Дополнение: как описать светлый моральный конфликт добра и добра. (2/2)
— Я понимаю, — сказала она задумчиво. — Я понимаю теперь. Этот сад — как Хлев. Он куда больше внутри, чем снаружи».
То есть суть такой позиции в том, что практическая проблема-то не в мире, проблема в тебе, в том, что тебе больно от чего-то и надо убрать не нож, а перестроить себя так, чтобы было не больно. Это совершенно логичная точка зрения. Скажем, некий человек страдает от собственной гомосексуальной ориентации, а второй — нет, для него она не порок, он ею наслаждается и проблемы в его жизни она не составляет. Таким образом, как не трудно заметить, проблемы можно избежать, если не воспринимать её как проблему. А если ты можешь приспособиться так, чтобы проблема перестала для тебя быть проблемой, то и делать надо так. И когда над тобой нависает великая и могущественная сила, разве не разумно с ней слиться, чем с нею вести тщетную борьбу? Ибо страдают лишь те, кого эта сила отвергла. Лаконичнее всего это иллюстрирует финал «Тени над Иннсмутом» — главный герой ужасается мерзким монстрам, но понимает, что он — один из них: потому он смиряется с этим и готов с оптимизмом влиться в сообщество монстров:
«Я пока решил не накладывать на себя руки, как это сделал дядя Дуглас. Правда, я купил автоматический пистолет и однажды едва было не совершил роковой шаг, но какие-то сны все же удержали меня. Жестокие, наиболее пронзительные ночные видения стали постепенно стихать и сглаживаться, а вместо того меня стало необъяснимым образом манить в морскую бездну. Во сне я часто слышу и совершаю странные вещи, а когда просыпаюсь, то ощущаю уже не ужас, а самый настоящий, неподдельный восторг. Я не верю в то, что мне придется дожидаться полной перемены, на что было обречено большинство других. В противном случае отец навечно упрячет меня в сумасшедший дом, как он поступил с моим несчастным кузеном. Внизу меня поджидало нечто неслыханное и великолепное, и скоро я встречусь с ним. Йа-Р’лия! Ктулху фхтагн! Иа! Иа! Нет, я не застрелюсь — я создан отнюдь не для этого!
Я разработаю план бегства моего кузена из той лечебницы в Кэнтоне, и мы вместе отправимся в сокрытый восхитительной тенью Иннсмаут. Мы поплывем к тому загадочному рифу и окунемся вглубь черной бездны, навстречу циклопическим, украшенным множеством колонн Й’ха-нтлеи, и в этом логове Глубоководных обретем вечную жизнь, окруженные всевозможными чудесами и славой».
Иной пример — поведение адептов Слаанеш из Вахи — для них главное — получать удовольствие, вне зависимости от чего — важно не то, что ты делаешь, а важно — приятно ли это тебе. Каково это, ужасно мучить себя, чтобы в один момент испытать величайшее наслаждение от прекращения этой муки? Интересно, что бы об этом великолепии и об этих чудесах подумали бы Юдковский и Клайв Льюис — и если они выскажут своё «фи», то не уподобятся ли они гномам, запертым в хлеву, когда отвергнут идею Слаанеш пытать себя добровольно ради того, чтобы испытывать удовольствие, окупающее пытки, в те минуты, когда с целью вызова этого удовольствия, данные пытки будут прекращаться?
Конечно, когда позиции состязаются друг с другом на суде читателя, в дело вступает пристрастие автора. Тот же Юдковский — трансгуманист, но он ещё и человек, потому как человек не может одобрить слишком радикальный трансгуманизм, вроде загрузки сознания в виртуальный мир, подобный идеальному раю. Позиции SEELE и Всадников, как бы они не были хорошо обоснованы, не могут быть мною одобрены. Я — рациональный релятивист, потому не могу одобрить сверхценничество SEELE, как и стремление Всадников всех убить, пусть хоть я и считаю, что этот мир — зло, я считаю, что не надо убивать себя, а надо жить в этом мире, сводя зло к минимуму. Позиция культистов Ктулху более интересна, так как они, подобно адептам теоцентрических религий, считают, что необходимо перестроить мир под вкусы верховного бога, но в отличие от христиан и им подобных, культисты Ктулху не несут ерунды о том, что вкусы Ктулху объективно лучше вкусов человека (во всяком случае, наиболее адекватные культисты) — они говорят, что Ктулху сделает следующее, мы готовы ему помочь, вы можете сделать выбор — за Ктулху вы или не с Ктулху — если вы будете с ним, то рай Ктулху вы будете видеть так, как его видит он сам, а если нет — то вы увидите не рай, а свинарник. Точнее кальмарник. И вам будет там плохо. Но это ваши проблемы, Ктулху вам не обязан, вы ему не обязаны, свобода воли — наша всё. То есть это позиция христиан, индуистов и прочих теоцентристов, только интеллектуально честная. Да, я не могу разделить эту позицию, потому что я всё ещё человек и рациональный релятивист — для меня интересы Ктулху и его культа — это интересы враждебной мне стаи, потому я могу их понять, в конце концов мы все делаем так, как нам хорошо — но не принять.
Вот по поводу позиции команды умеренных леваков и радикальных леваков, я не знаю, кто из них прав. Бездействие Каору и Синдзи основано на том, что они просто не знают, как поступить правильно. Тут героев можно понять — умы на протяжении тысячелетия бились над вопросом, как нам обустроить Россию. С чего один Каору, который просто человек, пусть и с суперсилой, должен решить этот вопрос только потому, что он может глобально что-то изменить (потому что у него есть суперсила, которой нет у простых людей). Гендо уверен, что он знает, как нужно добиваться своего, пусть даже он понимает, что надо замарать себя, но без замара, по мнению Гендо (и его команды), ваши идеалы ничего не стоят. Идеалы, с такой точки зрения, стоят того, сколько крови ты готов за них пролить, а если ты ничего не делаешь при возможности это сделать, просто боясь замарать себя, то ты — предаёшь свои идеалы.
«— Знаю, один человек никогда не поймёт другого и глупо на это надеяться, потому, я думаю, важно бороться за свои идеалы. Так практичнее, чем думать о том, что кто-то твою позицию не примет, — обратил внимание Синдзи.
— Я вмешаюсь в ваш разговор, — появился тут Шут [резонёр команды Гендо]. Виктор настороженно и неодобрительно поглядел на него. Сагара интуитивно тоже ощущал постоянную опасность, исходящую от этого человека. — Синдзи, ты говоришь, что за идеалы нужно бороться. Но ты же понимаешь, что насилие — самый эффективный способ борьбы?
— Вы имеете в виду… что я мог бы подговорить Каору-куна силой принудить все страны повиноваться? — понял Синдзи.
— Вот именно, — подошёл Шут. — Твои слова о борьбе за идеалы имеют смысл только, если ты готов пролить кровь. Ты понял, что склонить к пониманию и принятию твоих идей других не всегда возможно. Многие люди считают, что есть смысл мириться с иной точкой зрения. Да, так можно, но если ты не имеешь силы их заставить. А вот представь, что у тебя есть сила заставить других подчиняться себе? Ты будешь применять силу?
— У-ум, не знаю, Ларкин-сан… — Синдзи не смог пока ничего внятно сказать.
— Тогда это значит — твои слова пустой звук. Идеалы требуют крови и борьбы, а борьба и кровь сразу сделают тебя едва ли лучше твоих оппонентов. Так я вижу, Синдзи, ты не готов ради идеалов марать руки, да? Да, верно, — рассуждал дальше Шут, — легче читать проповеди, чем что-то делать, верно? Одно дело, когда у тебя нет ничего, кроме проповедей. Но у тебя, Синдзи, есть рычаг покруче проповедей, не так ли?
— Что вы имеете в виду?..
— Склонить Рей и Каору на свою сторону, установить планетарную диктатуру, заставить всех силой ликвидировать частную собственность, заставить силой богачей отдать свои бриллианты в обмен на еду для того голодающего африканца, о котором ты говорил. Если ты, Синдзи, ничего не делаешь для этого, если ты готов выкинуть меч, который сама судьба вложила в твои руки, то, подумай, чего стоят твои убеждения?
Таковы были слова Шута — и Синдзи действительно над ними глубоко задумался».
Честно говоря, я не знаю, кто из них прав. Моя симпатия на стороне Каору-Синдзи, но она обусловлена лишь сочувствием к их незнанию, что делать, к нежеланию причинить кому-то лишний вред, к желанию оставаться в пределах закона и опасению раскачивать лодку. Каору просто человек в плане сознания, но будь он чем-то иным, нежели человек, то это не делало его позицию более основательной — как противоположность роли Каору, я противопоставляю роль Ктулху — Ктулху есть бог, непостижимый и сверхчеловеческий во всех отношениях — и проблемы он решает так, как, по человеческим же представлениям их решает идеальный, с точки зрения теоцентристов, бог — то есть тупо силой, тупо для себя и мнения человека не спрашивая. «Так ли сильна твоя тентакля, как тентакля Ктулху?» Но и Ктулху — честен: он действует как лучше со своей колокольни, но он не виноват, что у него именно такие представления о лучшести, глупо упрекать в том Ктулху (и Слаанеш тоже, и Всадников Апокалипсиса), что Великий Жрец имеет такие представления о прекрасном, а не иные. В свою очередь и к Гендо я могу проявить симпатию, так как он поднял задницу с дивана, чтобы изменить мир, который полон зла и с которым нельзя мириться, с которым я сам мириться не намерен.