4 (2/2)

— Что так смотришь? — склоняет голову к плечу, окутывает холодом глаз.

Чонгуку лишь отрицательно машут головой, мол ничего, и выходят из кабинета. Мужчина подходит к столу, смотрит время на телефоне, показывающее приближение обеда, и почему-то чувствует тоску. Это чувство ему знакомо из детства, поэтому может его охарактеризовать. Тоску по одному конкретному человеку, по омеге, что вероятнее всего сейчас сидит на парах.

В кабинет входит его помощник, правая рука, брат, друг, кому как угодно, кидая папку с документами, которые Чонгук просил принести не его. Он отвлекает его от мыслей, от того самого чувства, что заставляет альфу желать сорваться с места и поехать к тому самому, чтобы поближе.

— Что такое Хо? — садится на стол, пытаясь в глазах прочесть то, из-за чего друг пришел лично.

— Ты меняешься, — садится на диван в углу кабинета.

И эти слова не звучат как-то радостно, а полностью наоборот. Им недовольны, не нравятся эти перемены, появившаяся некая мягкость.

— Тебя все сотрудники уже обсуждают и почему-то продолжают здесь работать, — вскидывает бровь, откидываясь на спинку в расслабленной позе. — Я ни за что не поверю, что ты не слышишь и не видишь. Что такое? Этот омега плохо на тебя влияет.

Чонгук не хочет этого слышать. Не хочет, чтобы хоть кто-то что-то плохое говорил о том, кто с ума его сводит, открывает кругозор, открывает способность чувствовать и наслаждаться. Чонгук не позволит говорить плохо о Тэхене, его это из себя выводит. Желание защищать просыпается стремительно. Альфа внутри скалится, рычит, злится. Требует наказать того, кто слово плохое кидает в сторону их драгоценное творение бога.

— Не смей, Хосок, — альфа сжимает зубы до скрежета, кулаки до побеления костяшек.

— Что ты сделаешь? Начнешь кидаться и на своих родственников тоже? — резко встает с дивана, приближаясь. — Совсем с катушек слетел? Забыл, кто ты и где твое место? — смотрит в глаза, между ними расстояние совсем небольшое, небезопасное.

А Чонгук дышит глубоко, пытается контролировать себя, держать в руках. С Тэхеном получается, значит и сейчас должно. В нем агрессия просыпается, разгорается все больше и больше, а альфа внутри с цепей медленно срывается, свое защищать готовится.

— Похоже, это ты забыл, где твое место, — рычит, сдерживает себя из последних сил.

В кабинет стучат и входят без разрешения.

— Извините, что отвлекаю, но тот омега, которого привезли пару часов назад… — парень в дверях мешкается. — В общем, он какой-то дикий, и мы не справляемся.

У Хосока какая-то улыбка непонятная на губах появляется, он смотрит на Чонгука, затем хлопает по плечу, мол, я тебя понял, и уходит. Только вот альфе это не понравилось, предчувствие отвратительное, потому что Хосок не просто так пришел, не просто так все это сказал. У него в голове что-то созрело, что-то страшное и гениальное, но только в этот раз Чонгук с ним не согласится, он почему-то уверен в этом. Поэтому он переходит на новый этап – пишет омеге, чтобы у того был его номер и он мог позвонить или написать в случае чего.

И Чонгука даже не удивляет, что Тэхен в очередной раз злится на него, потому что не давал свой номер. Омега этот в нем кровь заставляет бурлить, и его за это не хочется размазать по стенке или придушить. Нет, хочется иногда, конечно, но не больше, чем не. Поэтому он игнорирует чужую гневную тираду, направляясь в кабинет, где наблюдает обычно за процессом пробы товара.

Ему здесь скучно, неинтересно, плохо видно, поэтому он приходит посмотреть лично, как того самого «дикого» омегу ставят на место. Жестоко, до крови, стекающей по внутреннем стенкам бедер, до жгучих слез, обжигающих щеки, до криков, раздирающих горло. И Чонгук видит вместо этого омеги своего мальчика, когда тот все ещё брыкается, пытается спастись из последних сил. Его мальчик смотрит на него с той самой болью и разочарованием, которое показывал уже дважды, который просит его помочь, слезно умоляя, просит остановить эти энергичные толчки в его тело, рвущие неподготовленные стенки, причиняющие уничтожающую боль. Омегу хватают за волосы, вынуждая встать на колени, прижимают к мужской широкой груди и сдавливают тонкую шею, не останавливаясь ни на минуту, не давая и шанса на спасение от боли. Чонгук бы этим видом чужих мучений наслаждался, но не сейчас, когда почему-то образ того самого особенного мальчика в голове, которому делают больно. Не может на это смотреть, не хочет, выходит из комнаты пыток для омег под болезненные крики, смешивающиеся с плачем и скулежом, под срывающееся горло.

Ни за что не позволит оказаться ему в опасности, защитит, всех собственными руками уничтожит, но не даст причинить боли.

* * *</p>

На следующий день, после совместной вечерней поездки, Чонгука не оказывается на парковке, чему искренне удивляются и Тэхен, и его отец. Потому что того уже привыкли видеть каждый день оба. Но он не приезжает ни через два дня, ни через четыре, что очень странно. Не то чтобы омега волнуется за него, он уверен, что с альфой ничего серьезного случится не может, но на него это все равно не похоже. Тэхен не знает, почему так зацикливается на этом, ведь мечтал о том, чтобы его перестали преследовать, доставать своим присутствием, оставили в покое, исчезли навсегда. А сейчас, когда альфы нет почти неделю, это не покидает его мысли.

Тэхен не хочет признаваться самому себе, что за месяц, что знаком с Чонгуком, привязался к нему и сам, несмотря на легкий страх, что все ещё живет внутри по отношению к нему. Этот мужчина ведь странный такой, вечно ведет себя по-разному, не знаешь, чего ожидать, он опасный, вселяющий ужас, панику, заставляет трястись. А ещё он внимательный, умеет волноваться и заботиться, переживать. Да, он делает это всё в своем жестком характере, показывая ревность, собственничество, власть, но он умеет. А если сильно постарается, то может и контролировать себя, держать в руках, тогда Тэхен его вообще не боится.

И начинает привыкать к чужому характеру.

— Алло? — омега плетется по ещё светлой улице домой, сегодня отец не смог его забрать.

— Тэхен? — голос звучит измученным, приглушенным. Он заставляет омегу напрячься. — Почему ты звонишь? Что-то случилось?

На языке крутится, что случилось его отсутствие, но ни за что не озвучат это, сверху ещё дав себе подзатыльника, за такие мысли.

— Нет, я иду домой пешком, пока ещё светло, — осматривается вокруг, наблюдая наличие людей. — Отец не смог забрать, а на такси я не поехал, — на том конце провода слышно какой-то странный шум, словно трение постельного. — Решил, что ты захочешь знать, — срывается с губ прежде, чем успевают подумать.

Тэхен слышит тяжелое дыхание альфы и теряется, не понимает, что происходит, почему на него все ещё не орут или наоборот не хвалят за сообразительность. Пытается разобрать шум.

— Чонгук, у тебя все хорошо? — хмурит брови, останавливаясь.

— Д-да, все в полном, — тяжелый вдох. — Порядке.

Тут до Тэхена начинает медленно доходить, что происходит по ту сторону телефона. Он останавливается посередине дороги и расширяет глаза в удивлении, шоке, ужасе. Не уверен, что чувствует. Возможно, что все одновременно.

— Т-ты… — омега хмурится, теряется, хочет быть не правым в своей догадке. — Чонгук…

По ту сторону хрипло и сдавлено рычат, обволакивая смущением того, кого заставили это услышать. Тэхен сбрасывает звонок, не веряще смотря прямо перед собой, переваривая информацию в голове, которой было более, чем достаточно, чтобы сделать выводы и прийти к логическому завершению мысли. Альфа там не спортом занимался, не от усталости так тяжело дышал и еле говорил. И омеге совершенно не хочется в это верить, думать об этом. Но он думает. Чонгук совершенно не ощущает рамок приличия и дозволенности. Он действительно ответил на звонок, занимаясь совершенно неприличными вещами. И Тэхен не понимает, почему он настолько остро держится за эти мысли, почему продолжает об этом думать. Не понимает, зачем вообще позвонил!

— Какой же ты кретин, боже мой, — несильно ударяет себя по лбу, наконец, сдвигаясь с места и продолжая идти.

Звонить не надо было, как и думать о чужом отсутствии на протяжении длительного времени. Почему и зачем – вопросы, не покидающие головы. Тэхен ведь действительно каждый день мечтал, молил, чтобы этот альфа перестал появляться перед ним, перестал играть эту свою игру, которую ведет, ничего не объясняя. Нет, омега, конечно, понял, что целью является он сам, но зачем, для чего, почему, на эти вопросы ему никто не отвечает. Сейчас Тэхен не чувствует былого страха рядом с ним, но и хороших чувств к нему не питает, тогда почему переживал из-за отсутствия? Наверное, это элементарная человечность, не дающая успокоить сознание, которое, понимая, что альфа опасный, а значит и крутится в чем-то опасном, может пострадать. А он, оказывается, и не страдал. Омега беспокоился напрасно, не стоило даже развивать эту мысль с самого начала ее зарождения, когда появилась лишь маленькая ее крупица.

Если альфа развлекался, забыв про него, то это означает лишь одно – надоел. И Тэхен даже радуется, что чужому терпению пришёл конец, ведь это означает, что его больше не побеспокоят. Никто не будет пытаться выжигать в нем дыры, пытаться контролировать и влезать в жизнь, заставлять нервничать и опасаться перейти черту. Тэхену больше не придется подбирать слова, чтобы не испытать злости, чтобы не разбудить ее, ведь сон ее очень слаб. На телефон не перезванивают, а значит и правда можно позабыть об альфе.

Легкие заполняются морозным осенним воздухом, что вот-вот станет зимнем, и улыбка облегчения расплывается на лице. Омега свободен от оков раздражения и нервозности.

* * *</p>

Дом пуст, в нем совершенно никого нет, он позволяет полностью осмотреть свои владения, пряча хрупкого омегу в крепких стенах, защищая от окружающего мира, от людей. Чимин кутается в теплый свитер крупной вязки, под которым обязательно надета футболка, ступает тихо, бесшумно, на его ногах тёплые мягкие носки, которые заглушают присутствие омеги, что и так ведет себя как мышка. Сегодня он впервые остался совершенно один в этом огромном доме, больше его не боятся оставлять, доверяя. До этого дня все боялись, что он что-нибудь с собой сделает, но сейчас этого страха нет, потому что начал говорить. Все ещё мало и по делу, но зато начал.

Этим утром ему прямо задал вопрос один из омег. Чимин предположил, что у него лопнуло терпение.

— Ты ждёшь момента, чтобы умереть в одиночестве? — спросил тот, тыча вилкой прямо в него и хмурясь.

Чимин хмурился в ответ.

— Если бы я хотел умереть, то сделал бы это, даже не добравшись до сюда, — ясно и понятно.

Все за столом затихли, словно даже перестали дышать, но обернулись на звук усмешки со стороны единственного альфы в доме. Юнги ни на кого из них не смотрел, что-то высматривая в своей, уже пустой к тому времени, тарелке. Иногда Чимину он казался странным, витающим в облаках. Иногда ему становилось любопытно узнать, чем тот занимается, раз имеет столько денег. Человеческая жизнь стоит не мало, а это означает, что альфа настолько богат, что омеге и не снилось. Но также Чимину было любопытно наблюдать за ним исподтишка, сидя у лестницы на втором этаже, с которой было хорошо видно зал и его. Альфу, что спасает чужие жизни, не требуя ничего в замен. Омега очень долго принимал то, что находится действительно в безопасном месте, что это не шутки и не игры разума. И не то чтобы он молчалив из-за недоверия и страха, он сам по себе такой. Открывает рот только по делу, мало рассказывает о себе. Чимин закрытый, всегда был и останется.

— Интересно? — у входной двери, которую ещё не закрыли, чтобы не спугнуть хлопком, своим присутствием, стоит альфа, наблюдая за омегой, рассматривающим дом.

В ответ ничего не говорят, лишь кивают, и уже собираются смыться, но оказываются остановлены одной лишь просьбой пообедать вместе. Чимину не сложно, да и голод начинает просыпаться. Он все ещё не хозяйничает в доме, не лазит по полкам, холодильнику, шкафчикам, поэтому последний прием пищи был ещё ранним утром, а сейчас стрелки стремительно переваливают за половину третьего.

Юнги на разговор не вытягивает, стараясь не давит на и так вечно напряженного омегу. Он накрывает на стол, не смотря на него, держится на расстоянии. Что-то внутри подсказывает, что парень напряжен именно из-за него, из-за того, что он альфа. Следовательно и подход нужен другой.

— Почему ты не расскажешь выше стоящим органам, раз полиция безнадежна, что происходит в этом городе? — выдает омега в лоб.

Все правильно, только по делу ведь говорит. И не удивительно, что он думает об этом, ведь это действительно логический вопрос, учитывая, что он спасает омег, выкупая, но никуда не обращается. Юнги кидает на него взгляд и снова усмехается. Чимин ещё утром заподозрил в чужой усмешке что-то странное.

— Потому что для этого нужно время и много сил, — кладет рядом с тарелкой столовые приборы, заглядывая прямо в глаза. — Нужны доверенные лица, нужно самому иметь хоть какую-то власть.

— Значит ты не просто трус, который только и может, что выкупать омег «ради спасения»? — ему в принципе казалось это глупым, ведь всех не спасешь, из десятка вытащишь только одного, а что с остальными? Их разве не жаль? Не хочется вытащить?

— Я работаю над этим, но это не просто, — Юнги изучает эти искры ненависти к тем людям в чужих глазах. — Повторюсь, нужно время, и это не пару дней или недель, — Чимин к еде не притрагивается, внимательно слушает, пока альфа периодически ест, позже продолжая говорить. — Мне не нужно, чтобы на меня вышли, что-то заподозрив, потому что в таком случае и мне, и вам не жить. Следовательно, вся работа будет напрасной. Понятно? — в ответ кратко кивают. — Тогда начинай есть.

Такие ответы более, чем устроили парня. Чимин никак не мог поверить, что этот альфа настолько туп, что ничего не предпринимает на самом деле. Не роет яму тем зверям, что вздумали распоряжаться чужими жизнями. Ведь тогда нет никакого смысла в том, что он делает. Он наблюдал за ним не просто так, пытался прочесть из далека, чтобы без слов, без взаимодействия. Но эта попытка, что неудивительно, не одержала удачи. Ведь нет ничего лучше слов, элементарного разговора. Невозможно понять, о чем думает человек, если не спросить прямо.

Чимин все же принимается за еду, но не потому, что альфа сказал, а потому что действительно голоден. Он чувствует, как на него периодически смотрят, и начинает раздражаться из-за этого. Не любит. Ненавидит внимание альф, что половину жизни только и делали, что оказывали его. Даже если это не тот подтекст, Чимин бы хотел никогда больше не взаимодействовать с ними, альфами, не существовать на одной земле с ними.

— В этом мире самой большой ошибкой является существование вас, — Чимин поднимает глаза, сталкивается с чужими, внимательными, уже ожидающими дальнейших слов. — Если бы вас не существовало, не было бы и этой борьбы за равенство, как и борьбы за собственную безопасность.

Дыхание становится более тяжелым, запах гуще, омега злится. И Юнги понимает, что эту злость вызвал именно он, наблюдает и ждёт.

— Да, были бы другие проблемы и между омегами, ведь мир всегда ищет конфликты, он их создает на пустом месте, ведь каждый желает быть лучше, могущественнее, влиятельнее, — продолжает, но сидит с равнодушным лицом, словно не испытывает ураган эмоций внутри. — Но вы, альфы, считаете, что по природе своей уже имеете власть, вы уже сильны и влиятельны.

Ложка в чужой руке сжимается до побеления костяшек, в глазах искры лишь разгораются, ощущение, словно сейчас всё взлетит на воздух, охватит ярким пламенем, не оставит после себя ничего. И омегу тоже не оставив.

— Кто же тебя так обидел? — не удерживается от вопроса, чувствует эту жгучую сердце ненависть, она идет из души, так плотно осела, что не выдрать без боли. — Поехали, я тебе кое-что покажу и расскажу, — встает из-за стола, даже не собираясь ничего за собой убирать.

А омега почему-то слушается, встает. Верит. Он не переодевается, выходит на залитую солнцем улицу прям так, в домашней одежде, натянув лишь кроссовки на ноги. Следует за альфой до машины и забирается на заднее сидение, отказавшись ехать спереди, пристегивается ремнем безопасности, что не ускользает от глаз старшего. Дорога оказывается не очень долгой, буквально полчаса, все это время Чимин следил за сменяющими друг друга улицами слишком внимательно. Но когда они оказываются у кладбища, то теряется. Искренне не понимает, что здесь ему могут показать.

Альфа без слов выходит из машины, не ждёт парня, идет по изученным каменным дорожкам, знает, что за ним последуют. Он останавливается у плит в самом центре кладбища, смотря на них с какой-то непонятной Чимину теплотой. Там два весьма молодых парня, оба омеги, но только один с фамилией Мин.

— Эти два человека мои приемные родители, — на омегу рядом не смотрит. — Из-за того, что такие браки не разрешены и считаются неправильными, по бумагам мой папа только один, собственно и фамилия его.

Чимин совершенно растерян, не понимает, к чему все это, зачем рассказывать что-то настолько личное. Смотрит и терпеливо ждёт, когда ему уже объяснят.

— Но они те, кто несмотря на осуждения, продолжали любить друг друга до конца своих дней, — омега смотрит на даты и видит одну и ту же. — Оба были куплены альфой и подвергались ежедневным пыткам. Они были такими же, как вы, но вас купил я, дав полную свободу, вернув жизнь, ничего не требуя взамен. Потому что точно так же, как и ты, терпеть не могу их. Альф, — переводит взгляд на омегу, что хмурится, не отрывая взгляд от могильных плит с изображением очень красивых молодых людей. — Потому что я знаю, на что они способны, потому что меня воспитывали те, кто, несмотря на причиненную им боль, понимали, что всегда есть хорошие и плохие. Они учили не брать всех в одну кучу, уметь разделять. И я научился, советую и тебе, — возвращает взгляд к родителям. — Они сбежали от того тирана, но умерли все равно от его рук спустя много лет, когда я уже не был первоклашкой, каким меня усыновили. И ему очень не повезло встретиться со мной, потому что сам оказался закопанным под землей, сжираемым червями, — в голосе холод и злость. И неозвученное заживо.

Чимин, выросший в окружении, где в основном были альфы, разделять их не учился, потому что все были однотипными, заслуживающими смерти, все были ненавистны. Все до единого, даже если сначала красиво играли хорошего.

— Не всё в этом мире – плохо, как и не всё – хорошо.

* * *</p>

Вы знаете, что такое безвыходная ситуация? Когда единственный возможный вариант сводится к тому, чего не хочется делать, но вынужден? Очень неприятное чувство, но другого выбора нет. Именно поэтому Тэхен, шмыгая носом, набирает один единственный номер.

— Алло, Чонгук? — тихо, с еле сдерживающим плачем.

На том конце тишина, она кажется даже на расстоянии напряженный, уже устрашающей. Тэхен слышит какое-то копошение и хлопок двери. Ему не нужно было слов, чтобы бросить все дела, чтобы понять, что что-то произошло.

— Где ты? — единственный вопрос, за которым слышится шум города, а потом тишина, после очередного хлопка. Альфа уже в машине.

— Я… — Тэхен пытается говорить внятно, поэтому замолкает, чтобы успокоить рвущуюся на ружу панику и не показать кому-то своего присутствия. — Я дома, приезжай, пожалуйста.

И Чонгуку даже не нужно говорить это чертово «быстрее», которое так и рвется из груди, потому что срочно нужно замолчать, чтобы не раскрыть своего места нахождения. Тэхен не отключает звонок, а альфа ждёт, уже выезжая с парковки. Он оставил этого омегу на неделю, потому что из-за скопившихся дел, которые не мог решить из-за гона, просто не было времени и возможности вырваться. Слишком важные вопросы, чтобы откладывать на потом.

— Мне очень страшно, — шепчет еле-еле, на грани истерики и шока.

— Пять минут, — газ в пол. — Подожди меня пять минут, маленький.

И он бы сказал, как ему нравится так его называть, как его альфа внутри наслаждается таким откровением, искренностью, но сейчас не время, потому что взбешен до предела, потому что кто-то, кто не он, осмелился вселить в омегу чувство ужаса. Заставив позвонить тому, от кого постоянно сбегают. Даже сам Чонгук себе этого больше не позволяет, потому что не заслуживает, потому что доверие нравится больше, потому что внутри от того Тэхена, который позвонил пару дней назад и сообщил, что идет домой пешком, становится очень тепло, слишком хорошо. Потому что тот Тэхен думал о нем, посчитал нужным сказать, чтобы потом пропасть, сбросив звонок. Чонгук уже не контролирует свою разбушевавшуюся ярость, не знает, что сделает с теми, кто напугал его особенного мальчика, заставляющего мир внутри переворачиваться вверх ногами. В ушах гул и чужие совсем тихие всхлипывания, снимающие цепи с тех, кого лучше не освобождать.

Руки нервно сжимают руль, пытаясь сдерживать себя хоть немного. Нельзя показываться таким перед омегой, иначе отпечатается в воспоминаниях, спугнет так, что больше ни за что не захотят видеть. Но Тэхен на том конце провода чем-то напуган так, что позвонил именно ему. Ищет защиты у Чонгука, а значит сам оценил ситуацию, понял, что не справится. Тэхен ведь мальчик умный, знает, что делать в тех или иных условиях. А ещё он говорит настолько тихо, что приходится напрягать слух, не позволяет себе разреветься в голос, но при этом дома. У альфы в голове лишь одна мысль – кто-то чужой рядом с ним, кто-то его ищет. И в голове вспоминается Хосок, что-то задумавший. Чонгук уничтожит его собственными руками, если тот окажется причастным к страху омеги. Если осмелится посягнуть на то, что яро защищают. Даже ему не сравниться с яростью Чонгука, он самый неконтролируемый альфа их клана, за что им гордятся, называют «лучшим экземпляром», словно мышь, над которой ставят опыты, а она все ещё жива, несмотря ни на что. С яростью его не сравниться никому. С его бесчеловечностью, с жестокостью. Но Чонгук искренне надеется, что двоюродный брат не при чем, иначе представить не может, насколько ужасна будет расправа, за столь необдуманный поступок.

У дома стоит чья-то машина, которая определённо не принадлежит главе семейства.

— Я тут, подожди совсем немного, — выходит, хлопая дверью, не боясь выдать своего присутствия. Бояться стоит его.

Чонгук ступает ровным тяжелым шагом по дорожке, что ведет к крыльцу. Дверь не закрыта до конца, поэтому он входит бесшумно. Не сдерживает свой запах, что распаляется от злости, становится слишком густым и тяжелым. Находит выключатель, включает свет, освещая весь первый этаж дома, все перевернуто вверх дном, все двери раскрыты. На втором этаже слышится копошение, поэтому идут туда. В одной из комнат чья-то спина, сразу видно – альфа. Тот распахивает двери, по всей видимости, гардероба, но резко оборачивается, почувствовав присутствие кого-то более страшного, чем он сам.

— Заставив бояться омегу этого дома, ты вынес себе приговор, — голос нечеловеческий, грубый, жестокий. Леденящий душу. — Смертный, — сквозь зубы, устрашающе приближаясь.

Чонгук давно не видел этого, не наслаждался ужасом в чужих глазах, чувствующих приближение собственной гибели. Эти эмоции заставляют растекаться наслаждение по внутренностям от собственного превосходства. От осознания могущественности. Он давит, еще не дойдя, припечатывает к земле, не позволяет и с места двинуться, душит без рук, забивает легкие собой, перекрывая доступ к кислороду, ставит на колени. Где-то на подкорке сознания бьется мысль о неизвестности нахождения омеги, о возможности причинения вреда и ему, но она никак не добирается до разума, что отключен, позволил инстинктам властвовать. А инстинкт один – защитить.

Чужое горло в руке напряжено от невозможности дышать, в глазах чистейший ужас. Проникая в этот дом, не ожидали встретить монстра в облике человека. Глаза закатываются, сердце вот-вот перестанет стучать, но этому не позволяют случиться чужие руки. Руки, что обхватили талию, с силой сжимая, заставив затаить дыхание и уставиться в одну точку, куда-то мимо жертвы перед собой. Успокаивающий запах проникает глубоко в легкие, но все ещё не приводит в чувства.

— Остановись. Пожалуйста, остановись, — молят из последних сил. — Чонгук, прошу хватит.

Но Чонгук не понимает. Не понимает, почему просят прекратить, если этот человек сам себе приговор вынес, нарушив покой того, кто позвонил в слезах, в панике. Не понимает и того, почему отпускает чужое бессознательное тело, не завершив начатое, там, под ребрами, ещё живо, ещё бьется.

— Вот так, — одобряющий шепот. — Посмотри на меня, — просят, пытаясь развернуть. — Ну же, посмотри.

И на него смотрят. На заплаканного, до смерти напуганного, прибежавшего откуда-то, чтобы остановить казнь, не испугавшегося давления, под которым сам задыхался и с трудом продолжает дышать сейчас. Там, на дне выселенных, переживание и ужас от увиденного. Чонгук не удержал себя в руках, его больше не подпустят. Это заставляет окунуться в панику, что считывают почти моментально.

— Все хорошо, — мужской острой скулы касается нежная тёплая ладонь в ласковых поглаживаниях. — Я живой, меня не обидели, не причинили боли, — выискивают в глазах осознанность, пытаются включить разум. — Чонгук…

А Чонгук сейчас чувствует лишь страх быть навсегда отвергнутым. Им. Он словно одержимый этим омегой, который стал его единственным в жизни страхом. Никогда ничего не боялся, а его потерять страшно до ужаса. Этого хрупкого, маленького, беззащитного.

— Ну же, — голос дрожит. — Прийди в себя.

У чистокровных альф действительно есть плюсы, они действительно главенствуют над остальными, их возможности больше, шире, но дело в том, что эти плюсы являются их самыми большими минусами. Их кошмаром. Потому что подчиняются сами, отключают разум, позволяя своим демонам проснуться, избавиться от оков. И Тэхен не находит ничего лучше в своей голове, кроме как поцеловать его. Чонгука. Боится, что пощёчина вызовет повторную волну ярости. Никогда ранее бы не додумался до этого, не позволил случиться снова, но это словно единственный правильный вариант из всех возможных, ничего больше нельзя сделать в этой ситуации, не разозлив ещё больше, не пробудив гнев и на себя.

Тэхен никогда прежде не видел ничего подобного, когда у человека полностью отключается разум, когда готов убивать только, защищая. Понимает смысл слов «убью за тебя». Чонгук пугает до ужаса. И ужас этот на дне собственных глаз не направлен на самого альфу, он от того, что за него страшно. Тэхену страшно за Чонгука, которого некому контролировать, который не понимает, что делает, не отдаёт себе отчета. Этот ужас от страха за человека, которого жалко. Искренне и от всего сердца.

Омега касается его губ осторожно, вставая на носочки, потому что немного не дотягивает. Касается и замирает. Густота запаха ощущается на губах, сильная, горькая, но не позволяет себе отстраниться. Не чувствует реакции, потому сминает губы своими, выдыхает на них теплом, согревая, приводя в себя, отгоняя демонов, загоняя обратно в клетки. Его медленно подводят к стене, прижимая и крепко жмурясь до белых мушек в темноте. Тэхен снова на цепи сажает тех, кого спускать нельзя было. Чонгук чувствует, как бешено бьется чужое сердце, обхватывает покрасневшее и опухшее от слез лицо. Сминает сладкие губы сам, жадно втягивая носом запах, которым заполнили всю комнату, в попытке привести в чувства. Его так много, что хочется не останавливаться. Тэхен уже по венам его течет, заменил собой кровь, сам распоряжается работой органов, властвует над ним, а как это сделал – неизвестно. Чонгук в него до невозможности сильно, настолько, что хочется вывести из себя этот яд, потому что страшно. Неизвестно.

— Прости, — отстраняется самостоятельно, прижимаясь своим лбом к чужому. — Пожалуйста, прости, — открыть глаза очень боязно. — Я не смог удержаться, не смог контролировать себя, мне очень жаль. Мне так жаль, — щеки осторожно поглаживают, заставляя расслабиться хоть на чуть-чуть, заставляя растеряться.

— Все хорошо, Чонгук, — шепчут, обнимая за шею. — Если бы не ты, я не знаю, что со мной было бы, — искренне благодарят, несмотря на осознание того, насколько этот альфа действительно опасен, насколько одержим им. — Ты спас меня, ты молодец, — наконец, спокойно выдыхает, понимая, что смог вернуть Чонгука, включить его разум.

Во входную дверь стучат, а под руками снова напрягаются, потому что время позднее, а этот дом все ещё полон шума и опасности для омеги. Но его спешат успокоить:

— Я вызвал полицию ещё до того, как позвонил тебе, — отстраняется, чтобы заглянуть в глаза. — Но знал, что ты приедешь быстрее и защитишь меня.

— Защищу, — облегчённо выдыхает.

Тэхену приходится взять себя в руки, чтобы рассказать подробно о случившемся, не упустив ни одной детали. Контролирует себя сейчас, чтобы позже, оставшись наедине с собой, разреветься от пережитого кошмара. Мужчину, что лежал в бессознательном состоянии в комнате отца, увозят на скорой, потому что тот оказался на грани смерти, и ему нужно оказать необходимую помощь, чтобы потом расспросить обо всем. Омега, закрыв дверь за всеми, остаётся в тишине, облегчённо выдыхая. Это закончилось. Но до него скоро доходит, что он ещё не один в своём доме, в безопасных стенах, что уже, кажется, таковыми и не являются. Он слышит какие-то звуки из зала, поэтому направляется туда.

Там Чонгук наводит порядок… Омега замирает в проходе, наблюдает за тем, как альфа подметает осколки разбившихся ваз, что являлись декором, изящным дополнением. Мужчина в брюках и водолазке, снял с себя пальто, которое лежит на диване, который уже привели в порядок, ведь именно на нам застали омегу, ворвавшись в дом. А сам Тэхен с застывшими слезами в глазах смотрит на него, чувствует, как те скапливаются, собираясь вот-вот сорваться вниз, обжечь кожу лица. Чонгук действительно приехал по одному лишь звонку, услышав лишь намек на панику и истерику. Он оказался здесь меньше, чем за десять минут – Тэхен считал – и защитил, сорвавшись с цепей.

Его одержимость страшна, но также привлекает.

— Остановись, — выдыхает омега, вытирая слезы, пытаясь их остановить. На него не оборачиваются, продолжают убирать пол от опасных осколков. — Чонгук, я уберу все сам, — делает шаг.

— Стой, где стоишь, — в голосе предупреждение. — Я сейчас в очень расшатанном состоянии, — уже спокойнее. — По-этому, пожалуйста, не нужно перечить мне, я не знаю, к чему это приведет.

И сейчас, после увиденного, Тэхен прекрасно понимает, о чем ему говорят, о чем предупреждают.

— Хорошо, но могу я, хотя бы сесть на диван? Я очень устал, — в него врезаются чужие глаза. Они уставшие, но все ещё тяжелые, холодные, как обычно.

Получив кивок, под внимательный взгляд проходит к дивану, забираясь через спинку, и удобно усаживаясь. Тэхену интересно наблюдать, это позволяет отвлечься, но не полностью отбросить пережитый шок. Даже этот альфа никогда такого в нем не вызывал, не позволял себе настолько сильно обижать «маленького омегу», несмотря на то, как любит отзываться о них, об омегах. И почему-то это приходит в голову только сейчас. Тэхен понимает, что его с самой первой встречи словно выделяли, ограждали от всех остальных существующих людей в этом мире. Тот поцелуй в машине, тогда его целовал не Чонгук, а то, что он держит в клетке под крепкими замками. То, что удалось усмирить какое-то время назад лишь ему. Тэхен от чего-то уверен, что сам бы альфа с этим не справился, не смог бы остановиться только на убийстве.

Чонгук действительно выглядит уставшим и хочется дать ему возможность отдохнуть, но его не слушаются. Убирают весь первый этаж, не оставляют и следа от драки, которая была, когда Тэхен защищался, когда смог сбежать и спрятаться. Он словно пытается стереть весь пережитый ужас не только из дома, но и из головы парня. Омега видит, как периодически чужое дыхание тяжелеет, как плечи напрягаются, а грудная клетка вздымается активнее. Но не разрешает себе и слова сказать, потому что его уже предупредили.

— Спасибо тебе, Чонгук, — заглядывает в глаза, ловя альфу за руку, стоит тому пройти близко. — Но, пожалуйста, оставь остальное на меня.

На него смотрят как-то строго, Тэхен не улавливает эту эмоцию, но чувствует, что что-то надвигается, только вот… совершенно не боится.

— Тебя нельзя оставить ни на день, — рычит, злится, тяжело дышит. — Позвонить и сказать, что идёшь домой пешком, ты, значит, додумался, — и Тэхен готов получать собственное наказание, готов выслушать выговор. — А сообщить о том, что отец улетел по работе на полмесяца, нет?! — сквозь зубы, чтобы не повысить голос, сдерживается.

Омега смотрит прямо в глаза, не отводит, выслушивает, позволяет ему отчитывать себя, не вставляя ни слова, пока они зарождаются в голове. Пусть говорит, пусть освобождает свой гнев, не задерживает его в себе, потому что того и так много внутри тела, которое не бесконечно.

— Ты… — вдыхает воздух, набирает полную грудь. — Ты вот все защищаешь всех вокруг, все свое окружение, всех омег, но ты вообще думаешь о себе? — голос его меняется, теперь точно не злость вырывается, а абсолютное непонимание. — О себе, Тэхен! — делает шаг вперед и упирается коленями в диван. — Ты, сколько бы не старался выделываться и защищаться, все ещё омега, все ещё слаб по сравнению с альфами!

И Тэхен это знает, прекрасно понимает. Он слаб не только потому, что омега, а ещё и потому, что никогда не занимался никаким видом спорта, никакими боевыми искусствами. Он достаточно худой, не имеет мышечной массы, но все равно смог дать отпор, вломившемуся в дом альфе. И он гордится даже этим. Но Чонгук все ещё перед ним, все ещё отчитывает, и ему все ещё не дают отпора. Потому что конкретно с этим альфой не справится.

— Ты реально идиот, Тэхен! — произносит в порыве злости. — Если бы я не приехал, что бы тогда было?! Если бы полиция не успела? Ты подумал об этом?! — в глазах мелькает что-то странное и Тэхен не придает этому значения. — Что если бы он добрался до тебя? — на грани шепота. — Если бы забрал тебя у меня?

Тэхен смотрит на него, пытается следить за этими, сменяющими друг друга слишком быстро, эмоциями, и от чего-то чувствует легкий укол вины. Потому что чужой голос впервые надломленный, пропитанный страхом и переживанием. Чонгук за него испугался.

— Это сводит меня с ума, — слишком близко, нависает над парнем, шепчет в самые губы. — Потому что ты – самое странное, что происходило со мной за всю жизнь. Вызываешь то, что никогда никто не вызывал, и я учусь с этим бороться, учусь контролировать себя, чтобы не навредить. Я, Тэхен, понимаешь? — бегает глазами по лицу. — Я, которой никогда в жизни своей себе ни в чем не отказывал, — прикрывает глаза, оглаживая щеку. — Но отказываю в тебе.

Чонгук не позволяет себе вольностей, он уже слишком близко, уже слишком много позволил, но чужие губы хочется почувствовать снова до сумасшествия, до коликов в кончиках пальцев, до бурления крови. Ему так хочется прикоснуться к ним. Исследовать все тело руками, почувствовать, наконец, какого это, когда он твой. Полностью. Добровольно.

— Сейчас я продолжу убирать дом, потому что мне нужно успокоиться, а это единственное место на данный момент, где это возможно, — смотрит в глаза, изучает, хочет забрать себе весь тот ужас, что пережил. — Потому что иначе, я не знаю, что сделаю там, где не будет тебя и твоего запаха, — встает и уходит на второй этаж, оставляя Тэхена в откровенном шоке от той искренности, открытости, которая вылилась на него, как из ведра. Такого никак не ожидали.

Чонгук никогда не был перед ним настолько уязвимым, не открывал себя вот так. И Тэхен окончательно понимает, что его никогда не оставят, а эта неделя была лишь причиной неких обстоятельств, по которым к нему не могли приезжать. Чонгук хочет его себе не на время, не чтобы поразвлечься. Он хочет его себе целиком и полностью, навсегда, чтобы рядом, чтобы тенью существовать.

Тэхен каким-то образом стал наркотиком для слишком опасного альфы. И неизвестно, как от него избавиться. И нужно ли?