20. Эванс, Поттер и Прюитт (1/2)

***</p>

— Мисс Эванс, — ровным тоном начала Макгонагалл, — увиденное мною в гостиной мы с вами обсудим чуть позже, а пока мне хотелось бы получить ваши комментарии по поводу этого.

Она положила на стол пергамент, исписанный моим почерком.

Я взяла его в руки и прочла название: «Свойства растительных ядов и их применение в зельеварении».

— Это эссе для профессора Слагхорна, — я пожала плечами и сделал вид, что читаю его. — Неплохо написано для четверокурсника, но, — взгляд на подпись, — Джордж забыл упомянуть про ослабленнное действие по истечении времени и…«

— Я знаю, что оно превосходно написано, — перебила Макгонагалл, сжав губы, — и знаю, что в нем специально сделаны ошибки. Лучше объясните мне, почему оно написано вашим почерком, Эванс.

Я трижды перечитала фамилию этого придурка Джорджа, чтобы найти его позже и оторвать руки.

— А не потому ли оно так превосходно, что написано вами? — ноздри Минервы раздулись, и я поняла, что она близка к третьей своей реакции — по нашей с Мэри классификации — на проступки студентов. Она была в ярости.

Шмэри наверняка придумала бы правдоподобное объяснение, а у меня хватило мозгов только на то, чтобы молча смотреть Макгонагалл в глаза.

— Я жду, мисс Эванс.

— Но ведь помогать слабым студентам — прерогатива старосты, — я сделала вид, что не понимаю, в чем меня обвиняют.

— Помогать, а не выполнять домашнее задание за них! — воскликнула Минерва. — К тому же, у меня есть сведения, что вы брали за это плату.

Она побледнела от гнева, а я — от мысли, что кто-то нас сдал. Я представила, как Шмэри окунет этого мудака башкой в унитаз. И я с удовольствием покараулю у входа в туалет.

— Я очень надеялась, что вы опровергнете мои слова, но, судя по всему, вам нечего сказать, — Макгонагалл, хмурясь, поднялась на ноги, и мне пришлось сделать то же самое. — До Рождества я лишаю вас значка старосты, назначаю еженедельное наказание и отнимаю у Гриффиндора пятьдесят баллов. Кроме того, нам придется проверить все работы, сданные учениками за последние дни, и оценки за эту липу будут, разумеется, аннулированы.

Я довольно легко распрощалась со значком и баллами. Но я испугалась за Фабиана, который помогал по доброте душевной и ни в чем не виноват. К тому же, именно Фабиан пытался предостеречь меня от всего этого дерьма.

— А можно… увеличить мне количество отработок, но не проверять работы? Профессор, можете мне поверить, их было мало. Всего… несколько.

Минерва подняла брови и ответила не сразу. То ли опешила от такой наглости, то ли поразилась моей тупости.

— Вы случайно не у Поттера научились так бесцеремонно торговаться? Я узнаю его стиль.

Я помотала головой. При чем здесь вообще Поттер. Хотя Минерва его явно любила и многое прощала, иначе он с его послужным списком вылетел бы из школы еще на третьем курсе — вместе с Блэком.

Макгонагалл хмыкнула.

— Идите, Эванс.

Я сняла с мантии значок и положила его на стол. В груди кольнуло — как будто я расставалась с хорошим другом, и большим пальцем я на прощание погладила рельефного металлического льва.

Теперь значок наверняка достанется Марлин. Помню, весь первый семестр пятого курса она дулась на меня, потому что была уверена в том, что старостой сделают ее.

— И позовите мне Прюитта, Эванс.

Я замерла на полпути к двери.

— Но, профессор, Фабиан здесь не при чем. Он не имеет никакого отношения к…

— Мистер Прюитт — староста школы, — повысила голос Макгонагалл. — И он отвечает в том числе за безалаберность старост факультетов, в особенности Гриффиндора. Во-первых, его имя прозвучало рядом с вашим, — она кивнула на свиток с сочинением. — Во-вторых, я хочу услышать его комментарии по поводу устроенного вами в гостиной представления. Идите, мисс Эванс, — с нажимом повторила Минерва, — и чтобы Прюитт через десять минут был у меня.

Пока я сидела в кабинете Макгонагалл, кто-то будто выключал звук грозы, а сейчас снова включил втрое громче.

Я бесшумно закрыла за собой дверь и повертела головой по сторонам. Из Хогсмида возвращались насквозь мокрые студенты, многие сжимали в руках переломанные ветром зонты. Я пыталась сообразить, где сейчас может быть Фабиан, и только через пару минут поняла, что они с Мэри до сих пор на тренировке.

Давай, Эванс, у тебя всего десять минут на то, чтобы найти Фабиана и пересказать ему разговор с Минервой. Не тупи.

Моя палочка осталась в кармане Шмэри, куда я засунула ее, прежде чем забраться на перекладину, поэтому дубовые двери замка выплюнули меня прямо в бурлящее море без всякого прикрытия.

Я бежала так быстро, как умела, но все равно мгновенно вымокла до костей. Одежда облепила кожу, как ледяная пленка, и я уже не замечала, как на меня обрушиваются потоки воды. Как будто в небе проделали огромную дыру и выплеснули в нее целое море. Земля под ногами ходила ходуном, словно шаткая табуретка, и в эту же хлипкую табуретку метила молния.

На поле было пусто, значит, тренировка закончилась. Странно, что она вообще началась — в такую-то погоду.

Дыхание сбилось скорее от холода, чем от бега. Я бросилась к раздевалке и столкнулась нос к носу с Томеном, по которому сохла Марлин, ныне счастливая обладательница моего значка.

— Лили? Что с тобой? Ты вся синяя.

— Не умею пользоваться Импервиусом, — буркнула я, и судя по лицу Томена, он не понял, шучу я или нет. — Мне надо поговорить с Фабианом.

В этот момент очередная молния разрезала небо на две части, как арбуз на половинки. Сломала его, как волшебную палочку при отчислении. Я усмехнулась про себя. Какая же, блядь, ирония.

— А, проходи тогда, он там. — И Гарольд открыл передо мной дверь, крикнув куда-то вглубь помещения: — Мистер Прюитт, к вам пришли-с! — перекривил он манеру дворецкого.

Фабиан, ожесточенно вытиравший голову полотенцем и шептавшийся с Мэри, обернулся, выронил полотенце и кинулся ко мне. Шмэри за ним.

— Лили! Ну? Ты замерзла? Ник, тащи сухие вещи, живо!

Дик и Гамильтон уставились на меня, как на инфернала. Остальные, скорее всего, уже ушли. Гамильтон от крика Прюитта опомнился, метнулся в угол и протянул мне огромное полотенце. Фабиан суетливо вытянул из кармана палочку, ткнул в него согревающим заклятием и накинул на меня.

— Ну, Эванс, не молчи, — потребовала Шмэри, — как прошло?

— Меня не исключили. Но значок забрали.

Она ругнулась и по обыкновению закусила нижнюю губу.

— Я же говорил, — кадык Фабиана заходил ходуном. Он вцепился в свои волосы. — Нельзя было так рисковать. Это моя вина, я должен был вас отговорить.

— Да заткнись ты, — прошипела я. — Макгонагалл послала за тобой, потому что тебя — как и меня — кто-то сдал. Шмэри, напомни мне, пожалуйста, найти потом этого гаденыша и оторвать ему руки. Так вот, Фабиан, я сказала, что ты в этом дерьме не участвовал.

Он поднял на меня синие, но ставшие почти черными, глаза, полные ужаса.

Дик и Гамильтон бочком протиснулись к двери и были таковы.

— Так не пойдет, Лили. Я не позволю тебе расхлебывать эту кашу одной.

— Так, — вмешалась Шмэри, встав между нами и раскинув руки в стороны. — Никто ничего расхлебывать не будет. Я сейчас пойду к Минерве и расскажу, как все было на самом деле. Что это я все придумала, а значит…

—Нет, — я замотала головой, — Макгонагалл уже отобрала у меня значок и назначила взыскание, ни к чему еще вдобавок тебе сидеть наказанной. Твое имя там вообще не звучало.

— Но мне нечего терять! Или лучше, чтобы Прюитта тоже погнали из рядов старост?

— Лили права, — сказал Фабиан. — У тебя куча штрафов, и если выяснится, что все это затеяла ты, тебя точно исключат, потому что, как ты правильно сказала, тебе больше нечего терять.

Мы замолчали и несколько секунд смотрели друг на друга. Потом я вспомнила, что Минерва дала всего десять минут, и они уже истекли.

— Иди, Фабиан. — Я взяла его за руку, он вздрогнул, почти дернулся. Похоже, мои пальцы все еще были ледяными. — И не вздумай сказать, что ты тоже писал эти дурацкие сочинения. Еще Минерва ждет от тебя рассказа о нашей сегодняшней импровизации, но, по-моему, ее устроит легенда о концерте в поддержку квиддича. Иди! Мы заберем твои вещи.

— Я пойду с тобой, — заявила Шмэри, откидывая с лица волосы. — Не позволю отобрать и твой значок тоже. Буду ныть, пока Минерва с ума не сойдет. Прости, Эванс, это все из-за меня. Я сраная дура. — Всего второй раз в жизни я видела, как на глаза Мэри навернулись слезы. — Забери мое шмотье тоже, а?

Я растерянно кивнула и спохватилась:

— Моя палочка!

— Чуть не забыла. Держи.

Я дождалась, пока они накинут на себя Импервиус и исчезнут в сгустившейся темноте.

Пальцы плохо слушались, и я первым делом отогрела их. Стало получше.

Затем сняла полотенце, мантию, ботинки, распустила волосы и стала сушить их перед зеркалом.

Пока ничего непоправимого не случилось. Марлин, наверное, станет невыносимой, я буду таскаться к Макгонагалл по субботам, а нашу лавочку придется прикрыть. Ну и ладно, а то надоело строчить одно и то же.

Если Фабиан не потеряет голову, он сможет отделаться испугом. Я на его месте прибила бы на месте и меня, и Шмэри — за то, что не послушали его.

Вот Мэри жалко — она так и не получит новую метлу.

Я вспомнила лицо Макгонагалл, которая до последнего не верила в виновность Лили Эванс, и ухмыльнулась самой себе в зеркале.

Дерьмо случается, профессор.

Когда-нибудь это дерьмо покажется смешным и мне, и вам.

Окно вспыхнуло на мгновение, будто на улице включили яркую лампу и тут же выключили. Следом бахнуло, и возникшую на секунду абсолютную тишину прервал голос:

— Какого хрена ты в спортивной форме, Эванс?

***</p>

— Какого хрена ты в спортивной форме, Эванс?

Джеймс вышел из душа в полной уверенности, что все уже разошлись. Он сунул голову в вырез футболки, одновременно пытаясь справиться с очками. Плохо, что завтра придется играть в такую срань: Джеймс даже своих рук не видел в таком густом дожде, не то что снитч.

Очередная молния с силой врезалась в землю прямо около раздевалки; он как раз нацепил очки — и остановился как вкопанный.

— Это долгая история, включающая в себя нелегальное проникновение студентов других факультетов в нашу гостиную, желание Мэри заиметь последнюю модель «Серебряной стрелы», разъяренную Макгонагалл и лишение меня значка старосты.

Эванс невозмутимо сушила волосы горячим воздухом из палочки, ее обычная черная мантия лежала на ящике с мячами, футболка и шорты липли к телу, насквозь мокрые. Одежда была ей явно велика, и, несмотря на всю абсурдность ситуации, Джеймсу стало любопытно, почему она в таком виде.

Чьи-то вещи до сих пор валялись тут и там. Старый радиоприемник все еще шипел, силясь музыкой перебить шум дождя.

— Куда все подевались? — Джеймс представил, что Эванс сошла с ума, перебила всех игроков и нарядилась в их шмотки. Он почти видел на ее губах кровь.

— Пошли в замок. Вещи Фабиана и Мэри я заберу. Их Макгонагалл потребовала к себе. Фабиана и Мэри, а не вещи.

Голова шла кругом, как в дурацком сне. Эванс, надевшая спортивную форму, натворила что-то такое, за что лишилась значка, но не выказывала ни капли отчаяния или хотя бы сожаления. Будто это была Эванс из параллельной вселенной, которая в жизни не читала учебников по зельеварению, могла подраться в коридоре и умела забивать голы.

Эванс в зеркале смотрела прямо на него, но как будто не видела. Джеймс невольно отметил про себя, что ее ноги худые, босые и все в синяках. Ботинки она разбросала тут же, грязная жижа с них натекла на пол.

Прюитт и Макдональд торопились так, что побросали свой хлам, а Джеймс почему-то думал не о причинах их спешки, а о том, что несколько раз видел, как Прюитт типа по-дружески лапал Эванс. И вот сейчас эти трое, кажется, вляпались все вместе в какое-то дерьмо.

На улице холод стоял собачий. Громыхнуло так, что хлипкая раздевалка затряслась. Где-то далеко — за несколько лет от Хогвартса — завыл Лунатик. Джеймс засунул руки в карманы и прислонился к стене. Он разглядывал Эванс, как мог бы рассматривать их почти готовую карту — безотрывно, стараясь найти ошибки и недоделки, которых не было. Чтобы занять руки, вытащил из кармана палочку и чуть повернул ручку приемника. Шипение прекратилось, теперь заунывной мелодии мешал только гром.

Джеймс запер свою комнату, привел в порядок метлу на завтра, проверил всю экипировку — лишь бы оправдать повисшее молчание.

Они с Эванс закончили общение на том, что она шлюха, и Поттер не представлял, как выбираться из этого тупика. На уроках игнорировать ее было гораздо проще. У нее, кстати, и сейчас получалось.

Эванс закончила с волосами, взмахнула палочкой, заставляя вещи Макдональд и Прюитта подняться в воздух и разлететься по двум сумкам. Джеймсу показалось, что шмотье оказалось перепутанным, но он снова промолчал и надел поверх футболки мантию. Эванс окинула раздевалку взглядом, проверяя, все ли взяла, но все так же делала вид, что больше здесь никого нет.

— Форму верни потом, — велел Поттер ей в спину. Он терпеть не мог, когда его не замечали.

Эванс забыла про вещи и повернулась к нему. Джеймс не понял, что сверкнуло — ее глаза или молния за окном. Он чувствовал, как начинает улыбаться, настолько взбешенной Эванс выглядела.

— Подавись своей формой, — процедила она, рывком сняла мокрую футболку и швырнула ему. Джеймс машинально поймал и прищурился, пытаясь выглядеть равнодушным. По затылку разливался жар, пальцы сжали влажную ткань, и на пол упали несколько капель: каждая из них с жутким скрежетом покатилась по деревянному настилу.

Уже сухие волосы упали на голую грудь, великоватую для худых плеч Эванс, но Джеймс все равно видел сквозь бледную кожу едва заметные синеватые сосуды, которые стекались к соскам. Он с трудом перевел взгляд на ее шею, затем с еще большим трудом — на губы. На самом деле, прошла всего секунда, и тянулась она как долгая дорога по заснеженным улицам.

Эванс наклонилась за своей мантией, одним взмахом палочки высосала из нее весь холод и надела на себя. Снова повернулась к зеркалу, застегнула пуговицу за пуговицей — и все это время, не моргая, наблюдала за Джеймсом. Он бросил сраную футболку на стул и средним пальцем почесал бровь. Рука дрожала как после пятнадцати отжиманий. Эванс мерзко ухмыльнулась. Это была самая красивая мерзкая ухмылка в его жизни. Обычно такие зубоскалы отправлялись прямиком в больничное крыло.

— Чего уставилась? — грубо спросил он у ее отражения в зеркале.

— А ты? — в том же тоне ответила Эванс.

Поттер прикусил язык, чтобы снова не ляпнуть хуйню. В башке кто-то изредка хлопал в ладоши, отсчитывая мгновения до очередного раската грома. Джеймс приказал себе успокоиться: женская грудь не была для него открытием, он знал, какая грудь на ощупь и даже какая она на вкус. Сиськи Эванс ничем не отличаются. Он очень не вовремя вспомнил, как зажимал ее прямо здесь, у этой самой стены. И как Колдэулл зажимал ее в коридоре. Этот мудила тоже мог запихать в нее пальцы тогда. Джеймс выдохнул и присел на край стола, широко расставив ноги. Так было лучше.

А Эванс продолжала нагло пялиться на него, равнодушная и бледная.

— Знаешь, Эванс, а я тебе расскажу. И дальше сама решай, что делать со всем этим дерьмом, — он пристукнул по ребру стола ладонями. — Мне нравится смотреть на тебя, я хочу делать это сутками. Я смотрю на тебя, и у меня встает. У меня и сейчас стоит. Но ты это и так знаешь. — Джеймс усмехнулся. — Я хочу тебя выебать и зря я не сделал этого в долбанный прошлый раз. — Он был предельно честен. Наверное, Эванс это почувствовала, потому что впервые за все время отвела глаза. — Все мои силы уходят на то, чтобы сопротивляться этому. Я хочу, чтобы стало легче. И мне плевать на твоих… — Поттер запнулся. — ...Колдуэллов.

— Мне тоже, — коротко обронила Эванс.

У Джеймса болели яйца. Когда он сказал все — или почти все, — что думал, вслух, боль стала совсем скверной. Ему казалось, что вокруг, несмотря на ливень, горит целый мир, и он не делал ни единой попытки его потушить.

Эванс медленно подняла руку и потерла глаз, как будто ей было больно смотреть на него.

Они стояли по разные стороны от ящика с мячами, и комната вращалась вокруг них, как барабан, а ящик был его осью. Снаружи что-то затрещало — наверное, ветер переломил дерево. Эванс вздрогнула и облизала нижнюю губу. Джеймс тоже захотел облизать ее губы.

— Поттер, — тихо сказала она, сглотнув, — нельзя быть таким… охуенным.

Джеймс встал на ноги, подумав, что ослышался. Скорее всего, Эванс имела в виду, что он «охуевший». Все его мышцы напряглись, как если бы он находился в воздухе и собирался выйти в отвесное пике. Даже зубы скрипнули.

Эванс прошла вглубь раздевалки, чтобы забрать сумки в замок. Джеймс преградил ей обратный путь.

— Ты никуда не пойдешь.

Он сам удивился, насколько спокоен его голос.

— Да ну? — Эванс прищурилась.

Джеймс подошел к ней так близко, что почти коснулся грудью кончика ее носа.