6. То, что можно простить (PG-13; предательство) (2/2)
— У тебя еще осталась привязанность к этому дерьму? — Даби ударил ногой по ребрам Кацуки, изо рта вырвался глухой звук. Он непременно бы стал стоном или криком, не лиши Шото его возможности говорить.
— А у тебя к птичке?
Кацуки чувствовал, что отключается, на задворках сознания пролетела мысль: «Эта штопанная тварь собственными руками убила Кейго».
— Ты меня убьешь? — слабым голосом спросил Кацуки, когда почувствовал относительную свободу. Деку валялся в полуметре от него, и теперь даже тело ничего не отяжеляло.
— Эй, Эльза, нам пора. — Даби нервно постукивал ногой по земле, но силой Шото не оттаскивал. Значит, у них было время — только до чего?
— Как ты захочешь, Кацуки. — Собственное имя железом упало на грудь.
Наверное, Шото действительно был влюблен в него, в Кацуки, человека, одно существование которого вызывало жгучую ненависть. Шото не видел образов, он видел только больного придурка с кучей комплексов, но все равно продолжал восхищаться, даже когда Кацуки стремительно летел вниз. Видимо, сейчас он отдавал дань умершим чувствам, устраивал похороны для первой и последней любви.
— Я тебе не верю. Ты всегда делал так, как хотел: шел впереди меня, называл другом, прикасался. Что этот мерзкий выблядок сделал с тобой? — У Кацуки было примерно полминуты, чтобы перетянуть Шото на свою сторону. Он был уверен, что ничего не получится, но так он хотя бы протянет время до того, чего так опасался Даби.
— Шото, пора сваливать.
— Секунду. Он дал мне дом. — Шото поставил ногу на чужую грудь и надавил. — А теперь смотри, как горит твой приют.
Он схватил Кацуки за шкирку и двинулся вперед с помощью льда. Даби летел на силе огня. Они не оборачивались, зато для Кацуки это был первый ряд.
Его дом, его город, UA — все полыхало, Кацуки слышал крики и мольбу о помощи, его голос сорвался на пятой секунде. Там же остался Изуку — полуживой, он все еще дышал.
— Отпусти меня, падла! — Вместе с ним горело и сердце Кацуки. В этот момент в нем что-то сломалось навсегда, и оно никогда не будет починено.
Тело глухо ударилась о землю, из горла вырывался кашель. Рядом раздался топот ботинок. Шото навис над Кацуки с маниакальной улыбкой и тихо произнес:
— Это конец.
Чужой смех ранил сильнее самой смертоносной причуды. Кацуки умер сегодня, с бьющимся разбитым сердцем и мозгом, лихорадочно заваливающим его воспоминаниями.