IX Суд (1/2)

5 января, 22:40</p>

Амикус Кэрроу жил исключительно настоящим. О прошлом он не любил рассуждать, так как считал его упавшим в воду камнем, навсегда затерявшимся среди вязкого ила. О будущем он предпочитал не думать, так как считал его пленительной (или не очень) фата-морганой, никогда не показывающей истинное положение дел и способной в любой момент перевернуть все вверх тормашками. Зачем убиваться по давно ушедшим дням, если они ушли безвозвратно, и ты уже ничего в них не изменишь? Зачем бояться будущего, если оно ещё не наступило, и ты не знаешь, каким оно будет?

Когда-то он был совсем другим. Корил себя за малейший промах — особенно совершенный на людях, — а по ночам ворочался в постели без сна, потому что, видите ли, его вконец разогнавшийся мозг решал, что это самое лучшее время для разбора своих прошлых психологических реакций и психоанализа в целом. Неуёмный и экзальтированный от радости нахождения истины там, вкрай обнаглевший мозг затем решал, что было бы ещё неплохо порассуждать на какие-то возвышенные философские темы — например, о природе привязанности. И вместо того, чтобы наконец успокоиться и оставить Амикуса в заслуженном покое, копал, копал и копал… Пока не упирался в твёрдую породу отчаяния и гарантированной обреченности: ведь умный Амикус наконец-то понимал, как это работает, а главное — к чему идёт вся его жизнь…

Когда Кэрроу было девятнадцать лет, отец предупредительно и заботливо сказал ему, чтоб он не заходил далеко в дебри и не нырял в темные водоемы, глубину которых точно определить не мог. После этого никто не остается прежним, говорил он, я таким образом сломал себя. Некоторыми знаниями людям лучше не владеть. Тогда Амикус втайне презрительно хмыкнул и подумал: ты не смог, потому что ты не был готов увидеть правду — а я смогу, ибо я готов.

Но когда она пришла к нему — правда, — она пришла не одна. Она обрушилась на него мерзлой лавиной отчаяния, способной навсегда захоронить его под своими тяжеловесными снегами. Ее дерзкий дружок, задумавший вытрясти из Амикуса последние остатки его черной души, чуть не прикончил мужчину. По крайней мере, Кэрроу искренне верил, что ему пришел конец, ведь тонны льдистого снега сдавили ему все кости, мешая двигаться, а ещё в этой хитро обустроенной берлоге было темно, и он задыхался. О чем размышлял Кэрроу перед своей предполагаемой смертью? О прошлом или будущем? Все накатило на него разом: и боль прошлых утрат, и глупость совершенных ошибок, и страх быть, и страх иметь, и страх не быть, и страх не иметь. Внутренний конфликт разрывал его естество на части. И когда ему стало казаться, что все для него закончилось, что он уже познал всю печальную суть жизни, и что его больше ничего не ждет, кроме того, что он уже и так знает, — он отпустил. Разжал кулаки и отпустил бразды правления. Одномоментно, ощущая, что иного выхода нет, что у него уже заканчивается кислород. Уютная и мягкая дремота уже подступала к нему, забирала в свои расслабляющие объятья.

Когда Амикус открыл глаза, он уже был другим человеком. Изменения произошли по всем фронтам, но самым главным было то, что ему стало плевать. Плевать решительно на все, что раньше занимало его ум: на боль, на ошибки, на страхи и даже на отчаяние. Он помнил, как подумал, убирая ладонь с виска: «Пусть все катится как катится. Я больше не буду брыкаться. Я больше не буду спорить и соревноваться с жизнью. Если ей угодно меня куда-нибудь вести — пусть ведет. Если не угодно — пусть не ведет. Она слишком короткая, эта жизнь. Так пусть же максимально возможное количество ее дней будут наполнены принятием и спокойствием, а не бессмысленной борьбой и гневом. Я больше не буду бояться и страдать наперед. Если я завтра умру, то так тому и быть. Если не умру — то же самое. Если я еще жив, значит, так должно быть. Если мое сердце резко перестанет биться, и я упаду замертво — тоже. Я больше не буду ни просить, ни требовать. Я снимаю с себя все эти полномочия. Я доверяю жизни и ее течению. Не буду напрягаться. Единственное, что срочно нужно сделать, — это запастись попкорном. Авось будет боевик».

И теперь Амикус Кэрроу стоял в лесу, прислонившись спиной к холодному дубу, и безмятежно глядел на луну. Полную такую, с остро высеченными очертаниями. Зимнее небо цвета индиго было чистым от облаков, и на нем, собираясь в тонкие переливающиеся канатики, похожие на гирлянды, блестели неделимые созвездия.

«Сейчас бы согреться чаем», — подумал Пожиратель Смерти и тут же захрюкал от смеха: философия принятия жизни в значительной степени наносила вред его брутальному образу мстителя и мучителя.

«Хочу прогуляться по Хогвартсу, — была его следующая мысль. Теперь они текли плавно, надолго не задерживаясь, — после того, как он им позволил беспрепятственно пронзать его сознание. — Я там так давно не был! Может, действительно помочь мальчишке? И уже совсем скоро я буду ходить по тем коридорам…»

Амикус Кэрроу расслабился еще больше и, впитав добрую часть блеска звезд в свои глаза, прислонил к шершавой коре дерева и голову. Он обо всем позабыл. О том, что в его текущем положении нужно проявлять особую осторожность, — в первую очередь. И чуть было об этом не пожалел, когда услышал позади грузные, вкрадчивые, посмеивающиеся над ним шаги. Первой реакцией мужчины на неожиданное вторжение чужака стало выхватывание из кармана изодранной волшебной палочки. Второй — резкий поворот на сто восемьдесят градусов и выпад вперёд.

Его глаза, суровые и опасные, в которых отчётливо читалась выверенная, нешуточная угроза, встретились с глазами несколько удивлёнными, в которых, тем не менее, можно было просмотреть небывалую стойкость и уверенность. Секунда — и Амикус Кэрроу, громко всплеснув руками, опустил волшебную палочку. Секунда — и нежданный гость залился долгим задорным смехом.

Амикус Кэрроу шумно втянул в ноздри колкий морозный воздух и, понурив голову, раздражённо-облегченно прорычал — склоняясь к шепоту:

— Твою мать, Ллойт! Предупреждай, когда заходишь сзади. Вообще предупреждай, что подходишь! Я от страха в тебя чуть «Круциатус» не пустил. Такая тишь, и тут вдруг…

Нарушитель спокойствия захохотал ещё сильнее и, пожав плечами, с самодовольной улыбкой спросил:

— А ты во всех незнакомцев «Круциатус» посылаешь? Или… — он пристально огляделся по сторонам, словно кого-то выискивая. — Поджидаешь кого-то особенного? — и подмигнул.

— Ха-ха-ха, — пародируя Ллойта, нервно выпалил Амикус, а потом вмиг стал серьезным, почти что каменным. — Не хочу, чтобы эта чокнутая объявлялась. А ведь она может!

— Беллз? — улыбка второго Пожирателя Смерти ослабла, стала более скромной. — Думаешь, она всё ещё хочет тебя прикончить?

— Думаю, было бы неплохо подстраховаться. Тем более, что я не могу постоянно ходить с «Протего», а читать мысли на расстоянии, кто там ко мне крадется, я не умею. Прятаться в тесной конуре и не предлагай!

Амикус Кэрроу снова прислонился к тому же дереву — но с другой стороны, — задумчиво опуская голову, и это вызвало у Ллойта новый взрыв хохота.

— «Энерджи манифест»<span class="footnote" id="fn_30624202_0"></span> не пробовал? — успокоившись, спросил Пожиратель Смерти.

Кэрроу капризно скривился.

— Каждые пять минут? Я доведу себя так либо до обсессивно-компульсивного расстройства, либо до тревожного, либо до параноидного. Второй вариант более вероятен. Жизнь превратится в ад. Ты никогда не задумывался над тем, что, как бы тебе ни было страшно, лучше жить, не боясь, что это случится, — пока это не случилось, чем жить все время в страхе, а затем, когда это нагрянет, — ещё и в страдании?

— Определенный смысл в этом есть. Да и у тебя в любом случае реакция хорошая. Значит, ты решил не париться? — Ллойт вальяжно облокотился о соседнее дерево, и Амикус только тогда заметил, что его напарник был одет с иголочки в… маггловский прикид. Тяжёлые черные ботинки, черные джинсы и чёрное пальто.

— Тебе жизнь не мила? Решил записаться в смертники? Темный Лорд, если увидит…

Щёголь бесстыдно рассмеялся.

— Я был на спецзадании. Люди не любят тех, кто отличается от них. Пришлось принарядиться, — Амикус был готов поклясться: зелёные глаза его друга сверкали в темноте, как остро заточенные клинки, облитые алмазным сплавом.

— И каков результат?

— Мельком увидел такую помпезную кралю… Чистокровный маггл. Но сестрам Блэк до нее… ой-ой, — и он растянулся в провокационной похотливой улыбке.

— Ллойт, — Амикус скорчил скептическую гримасу: видеть ещё не значило обладать. — Лексикон твой, как у дровосека. Какая помпезная краля?

— Тридцатилетняя, блондинка, — то ли думая, что Амикус спрашивает его о ее внешних данных, то ли просто дурачась, игриво ответил Ллойт. — А вообще… я пришел к тебе не для того, чтобы рассказывать все это.

— Да ну… — в наигранном изумлении вздернул брови Кэрроу, сложив руки на груди. — А я думал, что ты пришел просить совета у более опытного и обаятельного охотника…

— Алекто сказала, что я круче и харизматичнее… — Ллойт, нетерпеливо задрав носок правой ноги и сощурив глаза, перешёл на сдавленный приторный шёпот.

Но Амикус не растерялся.

— Было бы странно, если бы моя сестра избрала меня. Как бы то ни было, будь с ней поосторожней: пока ты будешь клеить очаровательную магглу, Алекто склеит тебя. Так… О чем ты там меня пришёл просить?

Ллойт некоторое время по инерции продолжал глупо улыбаться, а затем, когда до него окончательно дошёл смысл сказанных товарищем слов, стал более серьезным и вышел на два шага вперёд, в свою очередь скрестив руки.

— Не просить, а требовать. Это принципиально разные вещи.

— Оу… — Амикус внутри немного напрягся, но внешне продолжил играть роль дурачка. — Ты пришёл требовать моего совета? Ну зачем же так жестоко и по-варварски… Ведь можно было просто попросить…

Но Ллойт проигнорировал этот выпад и продолжил гнуть свою линию:

— Я хочу быть уверенным в том, что ты меня не предашь. Мне нужны гарантии.

Амикус, поглаживая себя по мантии, иронично протянул:

— Я спас тебя от безбашенной сумасбродки, чем подверг себя смертельной опасности… Тебе мало?

— Я долго думал над твоим вопросом. Тем. О том, чтобы я выбрал, заставь меня Темный Лорд расправиться с тобой. И ты знаешь… Я дал себе на него ответ, — мужчина смотрел прямо и смело, бросая вызов одним своим видом. — Я бы расправился с Темным Лордом. Так вот, я хотел бы быть уверенным в том, что ты сделал бы то же самое.

— Это невозможно, Ллойт. Я не отвечаю ни за твои чувства ко мне, ни за твои мысли касаемо меня, ни за твои предубеждения. Я могу сколько угодно клясться на крови, но тебе и этого может быть мало. Понимаешь, о чем я? Скажу тебе по секрету… Одна моя родственница была очень ревнивой женщиной: постоянно выискивала доказательства неверности своего мужа. Устраивала невероятные скандалы, которые, конечно же, слышали соседи. Доводила любовь всей своей жизни — а она без него жить не могла, параллельно засыхая от страха его потерять, — до состояния глубокого отчаяния. И знаешь, что в этой ситуации было самое забавное? Он был ей неизменно верен после дачи клятвы и на других даже не смотрел. Сколько же было выпито крови… зазря…

Взгляд Амикуса стал блуждающим, на его губах проступила стягивающая жестокость. Он, еле слышно цокнув зубами, притворился, что разглядывает верхушку толстого дуба, усеянную тонкими кривыми ветками. Даже сов не было нигде видно.

— Так чего ты хотел от меня в итоге? — совсем перестав подбирать слова и ожесточившись, спросил Кэрроу.

Ллойт, не ожидавший такой реакции и думавший, что все будет гораздо проще, застыл на месте как штык, безмолвный.

— Непреложный обет… — еле выдавил наконец он из себя, так и оставив рот приоткрытым.

Амикус повернулся к другу и расплылся в нежнейшей, полной любви и признания улыбке. Вытянувшись что было силы и приподняв плечи вверх, он с видом сошедшего на землю ангела пролепетал:

— Конечно, мой милый. Для тебя — все что угодно, — он сделал небольшую паузу, которую потратил на невинное хихиканье. — После того, как ты хлебнешь моими руками приготовленную сыворотку правды и выдашь мне всю свою подноготную. Все свои мысли и чувства, все планы, все страхи, все действия… За последние лет пять как минимум…

Ллойт опешил. Такого принципиального, смелого, а главное — не терпящего никаких споров требования он совсем не ожидал. Он будто бы позабыл, что он не единственная фигура на шахматной доске. Он делает ход — и Амикус отвечает.

— Ну что? — вдохнув полной грудью и подобрев, переспросил Кэрроу. — Ещё есть желание выдвигать мне какие-то требования? Или уже понял, с кем имеешь дело?

— Я… — Ллойт был в полном нокауте, как сказали бы магглы, — в переносном смысле этого слова. — Я тебя не понимаю… Ты то ищешь сотрудничества, то его отвергаешь… То говоришь, что тоже нуждаешься в друге, то все сметаешь… одним взмахом руки… То защищаешь меня от Беллы, то отказываешься давать обещание защиты… Ты что творишь?

Амикус сделал несколько решительных, но легких шагов вперед, проведя пальцами по своему лбу.

— Смотри: ты приходишь ко мне и говоришь, что было бы неплохо затусить, раз никто на этой свалке не хочет держаться вместе и отстаивать… общие интересы и ценности. Тебе тошно от самого осознания того, что ты влип в такую грязь — да еще и без надежды на улучшение. Когда ты вступал в ряды Пожирателей Смерти ты, должно быть, думал, что обретешь здесь дом… И что каждый чокнутый егерь будет твоим другом… Или братом… Или чего ты там хотел… Но, увы… — Амикус развел руками, вздыхая и иронично улыбаясь. — Все оказалось совсем иначе. Все сами за себя. И все преследуют исключительно свои интересы. Вот так треш, да? Долохов готов приставить волшебную палочку не только к виску грязнокровок и магглов, но еще и к твоему… Беллатриса изо всех сил тужится, чтобы запрыгнуть в постель к Темному Лорду… — мужчина усмехнулся, качая головой. — Поначалу я думал, что она хочет власти. Но потом я понял, что она просто дура. Ах, да, я сбился со своего повествования. Так вот. А потом ты смотришь на Алекто, такую собранную и… спокойную, что ли, на фоне этой истерички. А потом ты смотришь на меня, и в твоей голове автоматически зарождается мысль: «Черт, они кажутся получше остальных. Может, попробовать примкнуть к ним?» И ты подходишь сначала к Алекто, общаешься с ней и понимаешь, что она ничего так… А потом подходишь ко мне и вообще ловишь себя на мысли, что со мной даже можно отправиться грабить Гринготтс. По приколу. Что это будет безопасно. Ты очень хочешь безопасности. Как и все мы. Но, увы, — со стороны казалось, что в уголках глаз Кэрроу выступили слезы. — Жизнь — она не про безопасность. Ты думал, что ты пришёл сюда развлекаться, грабить банки, мордовать магглов и жить, как животное, в дружной стае? — Амикус нервно рассмеялся. — Нет. Этого никогда не будет. Она — жизнь — этого не даст. Я могу предположить, что ты пришёл сюда совершенствоваться, развиваться, чему-то учиться, но никак не развлекаться. Скажи мне, в самом начале ты много смеялся? Если да, то у меня для тебя плохие новости. В конце будешь очень горько плакать. А насчет тусовки… Ну да, ты подошел ко мне и предложил. И тогда я подумал: «Черт, почему бы и нет. И так время тянется безумно медлительно, и работа здесь похожа на прозябание… Надо брать от момента все». Ну, я и согласился. Тем более, что я испытывал внутреннюю потребность в близости. Ну, типа, защищать кого-то, отгонять кого-то, группироваться… И ты такой: так я тоже этого хочу. Вот. Поэтому я тебя и спас. Поэтому и ты меня спас, должно быть.

Ллойт слушал, не перебивая и находясь под очень большим впечатлением от таких откровений.

— И я скажу то же самое сейчас. Ты хочешь объединиться — так я тоже этого хочу. Если сейчас из куста выпрыгнет Беллз, я непромедлительно кинусь с ней в бой. Если она попытается обидеть тебя, я обижу ее. Она боится моего языка, поверь мне. Я знаю то, что знают все, но что другие боятся озвучивать, а я не боюсь. Если ты сделаешь ради меня то же самое — я буду тебе очень благодарен. Но, Ллойт, я не потерплю, чтобы кто-то требовал от меня преданности, — он заскрипел зубами, а из его глаз полетели молнии. — Тем более, наперёд. Я не потерплю вообще никаких попыток себя подчинить. Я все делаю только по собственному желанию, когда что-то в голову ударит или не ударит. И, кстати, от этого мое покровительство становится еще более вкусным и притягательным. Мой дорогой друг, я не ограничиваю тебя ни в чем. Я не залезаю к тебе в голову и не требую отчитываться, где ты был, что ты делал и о чем думал. Если сам захочешь об этом поговорить — я за. Но скручивать тебе руки и орать над ухом: «Дай мне правду!» — я не буду. И мне бы не хотелось, чтобы ты делал со мной нечто подобное. Привязывал меня насильно к своей метле. У тебя же должно быть какое-то средство передвижения, да? Понимаешь, когда кто-то начинает причинять насилие, это насилие разрастается. Тебе платят той же монетой. Если ты хочешь сделать из меня сначала своего истязателя, а потом — убийцу… Делай. Но не плачь над последствиями. Я тебя не пожалею. Потому что я буду занят. Я буду отдавать тебе свой долг. Сечешь?

Ллойт в шоке прижимал кулак к губам, не издавая ни звука. Его взгляд был рассеян. Он производил впечатление человека, которому только что сказали нечто очень страшное и неприятное.

— Поэтому я предлагаю говорить по-взрослому. Прямо. Опираясь в большей степени на настоящее. Ну, можно и не по-взрослому. Но только без этих непонятных заходов сбоку. Ну, так чего ты хочешь в данный момент? Если все ещё хочешь.

Ошеломленный Пожиратель Смерти пошатнулся, но вовремя схватился рукой за ближайшее изогнутое дерево. По внешнему виду можно было сделать предположение, что он ничего не хотел. Но он разбито промолвил:

— У Дамблдора есть брат. Он живет в Хогсмиде. По слухам, они враги. Я хотел предложить тебе как раз таки развлечься. Давай смотаемся к нему и узнаем, что Дамблдор за человек.

Амикус сдвинул брови и скептически потер собственную щеку.

— Что это еще за дичь? С какой стати и главное — зачем? И я не уловил, в чем заключается развлечение.

— Ты говоришь натурально как мой отец. А предлагал по-взрослому, — заметил Ллойт.

Амикус сглотнул и перефразировал свой вопрос:

— Что это предприятие, с твоей точки зрения, нам даст? Какую выгоду мы получим? И разве этот план не похож на разбой?