X Честность и капитуляция (1/2)

5 января, 11:32</p>

— Полумна! — Гарри подбежал к девушке в коридоре вагона, заставив остановиться и прервать привычный для нее ход рассуждений. На ней была нежно-лиловая водолазка и забавной формы очки. По обе стороны розовую оправу обрамляли тонко высеченные крылья дракона, цвет которых плавно переходил с тусклого розового до раскаленного красного.

Юноша застыл на месте, пытаясь перевести дух. Впечатление наслаивалось на впечатление, мешая ему думать. Он хотел выразить просящийся наружу восторг от ее недавнего текста, а в итоге получилось:

— Красный потрясающе сочетается со светло-пепельным цветом твоих глаз. И твои волнистые волосы…

Девушка неуверенно улыбнулась, немного съежилась, обдала его растерянным взглядом — и стала ждать.

— Эм… Я хотел сказать, что я читал четвертую… третью часть, и… она сводит меня с ума, — он силился выдавить из себя ещё хоть что-то, но голова ходила кругом — от нее пахло спелыми сладкими яблоками. — Тот юноша… который главный герой… я хотел бы быть им… то есть нет, — он глупо улыбнулся, понимая, что несёт чушь, и что все предыдущие здравые формулировки куда-то подевались. — Хотя он классный.

Она кивнула, расслабляя плечи.

— Просто… это слишком прекрасно. Нет, — он втянул губы, а затем расслабил их. Шумно выдохнул, мотая головой. — Я хотел бы пройти через все то же — иначе мне кранты. Мне это трудно объяснить — хочется скулить… нет… — он замолчал, словив себя на мысли, что ему не стоило начинать весь этот разговор.

Полумна никак не отвечала — только ее грудь часто вздымалась, и подушечки пальцев ласкательно касались друг друга. Но во взгляде была теплота и… ожидание?

— Мне это нужно было. Спасибо, — видя, что она смущена и не отвечает, Гарри стал пятиться назад, открывая окно… открывая доступ дрожащему дневному свету. Освободившееся пространство между ними заполнилось пыльным бледным мерцанием. Ещё один большой прямоугольник лёг на старый пол.

Это было так глупо и наивно — и вместе с тем искренне и спонтанно. Последнего, он подумал, ему не хватало уже очень давно. И какое ему было дело до ее реакции? Поймет она его правильно или все исказит, обрадуется или испугается, станет ближе или отдалится еще дальше — какая, в сущности, разница? Он делал, что хотел делать; думал, что хотел думать; чувствовал, что хотел чувствовать — и никто этого права не мог у него отнять. Ни один человек на планете. Пока он был собой, он был живым. А его жизнь и так могла оборваться в любой момент. Он не был ни от чего застрахован. Ему везло уже четыре раза. А это достаточно много. Кто знает, возможно, в следующий раз судьба к нему будет уже не так благосклонна.

— Это был ты? — тихо опуская руку, которой сжимала миниатюрную серебряную сову на черной тканевой подвеске, спросила Полумна. — Ты писал в редакцию журнала?

— Нет. Я никому не писал.

Девушка снова ухватилась за сову, будто бы моля ее дать ей силы.

— Значит, ты уже второй. Был ещё кто-то, кто выражал свои эмоции, — она говорила через силу, словно ей было сложно принять, что кто-то всерьез может интересоваться ее рассказами, а тем более — не один, а несколько человек.

— Это только начало! Будут еще, — пылко воскликнул юноша и тут же залился краской: он сказал уже слишком много.

— Подожди… То есть ты серьезно все это время ходил под впечатлением? — не веря своим ушам, переспросила девушка. — Серьезно-серьезно? Это же просто… рассказ… Нет, не то чтобы я сама его писала, не будучи под воздействием очень сильного вдохновения, но… Когда я его перечитываю, я не чувствую того, что чувствовала во время написания. Оно будто бы ушло. Я не могу получать удовольствие от собственных текстов. Они для меня… словно полые доспехи.

— Я чуть не сошел с ума, — ощутив, что девушка дает ему зеленый свет и право быть откровеннее, Гарри буквально затараторил, будто только этого и ждал. — Он меня очень сильно потряс. Особенно две части. Та, в которой главный герой тщетно мечется, выпрашивая у окружающих правду о себе, которую они ему не могут дать. И та, в которой он оставляет это занятие и сам решает, кто он. А основная метаморфоза вообще вырывает деревья с корнями… Сносит фундамент… Сказать, что я в восхищении, значит ничего не сказать. Мне хочется сорвать с себя все, что есть, включая кожу, и прыгнуть в эту историю, стать Целительной Тенью… Хочется быть им… Я надеюсь, ты не против.

Он взглянул на нее вопросительно, отчего она сначала замешкалась, а затем неловко кивнула.

— Совсем нет. Забирай все, что есть. Мне они все равно… не пригождаются. Я долго думала, зачем пишу. Ведь я чувствую острое возбуждение, когда вдохновение накатывает на меня. Я не могу ничего делать, не могу ни на чем концентрироваться, перестаю хотеть есть и спать… Такое мучительное и неистовое переживание. Когда пишу, чувствую небывалый душевный подъем, словно я парю, словно прорываюсь сквозь пространство, словно мне все под силу… Когда долго не могу поставить последнюю точку, выразить наконец всю суть, меня охватывает сильное беспокойство. Истощение приходит раньше разрядки. А затем, когда мысль все-таки завершается… ощущение безграничного покоя и блаженства. Но потом… Я перечитываю и не понимаю, что доставляло мне такое удовольствие. Что заставляло парить. Сами тексты… как давно перевернутые страницы моей жизни. Да, они были, но… Они уже никак не влияют на мое настоящее. Они не владеют моим сегодняшним «Я». Возможно, это какой-то хитрый процесс самосжигания, перерождения. Нечто наподобие того, что делают фениксы. Я сбрасываю с себя старые одежды, чтобы надеть новые. И так каждый раз. Но… — она посмотрела на него радостно, нежно и сделала несколько шагов навстречу. Теперь уже падению света препятствовала она. — Благодаря тебе я поняла, зачем все это. Должно быть, я пишу не для себя. Нет, в момент самого написания — однозначно для себя, — она мило рассмеялась. — Но потом… Для других. Для тебя. Для кого угодно, кому они нужны. От этого тоже можно получать удовольствие. Когда знаешь, что кто-то ими лечится…

Она продолжала говорить, полностью отдавшись куражу, готовая вот-вот положить свою ладонь на его плечо, а его сознание внезапно прорезала вспыхнувшая ассоциация: «Лечиться… Удовольствие… Отдача… Текст… Учебник… Принц-Полукровка…».

— Возможно, я бы поняла, каково это — быть по ту сторону. Ощущать ту эйфорию, которую ощущаешь ты. Но я еще не встречала такие тексты.

Гарри проморгался, возвращаясь в реальность. Их разделял всего один метр, и он мог чувствовать запах спелых яблок и… кажется, ещё медовой груши… более отчетливо, чем раньше. Дурман, подумал он.

— Возможно, это тоже впереди, — единственное, что он нашелся ответить.

Их медленно качало, и они слышали ритмичный, убаюкивающий стук колес.

— Полумна…

Мимо них, подобно неукротимому и свободному ветру и целеустремленному, упрямому поезду, промчался, почти перекатываясь кубарем, Живоглот.

— Мы поговорили с Джинни, и, в общем… ты не хочешь присоединиться к нашему клубу? Название пока не придумали, возможно, будем совсем без него. Будем делиться друг с другом всей информацией, которой располагаем. Слишком много сумятицы и неразберихи… Эм. Пойдем к нам в купе. Там пока Гермиона, Джинни, я позову Рона. Девочкам есть что сказать. Ты как? В деле?

Полумна задумчиво коснулась оправы очков и робко ответила:

— Ну, пойдем…

Все студенты разбрелись по купе, поэтому им никто не попадался на глаза. Торжественный, но застарелый ковролин молчаливо вбирал в себя пыль, не возмущаясь.

Гарри двинул, не рассчитав силу, дверцу купе, и она молниеносно, свистя, отлетела до упора. Из кабинки на него смотрела потревоженная Джинни. Она выглядит как женщина, подумал Гарри, и все внутри него завязалось в тугой узел. Что мы с ней сделали! Она на курс младше меня, а в глазах…

Но Джинни не разделяла ни его предчувствий, ни его страхов. Она взметнулась, посветлев, и без лишних вступлений заключила в дружеские объятия Полумну.

— Будешь с нами? Будешь?

Гарри посмотрел на сидящую вполоборота Гермиону и сказал:

— Я приведу сюда Рона.

Девушка безразлично пожала плечами, и юноша, минуя обрадованных подруг, вышел в пустынный и жуткий коридор. Не хватает свободно гуляющего ветра, подумал он, почему-то сам себе улыбнувшись. И тут застыл на месте, прикованный взором к удаляющимся вдаль линиям, нечетким и пушистым из-за настеленной ворсистой ткани. Эта размытость границ была почти не видна невооруженному глазу, но если присмотреться… Какое-то новое озарение снизошло на Гарри. С этим коридором можно сделать столько всего! Сколько всего в нем можно сделать! Сколько всего придумать! Но, вспомнив о своей основной задаче, он пьяно поплелся к плывущей навстречу ему двери — с каждым проделанным им шагом, — и будто в бреду опустил ее ручку вниз. Дальше его ждала еще одна дверь коричневого цвета. Проделав с ней то же самое, он очутился в идентичном с предыдущим коридоре. Ему повезло: Рон стоял, скучая, у окна.

— Пойдем. Все уже в сборе.

Рон оторвался от белого пейзажа за окном и с удивлением посмотрел на Гарри.

— Кто в сборе? Куда?

И только тогда до Гарри дошло, что его друг не в курсе последних событий и договоренностей.

— Я, Джинни, Гермиона и Полумна. Мы организуем свой клуб. Собираться будем в Выручай-Комнате. Будем ли практиковаться — пока не знаем. Но информацией делиться — да. Уж поверь, она есть.

Особой радости от этой новости у Рона не возникло. Гарри вновь почувствовал, что тот отдаляется. Но теперь уже не только от Гермионы, но и от него.

Когда же это уже закончится, томительно подумал юноша. Ну, не хочешь ты ничего — ну и не хоти. Когда уже прибой вынесет на берег все протухшие трупы птиц? Сколько можно задыхаться от их губительного смрада! А затем испугался собственных смелых мыслей.

К девушкам они вернулись оба безрадостные. Полумна села у окна, отчего ее волосы казались невесомой снежной лавиной. Джинни сидела рядом с ней, почти касаясь плечом ее плеча. Гермиона осталась на том же самом месте. На Рона она посмотрела с подозрением, сжав губы. Гарри словил себя на наблюдении, что это начинает его серьезно подбешивать, и что скоро он сам от них сбежит.

Юноши подсели к Гермионе. Несложно было догадаться, кто сел с краю.

Первой начала Джинни. Ее пряди забавно струились по воздуху вниз.

— Полумна еще ничего не знает. Но ничего: это легко исправляется. Полумна, — она обратилась к ней без подготовки. — Ситуация такова, что Живоглот разговаривает.

У когтевранки перехватило дыхание от потрясения. Она ошеломленно глядела на свою подругу, схватившись правой рукой за рамку розовой оправы. Но отошла от шока достаточно быстро.

— Ух ты, какой молодец!

Рон непонимающе перебегал взглядом от Джинни к Гарри; его раздражение нарастало.

— Вы что, все разболтали уже?! — несогласно воскликнул он.

— Доброе утро, — пассивно-агрессивно ответила ему Гермиона, которую было не видно за Гарри.

Джинни посмотрела на своего старшего брата одновременно снисходительно и требовательно. Чуть наклонившись, она строго сказала, грамотно расставляя все ударения:

— Я твоя сестра. Полумна моя подруга. Здесь все свои. Чего ты закипаешь? Если тебе что-то не нравится, — она запнулась, позабыв, что они находятся в обществе, а не у себя дома.

— Уже. Почти.

Лицо Джинни стало твердым, как скала. Она прикусила зубами собственные щеки.

— О, — Полумна, держась за дужки очков, откинулась на спинку сиденья. Должно быть, она не привыкла к подобного родам разборкам. Они ее напрягали еще больше, чем способность Живоглота говорить.

— Пожалуйста, хватит меня сбивать! — упершись ладонями в косяк стола, громко произнесла Джинни. — Это все не важно. Что важно — у нас появилась жирная гипотеза по поводу того, почему он заговорил.

Полумна снова повернулась к ней. Рон насторожился.

— Тогда мы с мистером Скримджером пошли гулять вокруг дома.

У ее брата чуть челюсть не отвисла от такой новой информации. «Пошли гулять вокруг дома»! Вокруг какого? Когда? Где? Что вообще происходит и почему он об этом ничего не знает?

— Мне нужно было… кое-что сказать… просто поделиться нехорошими предчувствиями. Он же спрашивал про школу. А я… в общем, библиотека мне кажется жутковатой ночью. Ну, и… навстречу нам вышли Гермиона и Живоглот. Так что он сделал… Так странно улыбнулся, прям засиял, наклонился к нему и погладил… Ладно, это ещё не странно. Коты нравятся многим. Но послушайте, что он при этом сказал! «Какой умный мальчик!» Обычно так обращаются к собакам, и то не ко всем. И почему именно «умный»?

Рон сжал кулаки. Этого он вынести вообще не мог: треклятый Министр Магии, которому прислуживает бесхарактерный предатель Перси, ещё и лезет к коту Гермионы! Ещё и к Джинни! А что, если болтливость хамоватого Живоглота — дело рук этого непорядочного и лживого политика? Судорога бешенства схватила его.

— Понимаете, он говорил не так, как говорят с животными. Когда мы говорим с питомцами, самое важное в нашей речи — ее интонационное окрашивание. То, как мы говорим. Ведь наша основная задача — передать ласковость, заботу. А он передавал как раз таки информацию. Будто бы специально подобрал это слово — «умный». Будто бы выражал таким образом Живоглоту свое одобрение. «Молодец, продолжай в том же духе». Понимаете? Он никак не мог поддерживать Живоглота, не зная, что тот может говорить и мыслить. Если он это сделал, то он все знает! А откуда он мог все узнать?

Рон в глубоком мучении закрыл лицо руками.

— Проклятье… — завыл он. — Шпион, подосланный Министерством в нашу компанию! Какой позор! Скримджер и кот… Скримджер и Перси… И теперь еще ты!.. — гневно вскричал он на Джинни.

Но та осталась непреклонной.

— Пока это еще гипотеза. Конечно, было бы неплохо спросить в лицо. Но мы не ответили на главный вопрос. Зачем он это сделал? С какой целью? Если не ответить на него — ценность гипотезы уменьшается. У каждого действия должен быть мотив. И да, Рон, «опозорить нашу семью» — мотив неправдоподобный.

— Может, он хочет помочь? — предположила Полумна, не растерявшая детскую непосредственность.

— Помочь? Он? — Рон не унимался. — Да он хочет прогнуть нас под себя! И он упорно идет к своей цели! Благодаря наивным членам нашей семьи. Кто дальше? Какие ставки? Билл? Папа?

— Рон! — Джинни изо всех сил старалась угомонить своего параноидного брата. — Флер сказала мне очень важную вещь! Прежде чем делать какие-либо выводы, нужно ответить на вопрос: «Зачем». Ему незачем прогибать нашу семью под себя! Толку от этого никакого! Конкретно от тебя ему ничего не нужно! Он занимает самый высший пост в Министерстве! Что ты ему можешь дать?

— Но от Перси же он что-то берет! Как и от тебя!

Джинни с мольбой во взгляде посмотрела на Гарри, прося поддержки. Тот сразу же отреагировал.

— Рон, давай успокоимся. Ситуация и так слишком сложная. И дело не только в Скримджере. Джинни, ты можешь написать ему письмо и спросить?

— Нет, — беспрекословно отрезала девушка. — Я этого делать не буду. И Перси втягивать в это — тоже. Я хочу заниматься только тем, за что отвечаю я. И вообще…

Она резко придвинулась к Полумне и положила голову ей на плечо. Когтевранка успокаивающе взяла ее за руку. Все замолчали.