X Честность и капитуляция (2/2)

— Я понял, — сказал Гарри. — Живоглот ничего не знает тоже, — он взглянул на Гермиону. Та была в такой же задумчивости, что и все, но произнесла:

— Можно предположить, что кот ему нужен для получения информации из школы. Но там, за домом… Что у Живоглота, что у Скримджера была такая реакция… Как будто они виделись впервые. В общем, гипотеза о том, что Живоглот шпионит для Министерства, отклоняется. Это невозможно. А что ты имела в виду, когда говорила про помощь?

Полумна взглянула на Гермиону и просто ответила:

— Ну… Моральная поддержка… Ведь если звезда загорается, то это же кому-нибудь нужно?<span class="footnote" id="fn_30653393_0"></span>

— Он не знает Гермиону и Рона, — заговорила Джинни, отстраняясь. — Меня тогда тоже. Поддержка кого? Незнакомых людей? Но это тоже абсурд. Пазл не сходится.

— Есть только один шанс узнать… — снова подал голос Гарри.

— Да, напиши письмо. Я тебе помогу его составить, — с иронией в голосе ответила Джинни. — Дорогой мистер Скримджер! Это я, Гарри, которого вы допрашивали в «Норе». Пишу я вам по какому делу… Наш кот по кличке Живоглот, которого вы имели возможность погладить, внезапно овладел человеческой речью. Вы случайно не знаете, как так получилось?

Полумна рассмеялась, жмуря глаза.

— Похоже на безосновательную предъяву…

— На внешнем психологическом уровне, — заметила Джинни. — На внутреннем это будет называться несколько иначе. «Я вас обыграю».

Полумна расхохоталась еще сильнее.

— Зараза, — выругался Рон. — Надо пожаловаться Дамблдору!

— Нет. Только не Дамблдор, — похлеще собственной матери прошипела Джинни, испытывая Рона тяжелым взглядом. — Он в это вмешиваться не будет.

— Это еще почему? — возроптал ее брат.

— Потому что я так сказала, — она снова посмотрела на Полумну. — Перекусим шоколадными лягушками? До Хогвартса еще шесть часов езды, не меньше.

— Живоглота тоже надо покормить, — Гермиона посмотрела на дверь.

Из коридора донесся звук неистового кошачьего бега.

5 января, 21:43</p>

— Так будет правильно, моя девочка. И даже не возражай, — решительно сказала Сивилла Трелони, запирая комнату на ключ. Щёлк, щёлк, щёлк — и они остались одни в кабинете, освещаемом несколькими десятками толстых восковых свечей. В углах, куда не попадали трепещущие отблески горящих огоньков, царил откровенный мрак. Все вокруг или выныривало в область дымчатого желтоватого света, или проваливалось в насыщенную черноту, из которой, казалось, было невозможно выбраться.

Оголтелости и целеустремленности этой женщине было не занимать: устав ждать согласия девушки, а тем более — бегать за ней, она попросту подловила ее на выходе из Большого Зала, предъявив письменное распоряжение Дамблдора о назначении дополнительных занятий по Прорицаниям, и потащила в свою пропахнувшую свечами клетку. Вырываться не рекомендовала — это сулило детальной беседой с директором школы.

Джинни не могла поверить, что преподавательница была на такое способна. Врываться в ее жизнь, подобно неконтролируемому смерчу, бывшему всегда на своем уме, и наводить в ней свои порядки, меняя графики и планы. Все пускать через мясорубку, чтобы не осталось ничего прежнего. Джинни не знала, что ей делать: надрывно смеяться или пронзительно плакать, паниковать, звать на помощь. Она вдруг поняла, что в этой школе себе не принадлежала. Впрочем, как и за ее стенами.

— Что ты делаешь со своим даром! Я обязана немедленно прекратить это безобразие и надругательство! — ранее казавшаяся забитой, теперь прорицательница предстала перед студенткой во всей своей красе: напористой и несгибаемой, с горячностью, которой могла позавидовать ее мать. — Когда… когда ты в последний раз пропускала сквозь себя энергию? Когда ты прикасалась к высшему? Когда твои пальцы и разум делали то, что обязаны делать по призванию?

Сивилла Трелони вынырнула из тени и склонилась над ней, провела пальцами по ее руке — изучая — и закономерно вздохнула.

— Уже очень давно.

Она опустилась на стул напротив Джинни, подпирая подбородок рукой, и ловким движением ведущей руки подтянула стопку небольших картонных коробочек к самому центру стола, так чтобы непокорная гриффиндорка их видела. Женщина питала смелую надежду, что, увидев такую прелесть, к которой она сама была неравнодушна, девушка наконец оттает и проявит свои истинные наклонности, которые, как ни скрывай, все равно рано или поздно прорвутся сквозь пуленепробиваемую железную броню. Ее — потомственную прорицательницу — гриффиндорке было обмануть не под силу. Предсказательница предсказательницу не только видит издалека, но ещё и может приблизительно оценить степень подавляемого потенциала, а потенциал у девушки, по подсчетам Сивиллы Трелони, был ого-го.

— Я не хочу этим заниматься, — строптиво и жестко ответила Джинни, стараясь даже не смотреть в сторону магических вещей. — То, что у меня что-то есть, еще не значит, что я обязана этим пользоваться.

Взгляд женщины изменился: теперь она смотрела не просто решительно — а обидчиво, с накаляющимся раздражением.

— Ты подавляешь в себе то, что не должна подавлять. Ты идешь против своей природы. Ты не принимаешь свою настоящую сущность. И — что самое ужасное — не даешь другим людям ее открыть, — преподавательница говорила таким тоном, как будто Джинни перекрывала ее энергию и мешала ей развиваться. Как будто у них был один дар на двоих, и девушка, как беспечный и неразумный ребенок, небрежно игралась с ним, вот-вот грозясь упустить и разбить.

— Помяни мои слова, деточка: мы все в этом мире связаны. Между нами натянуты неразрывные невидимые нити. Между мной и тобой нить особенно толста, так как мы связаны предназначением. Ты — мое прямое продолжение, моя замена. Пусть ты этого и не хочешь признавать.

За окнами, сокрытыми за плотным слоем ткани, выл зимний непримиримый ветер. Снова валил снег.

Джинни не сводила своего настороженного и пытливого взгляда с женщины: то, что она говорила, было уже не смешно и даже рискованно. Неужели она и правда была сумасшедшей? К горлу тщательно анализирующей ситуацию гриффиндорки подкатывал ком.

— И мой долг — передать тебе свои знания, научить тебя общаться с полем. Мне выпал уникальный шанс стать твоей наставницей. Кто, как не я, кто, как не ты, поймут друг друга лучше? — у нее тряслись руки от переизбытка эмоций: она была буквально готова впасть в экстаз от тех материй, с которыми соприкасалась.

Внезапно Джинни ощутила внутри себя испепеляющий жар и, не сдержавшись, грубо отчеканивая каждое слово, произнесла:

— Вы прожили отвратительную жизнь.

После этих слов она никак не изменилась в лице — стало быть, именно так и думала.

— Сделали одно-единственное громкое предсказание, и — о боже мой! — оно было посвящено убийствам и борьбе насмерть! «Никто из них не может жить, пока жив другой». Потрясающая работа! — Джинни скрестила руки на груди и отвернулась. Ее лицо было багровым.

— В том не было моей вины, дорогая, — прорицательница, казалось, знала цену своему таланту, а потому на подобные выпады не обижалась. — Какая информация из поля поступает — такую я и даю. Я всего лишь проводник. Как и ты. Если поле кричит, что будет сражение, как я могу его заткнуть? Как я могу от него отгородиться? Ведь это не моя прихоть — предсказывать одно или другое. Ах, если бы ты занималась… то ты бы все понимала без слов, и мы были бы очень близки.

Джинни продолжала молчать, нелепо всматриваясь в тьму, но мышцы ее лица расслабились, дыхание нормализовалось.

— Попробуй, — женщина не умоляла — скорее завлекала: взяла верхнюю коробочку слева и открыла, высыпала хранившиеся там карты на стол в беспорядочную кучу рубашками вверх.

Вначале Джинни стойко сносила искушение: не поворачивалась в сторону карт, каким бы заманчивым и любопытным не казался их шелест. Но затем что-то внутри нее сломалось, и она повернулась.

Их было много. Карт. Девушка даже не думала, что их так много в одной-единственной коробочке. И одинаковый симметричный узор белого цвета на темном фоне — на каждой из них. Это была так называемая изнаночная сторона. Лицевая, само собой разумеется, у каждой карты была уникальна и заключала в себе разные символы.

— Таро? — Джинни нахмурилась. От Сивиллы Трелони она все равно такого не ожидала. Кофейная гуща, магический шар, предсказания с закрытыми глазами — это все, на что была способна предсказательница, как ранее полагала девушка. Но и в этом она ошиблась.

— Возможно, ты этого пока не чувствуешь, но от каждой из этих колод идет энергия. Своя, особенная. Каждая из них говорит на своем языке, не похожем на язык других. Иногда они перебивают друг друга, ругаются, как капризные дети. Но в большинстве случаев они ладят и указывают на один и тот же исход — только с небольшими различиями и дополнениями. Это, — она заботливо, как мать, провела рукой по поверхности карт. — Колода Луны. Есть ещё кошки, вороны, детские страхи, чувства, а также колода эмоционального напряжения. Луна зачастую любит показывать грядущие события либо суть текущих. Она предпочитает не соваться глубоко в лес и рассказывает все в общих чертах, без лишних эмоций. Она рациональна. Кошки обожают дразнить будущими событиями. Именно дразнить, а не показывать. Про них уже нельзя сказать, что они бесчувственны и холодны. Они чересчур игривы. Как малые дети, ей-богу. Они обязательно поведают тебе обо всем, что скрыто, но сделают это в такой форме, что ты ничего не поймешь. Либо поймешь, но будешь слишком напугана, чтобы принять. Вороны не любят, когда их трогают часто. Иногда складывается впечатление, что они вообще не любят, когда к ним обращаются за помощью. Но порой они сами зовут тебя, бьются крыльями, просят освобождения — когда очень давно не летали. Как и кошки, ужасно любят загадывать загадки. Но каверзность загадок кошек в том, что они слишком очевидны и провокационны, а воронов — в том, что они слишком туманные и философские. Больше всего эта колода любит говорить о работе.

Джинни придвинулась поближе: ей было интересно послушать. Серьезно сейчас с ней говорила Трелони или понарошку, ей было неважно. Рассказ того стоил.

Женщина, увидев, что гриффиндорка заинтересовалась, польщенно улыбнулась и продолжила:

— Детские страхи очень жестоки. Они совсем не умеют лгать и играть, как бы это странно ни звучало. Они не просто говорят так, как есть, — они бросают эту правду тебе в лицо, и ты, растерянный, не знаешь, что с ней делать. Они рубят с плеча похлеще всех остальных собратьев. Хотя есть в них и несомненный плюс — правда, которой они делятся, не всегда трагичная. Но вот жизнь на «до» и «после» изменить может. Чувства… самые противоречивые, часто говорят одновременно разными голосами. Презирают разговоры о рутине, работе и прочей деятельности. Их стихия — отношения между людьми, хотя… Детские страхи зачастую с этим справляются получше.

— А эмоциональное напряжение? — нетерпеливо ерзая на стуле, спросила Джинни.

— Еще один повод для удивления. Эти показывают страхи и переживания человека лучше, чем детские страхи. Парадоксально, правда? Они могут заразить тебя состоянием другого, если ты спросишь у них, например… «Что сейчас занимает мысли этого человека?». Будь осторожна с такими вопросами. Ты можешь нарваться на самую настоящую истерику и ощутишь такой прилив отрицательной энергии… Лучше спрашивать по-другому: «Что действительно будет, несмотря на страхи?». Так ты будешь обращаться не к эмоциям, а к объективным фактам.

Они смотрели друг на друга, замолчав. Джинни уже оставила свои мысли о побеге, а Сивилла Трелони — о насильном удержании. Ветер за окном усиливался.

— Хочешь? — осторожно спросила женщина, касаясь кончиками пальцев к закрытым коробочкам. — Ведь я знаю, что хочешь. Ты не можешь не хотеть, как когда-то не могла я.

Холод прошелся по спине девушки. Она спокойно ответила:

— Это страшно. Знать. Знать наперёд. Знать первой. Когда ещё никто вокруг тебя не знает. А потом ждать… И бояться. Или надеяться. Или и то, и другое. Я бы предпочла этого не делать.

— Но ты можешь, и… — пророчица не знала, чем ей аргументировать необходимость развития предсказательного навыка у Джинни. — Поле принимает тебя! Я чувствую это всеми своими клетками! Возьми. Попробуй. Любую. Можешь даже начать со своих личных дел — я не против. Лишь бы это заинтересовало тебя. Зажгло в тебе искру. Желание познавать. Пробовать снова. Не бросать. Совершенствоваться. Идти дальше.

— Прямо при вас? И вы будете это видеть тоже? — краска прилила к ее щекам. Девушке было душно, почти горячо. Она удивленно посмотрела в сторону занавешенных окон. Еще минуту назад в помещении была обычная, сносная температура. А сейчас — словно позади них располагался десяток раскаленных доменных печ.

— Я могу не смотреть, так как это твое гадание, а не мое, — показывая, что готова капитулировать, подняла в воздух руки женщина.

— Но я не умею их толковать. Без помощи не обойдусь…

Джинни легонько потрясла головой, наклоняясь ближе к общей стопке. Вопреки всем ожиданиям Трелони, она вытащила не котов, а колоду эмоционального напряжения. Наверное, ей сейчас это нужно, подумала пророчица.

С опаской, будто боясь пораниться или поранить, она вынула колоду из коробочки и, будто привыкая к ней, замерла, прислушиваясь. Карты легли в левую руку, что было для Джинни удивительно — волшебную палочку она держала правой рукой.

— Наощупь… легкие и вместе с тем… крепкие. Из других ощущений… уверенные, общительные. Я говорю бред? — ее лицо прямо-таки пылало. Преподавательница не разделяла ее состояния, а потому была слегка обескуражена.

— Почему ты горишь? Комната недавно проветривалась, окна ненадежные, с щелями…

— Не знаю, — гриффиндорка с подозрением огляделась по сторонам. — Мне их нужно перетасовывать?

— Да! — будь у преподавательницы возможность воспользоваться увеличительным стеклом — она бы им воспользовалась, так интересно было.

Послышался продолжительный шелест, прерывистый, похожий на удары кнута. Джинни остановилась, не желая смотреть на собственные руки, и наугад достала из общей колоды карту. Она положила ее на стол и бросила нерешительный, затаенный взгляд. Сивилла Трелони, как и обещала, не смотрела в ее сторону.

— Тут… — в горле у Джинни пересохло, и ей было трудно говорить: зрение запылилось. — Туз жезлов, в общем, хах, — смешок вырвался почти случайно, невротический.

— А еще? — преподавательница не спешила с выводами.

— Маг?

Глаза Сивиллы Трелони загорелись.

— Новое начало. Проект. Инициативность. Руководство. Коммуникабельность, — она остановилась, понимая, что начала перечислять все подряд. — А какой был вопрос?

Джинни растерянно опустила руки.

— Никакой?

Женщина повернулась к ней и, стараясь принять ситуацию такой, какой она уже была, произнесла:

— Всегда задавай вопрос, как при пользовании магическим шаром. Иначе… все смешается. Дополнишь?

— Нет, — девушка резко положила карты обратно, будто обожглась. Жар постепенно отступал.

— Ты понимаешь, что это значит? — спросила Трелони.

— Да, — ответила Джинни, заправляя прядь волос за ухо. — Сейчас как раз… Я взяла инициативу в свои руки. По одному… вопросу. Он тесно связан с умением договариваться и сотрудничать с разными людьми, да.

Сивилла окинула ее затяжным восхищенным взглядом и довольно произнесла:

— Я была права!