5 (2/2)

— Ты кажется что-то перепутал сейчас, не находишь? — Тэхен не срывается, дает шанс исправиться самому. Держит себя в руках.

Чонгук приехал к нему, чтобы остыть, а не распаляться сильнее.

— Я не умею, Тэхен! — срывается. — Не умею, никогда не делал, меня не учили!

Машина останавливается слишком резко, в них чудом не влетают сзади, начиная сигналить от злости. А на Чонгука смотрит омега этими довольными глазами, чему-то улыбается лишь уголками губ, и отворачивается к дороге, смотря прямо перед собой.

— Никогда не поздно учиться.

Чонгук смотрит злобно, очень недовольно, в отличии от самого парня. А Тэхен услышал то, что хотел. Услышал причину, по которой в голове эти установки стоят. Его не учили. Но он станет тем, кто покажет, что можно по-другому, без разделения. Его только искренне поражает то, как воспитывали чистокровного альфу. Потому что в голове это всегда вызвало мысли о мудрости, благородности, воспитанности, уважении. Но на самом то деле все совершенно не так…

Поразительно то, какую жестокость в нем взрастили, эту ненависть к миру, ко всему окружающему. Единственное, что понимает Чонгук – он выше остальных, лучше, смотреть нужно исключительно сверху вниз. Омега вряд ли забудет то, какое впечатление оставлял о себе альфа после первых встреч, потому что он отходил от них ещё по несколько дней. Но сейчас он совершенно не такой, но только рядом с ним, и это тоже поражает, потому что Чонгук ни с кем себя так больше не ведет, огрызается на каждого человека, с кем видит Тэхена, не воспринимает даже его родного отца, что также пугает, но слушается его…

По альфе видно, что его мучает то, как весь он отзывается на омегу, для него это абсолютно непонятно, неправильно, потому что «омеги – ничто», он никогда ни во что их не ставил, а теперь что получается? Тэхену хочется ему помочь, рассказать обо всем, но для этого нужно время, к этому нужно подводить постепенно. И сейчас он покажет ему, что готовкой может заниматься каждый.

Единственное, что не учел Тэхен, это то, что Чонгуку совершенно не свойственно скупаться продуктами самостоятельно, находиться в окружении обычных людей, сталкиваться с ними плечами… Ещё и в таком состоянии, как сейчас.

— Тэхен, — понижает голос, угрожающе. — Честное слово, ещё один косой взгляд на тебя, и я вырву этому человеку все конечности, — выдает неожиданно, заставляя омегу замереть с тележкой в руках.

Чонгук врезается в него, но не отходит ни на шаг, только прижимается плотнее, нарушая сегодня все личные границы парня. Он наклоняет голову к тёмным волосам, которые ещё пару часов назад забыли, что были уложены, и ныряет в их густоту носом, жадно втягивая запах лесных ягод, что так идеально сочетается с родным ароматом омеги. Он все никак лично не поинтересуется, чем пахнет его драгоценный.

Так хочется стоять целую вечность, всю отведенную ему жизнь, чтобы омега не отвергал, не отдалялся, чтобы позволял. Тэхен чему-то хмурится и смущается одновременно, открывает рот, что-то говорит, но его не слышат, потому что полностью погружены в свое сознание, где только они вдвоём и никого больше. Чонгук игнорирует его, пока не получает локтем в солнечное сплетение, теряясь.

— Маленький, — хватает воздух. — Ты кажется слишком поверил в себя, — заглядывает в глаза, что направлены на него, но те совершенно не страшатся, а его и не пугают. — Не рекомендую этого делать, — сверкает своими айсбергами, поднимая уголки губ в недобром оскале, чтобы припугнуть, но настоящая улыбка хочет вот-вот сорваться. — Иначе тебе будет очень больно, — неожиданно ощутимо сжимает локоть, что нанес удар, заставляя самого омегу удивиться, пробудившейся неконтролируемой силе.

— Эй, парень, — ошибка, которая может стоить жизни. — Ты делаешь ему больно, — дергают Чонгука за ту самую руку, в которой находился локоть Тэхена, заставляя выпустить его из хватки.

Не нужно заглядывать даже на дно вечно холодных равнодушных глаз, чтобы увидеть пробудившееся желание убить, сделать больно настолько, что перепонки лопнут от чужих криков о мольбе сохранить жизнь. Тэхен совершенно не представляет, как будет это останавливать, но он должен. Чонгук смотрит в омежьи глаза, в момент меняясь в лице, пытаясь найти в них спасение для того, кто посмел приблизиться, дотронуться, окликнуть его, как нечто ничего не стоящее. Дыхание в который раз за день тяжелеет, и контролировать собственную ауру уже невозможно, она просачивается, вырывается. Ее настолько много, что больше нет терпения сдерживаться. Там, в омежьих глазах, испуг и волнение. За него. За Чонгука. Не за какого-то там альфу, который осмелился влезть в их разговор, который может очень сильно пострадать. А за него… За сильного, неконтролируемого в ярости, за того, кому точно больно не будет, кто не пострадает… Но омега все равно переживает, ищет в голове способы, как остановить вновь просыпающееся чудовище, к которому подход ещё не найден.

Голова поворачивается на альфу, что отпускает руку только тогда, когда чувствует, что полез туда, куда не стоило. У того в глазах растерянность, не понимает, как мог не почувствовать, кто перед ним. Влез туда, где затаился монстр. Чонгук уже наслаждается чужим поражением, этой неудачной попыткой выставить себя защитником перед омегой, который в помощи и не нуждается. Этот особенный парень сам за себя постоять может, он единственный, кто сможет. Его буквально распирает от вновь ожившей ярости внутри, там все бурлит, как под самым настоящим огнём. Он склоняет голову к плечу, улыбаясь в ненормальном оскале, когда альфа перед ним пытается сделать шаг, но падает на ровном месте, смотря на мужчину снизу вверх. Чужие ноги подкосились, не удержали.

Вот этот ракурс правильный, они только снизу смотреть и должны.

Все.

— Чонгук, хватит, — тяжело дыша.

Тэхен поражается, что сам ещё на ногах стоит, но смотрит в пол, ухватившись за ткань собственной толстовки на альфе. Он склоняет голову перед ним, но на колени не опустится. Не позволит управлять собой. Все тело словно в огне, от этого тяжело соображать, понимать происходящее, слабое тело омеги не может держаться под этим напряжением, от чего злится. Тэхен ведь сам по себе парень строптивый, дерзкий, позволяющий себе больше, чем положено.

— Ты не имеешь права так делать сейчас, — позволяет себе рычать на него. На Чонгука.

Омега рычит на него.

Внутри ощущения странные, их много и они разные. Но четче всего то, от которого ладони снова в кулаки сжимаются, не позволяя себе сделать того, что инстинкты требуют. Ни за что не обхватит эту тонкую шею в порыве гнева, не причинит той физической боли, которую хочется. Потому что это его убьет. Но то жжение в груди, что называется ненавистью, просыпается и его нужно выпустить. Потому что Чонгук никогда не позволит так с собой разговаривать какому-то омеги. Сейчас не может позволить даже этому, что стоит перед ним на ногах из последних сил, что выбрал не тот подход, не нашел способа справиться с чужими желаниями в этот раз.

Тоже совершил ошибку.

— Не смей говорить со мной так, — напирает на своего хрупкого мальчика, злится, давит, заставляет глаза увлажниться от тона, от обиды. — Ты, жалкое подобие человека, созданное лишь для ублажения альф, тех, кто выше тебя, — дышит, дышит, дышит. — Будешь открывать свой рот только тогда, когда надо будет принять член, — злится, злится, злится.

Его давление становится слишком тяжелым, слишком сильным. Тэхен больше не может выдерживать, ноги не держат, падает на колени перед тем, кто в очередной раз заставил ощутить этот ужас, заставил бояться себя до неописуемой дрожи в теле. Чонгук показал себя снова, во всей красе, самым лучшим альфой. Тем, с кем хочется до конца своих дней.

Омега ощутил себя куском дерьма.

Тэхен стоит на коленях, а Чонгуку это совершенно не нравится. Тэхен бесшумно льет слезы на грязный пол, который размыт перед глазами, Чонгуку и это не нравится. Этот омега не создан для того, чтобы стоять перед кем-то на коленях, чтобы лить такие горькие слезы. Вокруг столпились люди, что раздражает. За ними наблюдают.

— Не могу п-поверить, — захлебывается собственными слезами, глотает слова, пытаясь произнести их снова и снова, чтобы поняли, что говорит, чтобы речь была внятной. — Что ты… — задыхается от накатывающий истерики, не может ничего вытянуть из себя, не получается передать словами свое разочарование.

Внутри отчего-то больно, там что-то трескается. От чужих слов обидно настолько, что пальцы впиваются в ребра ладоней, желая причинить боль тому, кто смотрит на него сверху вниз, тому, кто унизил. Он, Тэхен, никогда в жизни своей не был легкодоступным, опошленным и извращенным. И он не заслужил услышать в свой адрес то, что услышал. Никто не заслуживает. Он впервые понимает всю ту глубину установок, что стоят в чужой голове, по отношению к омегам. Чонгук не просто считает себя выше, он их ненавидит всем сердцем, в прямом смысле слова считает ничем. Но сейчас в груди больно не за всех.

Больно за себя.

Мысли носятся хаотично в голове, не замирает ни одна. Но Тэхен снова считает себя полным дураком. Потому что именно сегодня, за десять минут до всего этого, он решил попробовать… Попробовать принять этого альфу, научить его всему хорошему, перезагрузить голову, сбросить до заводских настроек, чтобы изменил свои взгляды на многие вещи.

Был готов ощущать к нему что-то хорошее.

— Тэхен… — почти беззвучно.

Собственное сердце кровью обливается от картины перед глазами, даже в первую встречу не сделали того, что сделали сейчас. Чонгук ещё ни разу не был с ним настолько жесток, а это ведь лишь жалкая часть его огромных возможностей. Надави он чуть сильнее, может убить, не прикоснувшись и пальцем.

Его маленький, хрупкий омега стоит перед ним на коленях, ревет навзрыд, не может себя в кучу собрать. Чонгук не может поверить, что это он довел его до такого. Его… Тэхена. Мальчика, который и без того чувствительнее всех относится к любым изменениям в теле альфы, который чувствует его в несколько раз сильнее. Мальчика, который сегодня ушёл ради него с учебы, который пару минут назад смущенно улыбался, давая локтем в солнечное сплетение. Потому что понял, что Чонгука напрягал не факт многолюдности, а собственная ревность. От смущенного омеги не осталось и следа. Его растоптали, не прикоснувшись и пальцем. Втоптали в этот самый пол дешманского супермаркета. Оскорбили прилюдно, выставили непонятно кем.

— Иди сюда, — к нему наклоняются, пытаются поднять с пола.

— Н-не трогай, — почти не разборчиво. — Отп-пуст-ти-и, — хватает жадно воздух, которого не хватает из-за накрывшей истерики. Толкает его, не позволяет прикоснуться.

Он этого не хочет, больше не позволит. Не может выносить.

Чонгук не слушает, сдерживает все толчки в грудь или лицо. Ему совершенно плевать сейчас на поведение омеги, потому что его срочно нужно увезти отсюда, срочно нужно остаться наедине, нужно извиниться.. Альфа никогда этого не делал, но хочет очень постараться. Тэхен дерганый, упрямый, его невозможно поднять.

— Тэхен, пожалуйста, — голос отчего-то сдавленный, сожалеющий.

Чонгук зажимает его руки между телами, поднимает с пола, не ослабляя хватки, потому что иначе тот вырвется. На окружающих плевать, эти зеваки уже через полчаса забудут увиденное. Он несёт дрыгающегося омегу на выход, старясь контролировать силу, с которой сжимает, потому что понимает, что может что-нибудь сломать. Не перестает крепко держать даже, когда останавливается у машины. Хрупкое обмякшее тело прижимают к дверце, тот устал сопротивляться, уткнулся лицом в грудь и плачет…

Так сильно плачет, что хочется самого себя придушить. Уничтожить за то, как обидел своего мальчика. Позволил себе показать то, что всегда прятал, скрывал от него. Чонгуку жаль, искренне жаль. Но он вот такой… неконтролируемый, ужасный, мерзкий, отвратительный. Его таким воспитали и, увы, ему уже тридцать один, а не восемь, чтобы взять и изменить свою сущность. Чонгук старается. Ради него. И ему удается это с огромным трудом.

Но он ни за что не оставит его. Не позволит ни с кем быть, никому не отдаст. Как бы больно не сделал, как бы самому тяжело не было. Не готов его отпускать.

— Ты мне отвратителен, — сквозь слезы. — Ты ужасный до безобразия, — возобновляет попытки вырваться из тисков. — Не хочу, чтобы ты трогал меня, отпусти!

Никогда. Ни за что на свете.

— Я говорю отпусти меня! — кричит, пока очередная волна слез топит его. — Отпусти! Отпусти! — снова обмякает.

— Мне очень жаль, — Чонгук прижимается щекой к чужой макушке, прикрывая глаза. — Я не должен был такое говорить, не имел на это права, — в груди все сдавливает, что-то непонятное в горле застряло, говорить мешает. — Но я никогда не отпущу тебя, — как приговор. — Не смогу.

Выбора не остаётся. Сейчас можно только позволить этим рукам крепко держать себя, пока ткань собственной толстовке на альфе мокнет в районе груди от количества проливающихся на нее слез. Истерика берет свое, лишает последних сил, выматывает, опустошает. Этого альфу хочется уничтожить, задушить, избавиться от него навсегда. Но Тэхен позволяет усадить себя на переднее сидение, пристегнуть ремнем.

Пока они едут до дома омеги тишину салона нарушают лишь периодические всхлипы – остатки истерики. От хорошего настроения Тэхена не осталось и следа. Он выжат как лимон, нет абсолютно никаких сил, они остались там, на полу супермаркета, придавленными альфой, его силой, злостью. С собой забрать не сумел.

Тэхен ничего не говорит, когда они останавливаются у дома, когда альфа берет его на руки, предварительно найдя ключи в рюкзаке. Он не говорит ничего и тогда, когда оказывается на диване, когда перед ним опускаются на колени, уткнувшись лбом в колени, обхватив бедра с двух сторон. Ему хочется снова разреветься, но только сейчас от другого…

В груди щемит от такого Чонгука.

Думать страшно, но этот поток мыслей заполняет голову. Когда он успел? Когда проникся к альфе чувствами? Почему сейчас ему его жаль? Это «почему» является его спутником с тех самых пор, как они с Чонгуком встретились. Но ни на одно не найти ответа. Потому что жаль почему-то, чувствуется что-то тоже почему-то. Но ведь это «почему-то» не ответ.

— Я прошу у тебя прощения за себя, — глаз поднять на омегу не может. — Прошу прощения за то, что обидел, что сказал те ужасные слова. Мне искренне жаль, Тэхен, — его голос дрожит, а омега перестает дышать. — Я о тебе так не думаю, сейчас не думаю, — признается. — Потому что с каждой нашей встречей ты заставляешь меня менять свое мнение об омегах, особенно о тебе. И это… — Тэхен слышит что-то похоже на всхлип. — Это чертовски сильно противоречит тому, что я думал всю свою жизнь. И это тяжело…

Тэхен поверить не может своим ушам. Забыл как дышать от чужой искренности, от того, насколько велико чувство сожаления. Он наклоняется к чужой голове, утыкаясь своим носом в волосы. От альфы пахнет лесом, древесиной и хвоей. От него пахнет свежестью и простором. И Тэхен жмурится до белых мушек перед глазами, прежде чем прошептать:

— Все хорошо, — а так ли это? — Я верю тебе, — но это ещё не всё. — И прощаю тебя.

Чужие плечи облегчённо опускаются, словно с них сняли груз весом в тонны. Чонгук осторожно поднимает голову, чтобы с нее убрали свою, и заглядывает в глаза своими блестящими. Не верит.

— Так просто…? — искренняя растерянность.

— Разве тебе сейчас было просто? — в глазах омеги откуда-то тепло и с ним смотрят на него. — Я так не думаю, — касается ладонью щеки, приближается, чтобы коснуться собственным лбом чужого. — Но, пожалуйста, — прикрывает глаза. — Не обижай меня никогда. Я не вынесу твоего давления, твоих слов, Чонгук.

В них слишком много ненависти. Слишком много злобы.

Чонгук дает обещание и закрепляет его поцелуем. Касается соленых губ совсем невесомо, со всей присущей ему осторожностью, с некой робостью. И он впервые ощущает такую бурю эмоций от одного лишь касания к чужим губам. Его накрывает неизвестное чувство, когда ему отвечают, поддаются вперед. Когда Тэхен сам поднимает его с колен, обхватывая лицо руками и медленно опускаясь на спинку дивана, чтобы позволить альфе нависнуть сверху, запуская руку в густые волосы и упираясь ладонью в мебель за ним. Чонгук сминает губы медленно, подстраивается под омегу, учится быть аккуратным, бережным. Каким никогда не умел быть. Тэхен сам целует в ответ, сам раскрывает рот, позволяя углубить поцелуй. Не ведает, что творит, но не сожалеет. Этот альфа вырастил в нем чувства к себе, тщательно скрыл, но их в себе все равно нашли и очень удивились. И сейчас… когда собственный язык сплетается с чужим, чувствуют лишь трепет внутри. Чонгук напряжен, это чувствуется, но на подсознательном уровне понимают причину. И она одна – страх. Альфа осторожничает, боясь спугнуть свою добычу, которую ни за что не сожрут, не уничтожат. Тэхен лижет нижнюю губу, сталкивается с языком в нежном танце, и выдыхает горячо, стоит хватке на волосах усилиться. Чонгуку держать себя в руках сложно, он никогда ранее не был нежным, а все новое – тяжело. Потому начинает распаляться, перемещает омегу на горизонтальную поверхность, чтобы устроиться между ног, которые сам для себя раздвинул, чтобы прижать его всем своим телом к дивану. Он грани не переходит, чувствует ее, но никак не может перестать целовать эти сладкие губы. Прикусывает нижнюю, оттягивает, чтобы вновь толкнуться языком в жаркий рот.

— Чонгук… — отстраняется, чтобы заглянуть в глаза. — Нужно остановиться, — шепчет, смотря на губы, что облизывают от сладости поцелуя.

А Чонгук и сам это понимает, потому что не уверен, что сможет сдержать себя позже. Ему сейчас хватит и того, что позволили, поэтому он в согласии кивает головой, но не находит в себе сил встать с омеги, наваливаясь на него всем телом, утыкаясь носом в шею. Так хорошо, так не думается ни о чем. И совершенно не хочется уходить. В его волосы запускается рука, перебирая пряди и массируя кожу головы. Хочется спать, от этой ласки хочется раствориться, стать лужей.

— Могу я остаться у тебя сегодня? — шепчет, очень надеется на согласие. Тэхен замирает на мгновение. — Пожалуйста, мне это необходимо сегодня.

И не уверен, что перестанет нуждаться в этом после. Если сейчас ему дадут положительный ответ. А омега молчит, ничего не отвечает, обдумывает, но его не торопят, не давят. С разумной стороны надо отказать, нельзя позволять альфе оставаться так близко, в собственном доме. Но Тэхен чувствует себя сегодня самым неразумным человеком.

— При одном условии, — не нарушает атмосферу, говорит также шепотом. — Что ты не будешь нарушать моих правил, будешь слушаться и не будешь давить.

Тэхен чувствует себя дураком, а Чонгук чувствует, что сейчас он самый счастливый человек в мире. И он постарается сделать все, чтобы не разочаровать этого мальчика, чтобы он не пожалел о принятом решении.