XII Правда? (1/2)
Джинни проснулась поутру и первым делом, как самый настоящий преступник, принялась прятать следы своего преступления. Ее разум был холоден, а сердце — совершенно спокойно; все бурные чувства она оставила в иной, не своей реальности, а потому могла позволить себе непритворную хладнокровность.
Она была почти мертвец, если бы Минерва МакГонагалл увидела, в каком состоянии пребывала черная мантия девушки. Пыльная, кое-где покрытая грязевыми пятнами — все то, что обычно любили нарушители школьных правил и задиры. Очистить ее незаметно для всех Джинни никак не могла — только не тогда, когда она утратила свою волшебную палочку. А обращаться за помощью к кому-то означало бы раскрытие факта потери. Джинни, как ты могла ее потерять? Это же такая важная вещь! Любой прилежный студент, думающий об успешной сдаче экзаменов, должен носить ее в своем кармане и беречь как зеницу ока! Говоришь, она случайно выпала из кармана? А где нужно было ходить, чтобы такая случайность произошла?
Спасти ситуацию могли только друзья. Писать матери было в крайней степени опасно. Что бы она получила в ответ? Очередной Громовещатель, благодаря которому ее школьная слава продлилась бы еще на один неопределенный срок? Упрек в неосторожности, недальновидности, а также неуважении к родительским стараниям? Краткая приписка о том, что у их семьи нет лишних денег, и теперь Джинни должна ждать неизвестно сколько времени, прежде чем родители сумеют выслать ей предмет первой необходимости? Джинни ненавидела свое положение студентки. Висеть на шее у родителей, не имея возможности устроиться даже на временную работу — и все из-за закрытого типа учебного заведения. Проклятые пары и проклятые экзамены.
Гриффиндорка сглотнула, осознав, что начала заводиться, и хладнокровность сошла на нет.
Отцу тоже нельзя было писать ни в коем случае. Он редко когда умел держать язык за зубами и почти всегда все рассказывал миссис Уизли. Написать ему — все равно что написать матери.
Можно было попросить помощь у Перси, но Джинни мешала совесть. Брат и так для нее очень много сделал, и новая волшебная палочка была бы перебором.
Биллу она писать не хотела — у него была другая жизнь.
Чарли она и вовсе ни о чем не хотела просить.
Оставались только Фред и Джордж, с которыми можно было договориться, и которые уж точно смогли бы сохранить ее просьбу в тайне.
Надежно спрятав испачканную мантию в прикроватную тумбочку и натянув на себя зеленую, Джинни достала пергамент и перо и на скорую руку написала письмо:
«Фред и Джордж,
Я попала в ужасно плачевное положение — потеряла свою волшебную палочку. Запасной у меня нет. Родителям писать боюсь. Вы же знаете, у них может не быть денег. Пожалуйста, если у вас есть такая возможность, пришлите мне новую. Тис, сердечная жила дракона. Я в долгу не останусь — летом отработаю во «Всевозможных волшебных вредилках».
Мне очень стыдно, извините».</p>
Тяжело вздохнув, она положила лист в карман и помчалась на выход из Гриффиндорской Гостиной, намереваясь отправить послание совой еще до завтрака. Но в коридоре она столкнулась с Гарри, который зачем-то сказал:
— Джинни, вечером я не смогу прийти на собрание, если оно будет. Мне нужно… поискать кое-какую информацию.
— Скорее всего, его не будет. У меня тоже много дел, — девушка вспомнила, что впереди ее курс ждали две пары по Прорицаниям и две — по Зельеварению. Благо, что не по Защите от Темных Искусств или Заклинаниям.
— Зеленый цвет тебе идет, — внезапно сказал Гарри.
— А, да… Спасибо.
Джинни посмотрела на свою мантию так, как другие смотрят на абсолютно незнакомую вещь, а затем подняла свой рассеянный взгляд на юношу. Он глядел на нее как-то странно. Как будто хотел что-то сказать или сделать, но не решался, сдерживал себя. Это было в высшей степени для него несвойственно: во-первых, она раньше его никогда ни в каких смыслах не интересовала; во-вторых, он уже — Джинни видела — бросал увлеченные взоры на Полумну, а в-третьих… о чем им было говорить, кроме, разве что, Темного Лорда?
Девушка ощутила какое-то неприятное ноющее чувство. Она смотрела на Гарри и в свою очередь понимала, что что-то между ними остается, несмотря на годы, — что-то таинственное, что-то нерешенное, незаконченное. Как будто они положили начало какому-то совместному проекту и так его до конца и не довели. Как будто они нарушили тишину, но главных слов так и не сказали. Как будто… стали взращивать цветок, о котором позабыли, но который продолжил свой рост, несмотря ни на что, и который… было бы неплохо вырвать с корнями.
«Его глаза хоть видят слабо,
Но зеленей, чем чародея жаба,
А волосы его черней тоски,
Чернее классной грифельной доски.
О, Божество, хочу, чтоб сердце мне отдал,
Герой, что с Темным Лордом совладал!»</p>
Пивз пролетел сквозь стену и на свой привычный визгливый манер завел старую песенку. Джинни, глядя на его доблестный настрой, подумала, что хуже быть уже не может. День начался с испорченной мантии, утерянной волшебной палочки, а теперь продолжился тягостным ощущением незакрытого гештальта и открытым издевательством.
Пивз на озвучивании уже всем давно известных строк не остановился и выдал — неожиданно — интригующее продолжение:
«Но время шло неумолимо;
Оно гнало по разным берегам мечты и явь.
Преступник злой творит свои бесчинства зримо,
Не повержен он. Где герой?
Придётся взять собственноручно гриффиндорский меч
И скинуть голову со злодейских плеч;
Отдать себе самой своё сердечко,
Ведь Героиня — я, башку Т.Л. снесу мечом остроконечным!»</p>
Джинни скривилась, но ничего не ответила. С Пивзом лучше было не вступать в спор, а не то бы он продолжил сочинять и третью, и четвертую, и пятую строфы, и кто знает, какая бы из них была апогеем дурного, отвратительного вкуса, и на какой бы из них он, выдохшись, наконец остановился. Полтергейст намеренно делал свои стихотворения резкими на слух, а по содержанию — мерзкими, противными. Очевидно, он считал, что нашел свой собственный неповторимый жанр, в котором преуспел.
Гарри взирал на полтергейста с видом затравленного зверька. Как будто тот задел его за живое, обнажил все его тайные страхи и убеждения, да, к тому же, грозился рассказать о них всей школе. Впрочем, на Пивза так реагировали все его жертвы.
Нащупав в кармане письмо, Джинни бросилась прочь, к совятне, понимая, что времени слишком мало, и ей нужно спешить.