XV-II Сомнения (Не все потеряно) (1/2)

Гарри молчаливо склонился над недвижимой водной гладью, мерцающей серебром, схватившись обеими руками за края бежевой чаши. Какое-то время он пристально всматривался в мелькающие молнии, почти готовый окунуться в столь привычную и знакомую жидкость, как внезапная паника охватила его, и он, шумно выдыхая, отпрянул назад, чуть не потеряв равновесие и не свалившись на пол.

— Что-то не так, Гарри?

Бережный, слегка осипший голос профессора Дамблдора заставил юношу поежиться. Он понимал, что ему следовало подойти к Омуту Памяти, опереться о его каменные края и, постепенно наклоняя голову, наконец соприкоснуться с магической жидкостью, а уж затем — с самим воспоминанием. Но что-то внутри него протестовало против такого хода событий, оттягивало назад, молило остаться на прежнем месте.

Скоро здесь пророют шахту и установят лифт. И тогда спуск будет занимать всего лишь десять минут, а не десять часов, как сейчас.

— Я не знаю. Какое-то странное ощущение… Не то чтобы страх — я это делал уже так много раз… Просто… Ощущение, что в этот раз я этого делать не должен.

Гарри виновато посмотрел на директора. Со стороны это выглядело смешно: его позвали смотреть ещё одно воспоминание, связанное с Волдемортом, его заклятым врагом, и в самый решающий момент юноша без причины зажался, стал опасаться добытой кропотливым трудом правды. Ему ничего не нужно было делать — все было сделано до него. Просто подойти и посмотреть. Но и на это ему не хватало мужества.

Профессор Дамблдор его, кажется, понял. Во всяком случае, он одобрительно кивнул и медленно отступил в темноту. Слева в углу, поглощенный тенями, буйствовал Фоукс: резко вздымался в воздух и так же резко пикировал, буквально избивая деревянную жердочку, на которой обычно мирно восседал, своими мощными конечностями.

— Он снова не в духе? — поинтересовался изумленный Гарри, привыкший видеть феникса в безмятежном настроении.

— Последнее воскресение, как ты помнишь, далось ему нелегко. Я полагаю, что он все-таки устал от бесконечных возрождений и теперь хочет уйти навсегда.

— Но… но почему? У него же все так… хорошо…

— Этого мы наверняка знать не можем. Фениксы не говорят — и, соответственно, о своих переживаниях нам поведать не могут.

Взбунтовавшийся Фоукс после этих слов предпринял ещё более рьяную атаку на бедную, до того так любезно принимавшую его конструкцию, и неожиданно притих, так и не издав ни одного гортанного звука.

— Гарри, — заботливо продолжил Дамблдор. — Это воспоминание непростое, но оно необходимо для более четкого понимания всей картины. Ты ведь хочешь узнать о Волдеморте больше?

— Д-да, хочу… — покорно ответил юноша, чувствуя, как внутри все цепенеет от какого-то необъяснимого, неуловимого ощущения… жесткого по своей сути, но мягко представленного принуждения.

Он подошел к старинной чаше и, из соображений благоразумия подавив не успевший оформиться протест, самозабвенно нырнул в серебристую жидкость. Падение сквозь пустоту было недолгим: скоро эта самая пустота преобразовалось в приятные очертания богато обставленной гостиной, изобилующей розовыми тонами разной насыщенности. За обширным круглым столом, пьяно улыбаясь, сидела непомерно пухлая женщина, одетая в откровенное розовое платье. Она сама, кажется, пугалась своего беззастенчивого наряда: потому-то и накинула сзади струящийся волнами сиреневый шарф из шелка, ниспадающий ей до самого живота.

Вокруг стола, покрытого лиловой скатертью, хлопотал нездорового вида домовой эльф: расставлял чашки и ложки, разливал по миниатюрным блюдцам вишневое варенье. Пожилая дама практически не обращала на него внимания: она была глубоко погружена в свои сладостные мечтания — то с преждевременным наслаждением закатывала глаза, то упорно потирала вспотевшие короткие пальцы.

Внезапно раздался звонок. Незнакомая Гарри женщина в волнении подпрыгнула и часто задышала, словно кто-то выкачал весь воздух из заваленной всеразличными безделушками гостиной. Она нетерпеливо прикрикнула на растерявшегося домового эльфа:

— Похлеба, будь расторопнее! Это он! Боже, это он… — остальные слова потонули в экстазном приглушенном мычании.

Гарри стыдливо отвел взгляд в сторону, с трудом сглатывая слюну. Теперь-то открылось его пониманию, почему профессор Дамблдор назвал это воспоминание непростым: буквально каждый его миг был переполнен виртуозным, будоражащим душу кокетством, без обиняков выставленным напоказ. Гарри помнил, что из себя представлял юный Том Реддл: статный, красивый, харизматичный. Но юноша и не представлял, что по нему — Тому Реддлу — сходили с ума женщины всех возрастов, теряя голову без остатка, превращаясь в таких легкомысленных, наивных, беззащитных созданий. Неужели его красота была настолько пленительной?

Впрочем, долго гадать не пришлось: учтиво следуя за домовым эльфом, слегка наклонив голову вперед, по узкому коридору шел чуть повзрослевший — если сравнивать со школьными годами — Том Реддл. Его походка была настолько легкой, грациозной и плавной, что казалось: он не идет, а плывет, парит над полом. Его опрятный строгий костюм привлекал внимание в последнюю очередь — пораженный взор то и дело стремился к его чистому, молочно-белому лицу. Его слегка вьющиеся черные волосы были небрежно растрепаны; черные глаза, неожиданно блеснувшие из-под темных бровей, когда Том Реддл поднял голову, выражали сдержанное почтение. Уголки его губ в этот день были необычайно остры, а по-аристократическому впалые щеки еще более выгодно подчеркивали контуры выдающихся скул.

Прежде чем неизвестная женщина успела что-либо сказать, Том Реддл вынул из воздуха шикарный букет розовых роз и галантно протянул его ей. Вконец растаявшая владелица дома залилась густой краской и в то же время восторженно пропела:

— Вы умеете читать женские мысли, Том! Право, мне неловко… — она смущенно опустила мягкие ресницы.

Том Реддл быстро прислонился губами к ее незащищённой ручке и, словно бы этого не делал, выпрямился, как-то нахмуренно взглянув в широкое окно.

— Вам кто-нибудь говорил, что по вам можно писать картину маслом? А может быть, и не одну… — женщина загадочно отвернулась, но тут же, не в силах бороться с сильнейшим притяжением, посмотрела на стоящего перед ней гостя вновь.

— Я редко смотрюсь в зеркало, мадам, — отвлеченно ответил Том Реддл, присаживаясь напротив богатой женщины. — Моя основная работа в другом.

— А зря! — уверенно и восхищенно заявила незнакомка, но тут же спохватилась: — А может, и не зря. Не то бы вы поняли, какая дьявольская сила заключена в вашем внешнем облике, и превратились бы в шаловливого разбивателя женских сердец!

Ее непристойный смех заполнил собой всю гостиную, но прервался так же быстро, как и начался.

— Хотите попробовать мои пирожные? Я их испекла совсем недавно.

— На самом деле, мадам, я сюда пришел не за этим… — осторожно сообщил Том Реддл.

— А зачем же? — практически перейдя на интимный шепот, поинтересовалась влюбленная женщина. Было видно, что она отчаянно хочет затянуть его в свою игру, затронуть какие-то потайные струны его души, заставить откликаться, отвечать флиртом на флирт, но молодой гость, несмотря на свою внешнюю обворожительность, изнутри оставался неприступным.

Поначалу Гарри даже показалось, что Том Реддл своим поведением специально провоцирует владелицу дома на выражение столь экзальтированных чувств, но теперь все, казалось, обстояло совсем иначе: он защищался.

— По тому самому поводу, по которому приходил всегда, — открыто заявил юноша. — Мистер Бэрк интересовался, нет ли у вас каких-нибудь интересных вещиц…

— Ах, мистер Бэрк! Скаредный зануда. Конечно же, у меня есть интересные секретики, но не для него! — она игриво захихикала, окидывая гостя заговорщическим взглядом. — Вы же понимаете, что я имею в виду?

Резкий упадок чувств отобразился на красивом лице гостя большей серьезностью. В глазах появилась усталость.

— Вы не желаете ничего продавать? — голос прозвучал несколько надорванно.

— Ах, Том! — женщина наигранно возмутилась, тут же расплывшись в нежнейшей улыбке. — Это значит, что я предлагаю вам разделить эти секретики на двоих, а мистеру Бэрку ничего не сказать! Глаз этого угрюмого мошенника не должен увидеть их великолепное сияние — иначе он пожелает оттяпать их у меня! Если я не отдам их добровольно, он пойдет даже на отравление, чтобы только их отнять!

Том Реддл смотрел на хозяйку дома в замешательстве, не находясь что сказать.

— Сейчас вы все поймете! — осознав, что гость просто перестал различать, где флирт, а где серьезные слова, незнакомка несколько вытянулась, насколько позволяло ее телосложение и сосредоточенно посмотрела в сторону. — Похлеба! Принеси два моих самых главных сокровища!

Домовой эльф — женского пола, как Гарри понял только сейчас, — стремительно ринулась в дальнюю комнату. Послышались звуки открывающихся шкафчиков.

Через минуту Похлеба вернулась с двумя изысканными кожаными шкатулками в руках.

— Вот, мадам, — забито пропищала она и тут же, передав ношу хозяйке, поспешила спрятаться в тень.

Том Реддл заинтересованно посмотрел на таинственные шкатулки. Изнывающая по нему женщина подметила этот взгляд и, не тратя времени на промедленье, открыла первую шкатулку, показывая ему маленькую золотистую чашу с двумя ручками.

Рот гостя приоткрылся от удивления.

— Это… барсук? — он судорожно сглотнул, прикованный взором к гравировке чаши.

— Совершенно верно, Том! Как доподлинно известно, я являюсь дальней родственницей Пенелопы Пуффендуй. Эта вещичка передается у нас по наследству. Говорят, в ней заложены какие-то неисчислимые силы… Но я этим особо не интересовалась. Хотите подержать? — в ее глазах мелькнул хищный огонек.

— Пожалуй, что ради интереса… — пробормотал гость и потянулся было к чаше, как вдруг нерешительно остановился.

— Ах, Том, не робейте! Берите, я разрешаю! Вы ее не разобьете, — пыталась подбодрить его имеющая свой интерес женщина.

Но Том Реддл отрицательно покачал головой, закрыв глаза. Гарри показалось, что еще совсем чуть-чуть — и тот заплачет, но этого не произошло. Через мгновение гость все так же смотрел на владелицу дома — без тени слез и ипохондрии.

— Допустим, — смиренно проговорила женщина, откладывая первую шкатулку в сторону. — Но перед таким вы точно устоять не сможете!

Она распахнула перед ним вторую шкатулку, и Том Реддл оцепенел от неожиданности. Мир вокруг него перестал существовать, сузился до одного-единственного предмета. Он жадно выхватил золотой медальон из шкатулки и, часто сглатывая, в каком-то диком отчаянии провел дрожащими пальцами по его тяжелой цепочке. Его брови изогнулись, лицо приобрело несколько плаксивый вид, отчего юноша, казалось, стал еще краше.

Затаившая дыхание женщина завороженно охнула.

— Медальон Слизерина, — убито констатировал молодой гость.

— Так точно, Том! Я купила его у мистера Бэрка за баснословные деньги! Вне всяких сомнений, он выторговал его у бывшей владелицы за сущие гроши. Рассказал мне, что та явилась к нему в одних лохмотьях — в общем, имела крайне подозрительный вид. Должно быть, стащила его где-то…

Том Реддл как-то по-особенному взглянул на разговорчивую женщину — будто бы только сейчас начал ее замечать по-настоящему — и тут же отвел взгляд в сторону. Его щеки воспылали диким багряным пламенем.

— Что-то не так, Том? — испуганно спросила владелица дома, до того не видевшая молодого человека в таком состоянии.

— А, да, извините, — он поспешно вернул медальон на место, но зрительного контакта продолжил упорно избегать.

— Том, я вижу, что что-то произошло, — еще более испуганным тоном проговорила женщина, поправляя шарф.

— Вам так показалось, Хэпзиба, — впервые за всю встречу Том Реддл назвал ее по имени.

Внезапно Гарри ощутил, как нечто мощное, но незримое обволакивает его тело и насилу вытаскивает из порождающего вопросы воспоминания. Через секунду он очутился все в том же директорском кабинете, около деревянной подставки, орошенной случайно расплескавшейся водой.

— Этого будет достаточно, Гарри. Бедная доверчивая женщина… Она не врала о своем происхождении; да и драгоценные вещи были подлинными. Ее звали Хэпзиба Смит, — профессор Дамблдор сокрушенно вздохнул и вяло опустился в свое кресло.

— Почему бедная? — Гарри не понимал. На протяжении всей сценки она то и делала, что активно флиртовала, пытаясь разжечь искру интереса в недоступном Реддле, которого никогда не интересовали глубокие чувства — как выходило со слов Дамблдора. Да, ее действия не встречали ответной реакции, но она совсем не была похожа на жертву…

— Потому что, Гарри, ровно через два дня после беседы с Волдемортом ее нашли мертвой. Она выпила отравленный какао. Похлеба — кому, собственно, это воспоминание и принадлежало — взяла ответственность на себя. Она сказала, что перепутала мешочек сахара с мешочком редкого яда. Ей поверили, так как она выглядела зашуганной и бестолковой.

— А она могла отравиться сама? — вопрос вылетел изо рта Гарри, прежде чем он смог его остановить. — Ведь… она была в него влюблена, а он приходил к ней только по приказу Бэрка. Возможно, между ними произошло что-то еще… Например, она устала делать безрезультатные намеки и, подумав, что Том по неопытности просто не понимает их скрытый смысл, решила сказать о своих чувствах напрямую. Тот дал ей холодный отказ, и она с горя надумала…

— Гарри, — директор вежливо прервал его, пряча руки под столом. — В воспоминаниях Похлёбы был ярко отображен момент, как она подсыпает в чашку яд. Волдеморт наложил на нее «Империо», а после стёр память.

— Тогда получается, что он должен был быть в гостях у Хэпзибы еще раз! В день ее смерти! Но с какой целью? Значит, она все-таки решила пустить в ход тяжелую артиллерию… Вероятно, пригласила его под предлогом, что готова продать какую-то редкую вещь Бэрку. Или же… — лицо Гарри неожиданно просияло; он легонько стукнул самого себя ладонью по лбу и облегченно, словно для него загадка была уже распутана, промолвил: — Пообещала Тому Реддлу медальон. Она же видела, как он на него смотрел. Видела, как переменилось его настроение. Несколько раз спросила. Она была готова на все ради его любви. Понимаете, она производила впечатление поистине отчаянной женщины в этом плане. Зачем ей эта, по факту, безделушка в дорогой шкатулке, какова ее польза? А тут такая возможность — сделать щедрый подарок, растопить сердце столь стойкого, упорного во всем молодого человека, да еще и красавца… Когда не сработал простой флирт, она перешла к подкупу. Тем более, ей было прекрасно известно, что он работает у скаредного — как она сама выразилась! — Бэрка. Вполне возможно, что она знала и о его сиротской судьбе. О том, что у него не было подходящей ролевой модели отца — может быть, именно на это она и списывала его непонятное поведение; о том, что у него не было матери — следовательно, он попросту не имел представления касаемо того, что такое женская ласка! Все эти факты в сумме могли раззадоривать ее еще больше.

Профессор Дамблдор быстро проморгался и подался чуть вперед.

— Гарри, возможно, частично так и было — мы этого никогда не узнаем. Но я хотел тебе донести, что Волдеморт воспользовался этой слабостью Хэпзибы Смит, чтобы присвоить…

— Но зачем? — Гарри пришел в небывалое ранее оживление. — Он же мог ее просто попросить! Она бы ему все и так отдала! — но тут же стал хмурым. — Если Том, конечно, хотел просить… Я не подумал о последствиях. Ведь это бы связало ему руки, заставило бы быть ей обязанным. Но… она все еще могла отравиться сама. Знаете, как? У нее же были родственники? Так вот, представьте: они выясняют, что она покончила жизнь самоубийством из-за неразделенной любви! Выясняют, кем был этот молодой человек. Возможно, она не хотела, чтобы кто-то лез ей в душу… Она сама могла применить к Похлебе «Империо», чтобы обставить все так, якобы это было убийство по небрежности! Мы не знаем степени ее… эмоциональной нестабильности, ее заблуждений и страхов. Может, у нее была снижена критичность. Или завышена…

— Что же, Гарри, такой вариант тоже мог бы быть, и родственники женщины действительно проводили некоторого рода инспекцию, но в пользу моей версии выступает следующий факт: после ее убийства чаша и медальон пропали, а сам Том Реддл отправился странствовать, искать темных волшебников, чтобы учиться у них.