содрогнулся. Он всё вспомнил. Клятва была дана, и нарушить её нельзя.

— Я сделаю тебя владыкой, — проговорил он. — Но царствовать ты будешь только девять тысяч лет. А потом ты сгинешь в небытие, и тогда навечно воцарится мой сын Ахура Мазда, который исправит всё зло, содеянное тобой.

С тех пор мир находится во власти Ангхро Майнью, и Зло будет править миром, покуда не истечёт назначенный Зерваном срок — девять тысяч лет, по прошествии которых Дух Зла сгинет и воцарится Ахура Мазда. [2]

Возникает вопрос, почему Зерван не может назначить Ангра Манью владыкой мира на одну секунду? Почему на тысячи лет? Мифология обычно никогда не парится над пояснениями. В то время как в нашей жизни добро — это долгий и вдумчивый поиск оптимального решения, который включает в себя объяснение, как и почему вы поступили именно так, а не сяк.

Реальные религии часто вводят некие особенности сеттинга, в рамках которых те или иные действия богов оправдываются, даже если в нашем они выглядят изуверством. Наиболее известным примером тут служит зороастризм — в рамках его мифологии все негативные аспекты бытия вызваны скверной Ангра Манью. Некоторые действия сами по себе могут усиливать скверну. Я уже говорил, что к таким действиям относится анальный секс, захоронение тел в землю, испускание мочи на землю, болтовня во время еды, кремация, переноска трупа в одиночку и так далее. Некоторые существа, например, геи, негры и люди, в одиночку транспортировавшие трупы, сами по себе являются разносчиками скверны (и если первые двое уничтожаются, то последние приговариваются к пожизненной изоляции). Средствами защиты от скверны служат инцест и омовение мочой коровы. Данный сеттинг, конечно, логичен, но с точки зрения нашего мира выглядит как полный бред, так как действия, вызывающие скверну и уменьшающие тут совершенно произвольны. На самом деле бредовые заповеди всех религий связаны именно с тем, что, по представлению верующих, в мире действует ритуальная скверна. Скажем, именно поэтому в христианстве запрещено писать на Восток и становиться священниками тем, кто потерял (неважно при каких обстоятельствах) анальную девственность. О таких заповедях современные верующие едва ли знают, но они есть и обусловлены именно понятиями о ритуальной скверне. Также от христианского священника требуется снять сан при совершении хотя бы одной мастурбации. Интересно, сколько священников об этом знают, не говоря уже о том, чтобы действовать сообразно этим правилам?

Иногда, я встречал и такое в зороастрийских текстах, что у персонажей даже возникают моральные дилеммы:

Заратуштра спросил Ахура Мазду:

— Что имеет большую ценность — телесный мир или Атар, Огонь Ахура Мазды?

— Огонь, — ответил Ахура. — Атар, тысячеубивающий дэвов бесплотных, священная огненная стихия. Она ценнее телесного мира, ибо, если бы не было Огня, не мог бы существовать и мир. Я сотворил Огонь из собственного разума, а его сияние — из Бесконечного Света Анагранам Раучама.

И бог поведал Заратуштре, как перед сотворением мира он совещался с Амеша Спента и язатами. На том совещании присутствовал и Огонь. Плача и рыдая, Огонь просил не создавать его в телесном мире — не давать ему материального воплощения Спеништа: ведь если будет создано пламя, люди станут неподобающим образом с ним обращаться, осквернять его и сжигать в нём мусор. Выслушав все жалобы, Ахура Мазда спросил Бессмертных Святых:

— Если я внемлю Огню и не создам его в телесном мире, я не смогу сотворить мир. Что же лучше — сотворить мир или оберечь Огонь?

Бессмертные Святые решили, что мир должен быть сотворен и, значит, нужно создать материальное воплощение Огня — пламя Спеништа. Огонь воспротивился было этому решению, и тогда ему было объявлено устами Творца, что всякий, кем [Огонь] будет недоволен, попадёт в ад.

И Ахура Мазда спросил Заратуштру:

— Чья, по-твоему, душа — наиблагостнейшая? Кто принёс в этот мир несказанное благо?

— Керсаспа, — ответил Заратуштра.

— Так смотри же! — сказал Ахура Мазда и вызвал душу Керсаспы.

Керсаспа явился из преисподней и стал просить Заратуштру о заступничестве. Но Ахура сурово сказал: