6. То, что можно простить (PG-13; предательство) (1/2)

Кацуки смотрел на два темных силуэта: его врага и любовника. Сердце на секунду сжалось от несправедливости и непонимания. Как такое могло произойти?

На его кровоточащих руках, от которых остались уродливые куски мяса, лежал искалеченный Деку, а Шото шел вперед, держа сумасшедшего братца-Тою за ручку. Так по-детски невинно, что Кацуки бы вырвало, не выблюй он скудный завтрак с половиной органов час назад. Тогда он еще считал Шото единственным, ради чего стоило жертвовать жизнью. Блядским светом. Возможно, он чересчур идеализировал его, не замечая ничего того, что не входило бы в понятие «идеальный». Не замечал странных замечаний. «Кацуки, а не лучше ли будет, когда геройское лицемерие перестанет существовать?» Почему он вспомнил это только сейчас, когда поздно даже молиться, ведь их общество обречено? Не замечал задумчивости, нетипичной жестокости и вечного отсутствия. Кацуки был слишком зациклен на себе, чтобы думать о проблемах Шото Тодороки. Что ж, теперь тот стал его главным разочарованием.

— Двумордый мудак, твой блядский лучший друг — Деку. Он открыл твои уродливые гетрохромные глаза и показал, кто ты! — Про себя Кацуки было нечего сказать — он был не самым лучшим парнем и, наверное, вообще ничего не привнес в жизнь Шото.

«Это твоя вина, чертов эгоист», — кричал мозг. Громкость мыслей оглушала, но лучше так, чем отключиться.

Шото затормозил. Его лицо ничего не выражало, но глаза горели адским пламенем. Даби остановился рядом с ним — их руки все еще были сцеплены в прочный замок. Два поломанных ребенка на руинах этого прогнившего мира, в какой-то момент Кацуки даже стало их жаль.

— А эта сучка не затыкается, даже если сунуть ей в рот жирный член, — съязвил Шото. Даби болезненно усмехнулся, словно его веселье граничило с истерикой. Собственно, наверняка так и было. — Деку никогда не показывал мне, кто я, он лишь подогнал меня под стандарт общества и вылепил удобную игрушку. Но я больше не то убожество, и теперь даже не важно, кем я стал, потому что хуже того, чем я был, уже не будет.

— Ну все, заканчивай эту дерьмовую речь. Пошли, братишка, нас ждет дивный новый мир. — Даби потрепал Шото по голове, смешав его красно-белые волосы, сделал то, без чего Кацуки не мог представить очередной день.

— Кацуки, хватит уже издеваться над моей прической, — недовольно пробурчал Шото. Его голова покоилась на коленях Кацуки, чья рука с упоением капалась в мягких прядях.

— Боишься, что испорчу? — Движения стали еще более хаотичными. — Или узнаю, что тебе это нравится?

— Боюсь, что кого-нибудь там все-таки найдешь. Ты же всегда добиваешься того, чего хочешь.

Кацуки рассмеялся, напоследок взъерошил чужие волосы и погладил щеку Шото. Надо же было куда-то руки деть.

— Еще пару минут.

Пока на него не обращали внимания, Кацуки кое-как достал ручную гранату и бросил в братьев. Он знал, что этим действием подписал себе смертный приговор, ничего по сути не добившись. Но его совесть была чиста, а гордость не взывала к действиям. Кацуки сделал все, что смог.

— Ты посмотри-ка, какой отчаянный гад, Шо. Заберем к себе на базу и воспитаем из него послушный кусок пушечного мяса?

Кацуки сплюнул на землю, услышав слова Даби.

— Да я лучше сдохну, чем буду заодно с ебучими тварями вроде вас. В отличие от тебя, Двумордый ублюдок, у меня есть… — Шото оказался рядом за полсекунды и сжал его челюсти. Мерзко и больно, но Кацуки неотрывно смотрел в чужие глаза, осознавая, что его от них тошнит. Никакой влюбленности или обиды, только ненависть и презрение; Кацуки не знал этого отвратительного человека, но понимал, что готов перегрызть ему глотку.

— Что у тебя есть? — сквозь зубы прошипел Шото. — Гордость? Принципы? А толку-то от них? Ты понимаешь, что мы можем сейчас забрать тебя, промыть мозги и сделать идеальным оружием. — У Кацуки не было сил вырываться, его руки не работали, но он неустанно крутил шеей и пытался укусить ублюдка за ладонь.